Тревожная весна 45-го - Валерий Георгиевич Шарапов
— А что с карточками?
— Их я тоже внимательно осмотрел. Пустые. Незаполненные. Правда, я мало в них смыслю — в армии был на полном довольствии, поэтому вживую вижу третий раз. Мама вчера вечером точно такие же показывала, — поделился Александр. — Кажется, сегодня она намеревалась часть из них отоварить.
Старцев давно ознакомился с изъятыми вещами, тем не менее, сгреб со стола карточки и еще раз внимательно осмотрел находку.
— Стандартная справка на получение карточек на июль 1945 года… — бубнил он. — Карточка на июль. Норма: мясо и рыба — 400 граммов, жиры — 300 граммов, крупа и макаронные изделия — 800 граммов, сахар и кондитерские изделия — 300 граммов. Линия отреза. Карточка на хлеб на июль. Норма — 400 граммов в день. ФИО — пусто… При утере не возобновляется.
Пробежав надписи глазами, Иван повернулся к окну и посмотрел карточки на просвет:
— Как полагаешь, почему ими не воспользовались? На месячных и декадных стоят печати, но графы не заполнены, не отрезана ни одна суточная карточка? А ведь почти половина июля прошла.
— Так на то они и бандиты! — удивился вопросу Васильков. — У них, должно быть, и без карточек добра хватает.
— Вот и я так думаю…
Старцев с безнадежным видом отдал товарищу серые бумажки с бледно-бордовым шрифтом. Вернулся к своему столу, над которым висели портреты Сталина и Дзержинского.
Достав из пачки папиросу, постучал мундштуком по костяшке указательного пальца и проворчал:
— Времени — в обрез, а у нас ни черта нет. Ни одной зацепки. Может, свидетели что-нибудь дельное расскажут…
* * *
— …Да просто все обстояло — без канители и бюрократии. Я как костыли на трость поменял, так сразу принял решение и отправился на прием к начальнику МУРа. Тогда эту должность занимал комиссар милиции третьего ранга Рудин Касриэль Менделевич — умница, золотой мужик. Объяснил ему ситуацию. Он просмотрел все мои документы, партбилет, расспросил про ранение. Выслушав, вызвал кадровика. Я написал заявление, прошел несколько врачей, явился на расширенную комиссию, — рассказывал Старцев примерно за неделю до происшествия на Белорусском вокзале. — Члены комиссии тоже долго не рассусоливали: поинтересовались, в какой должности и в каком звании воевал, в каких участвовал операциях, где был ранен, давно ли состою в партии, имею ли награды и сколько совершил рейдов за линию фронта. На следующий день получил пистолет ТТ, удостоверение с гордой надписью «стажер» и проработал в данном качестве целых полгода. С утра до позднего вечера пахал, а ночью садился за учебники. Спал как на фронте — по три-четыре часа в сутки. А «для профессионального роста», как выражалось начальство, помимо прямых обязанностей следователя приходилось поддерживать в суде обвинение.
— Как это? — поинтересовался Васильков.
— Выступал на заседаниях от имени государства, замещая помощника прокурора общего надзора. Утром выезжал на место преступления, днем допрашивал свидетелей и оформлял документы, а вечером хромал в суд слушать очередное дело о мародерстве или грабеже. В общем, за полгода стажировки прошел все ступени служебной лестницы и стал неплохо разбираться в прокурорской кухне.
— Как же ты выдержал такую нагрузку?
— Тяжко, конечно, приходилось. Но, понимаешь, — мечтательно улыбнулся Старцев, — вся моя жизнь, до той поры мрачная и горькая из-за покалеченной ноги, вдруг забродила, как варенье, и превратилась в доброе вино. Не поверишь, у меня тогда будто крылья за спиной выросли…
Васильков хорошо понимал: служба в МУРе гораздо интереснее и разнообразнее, чем монотонный труд в слесарном цеху, но она и сложнее, и в разы ответственнее. Конечно, сборку авиационных моторов для военных самолетов тоже никто не рискнул бы назвать простой. Но ведь от четких и продуктивных действий оперативно-следственных групп по раскрытию преступлений и поимке асоциальных элементов как раз и зависела спокойная работа многих тысяч рабочих и служащих огромной страны.
И он решился. Когда по истечении трехчасовой прогулки по вечерней Москве Старцев задал главный вопрос, Александр ответил:
— Я согласен. Хочу попробовать…
* * *
С гильзами, пулями и бандитскими стволами сотрудники баллистической лаборатории разобрались быстро. Ближе к обеду старший лейтенант Игнат Горшеня положил на стол Старцева заключение.
Как и ожидалось, результаты экспертизы ничего не дали. Два пистолета-пулемета ППШ с 1943 года числились пропавшими с оружейного склада Вятско-Полянского машиностроительного завода. Пистолет ТТ до осени 1944 года был в служебном пользовании сотрудника московской милиции. В один из сентябрьских вечеров милиционер погиб при исполнении служебных обязанностей, а пистолет перекочевал в карман убийцы.
На оружии имелись качественные отпечатки, но толку с этого тоже было мало — «пальчики» принадлежали убитым преступникам и в криминальной картотеке не числились. Разве что пули, отстрелянные в специальном тире лаборатории, могли пролить свет на предыдущие преступления, совершенные при помощи данного оружия. Но этим Старцев решил заняться позже. Сейчас по приказу начальства он должен был бросить все силы на скорейшее расследование вооруженного ограбления трофейного эшелона.
— Наконец-то! — воскликнул он, увидев в дверях капитана Егорова. — Что у тебя, Вася?
Егоров бросил на стол офицерскую планшетку, плеснул из графина в стакан воды и, жадно махнув его залпом, доложил:
— Директор музея Меркулов уже отпущен из госпиталя домой — у него небольшая ссадина над ухом от удара рукояткой пистолета и легкое головокружение. В целом практически здоров.
— Понятно. А Дружинин?
— С майором сложнее. Я побеседовал с Меркуловым, и он рассказал, что, находясь в штабном купе, Дружинин попытался оказать сопротивление переодетым в офицерскую форму бандитам. В результате получил несколько сильных ударов по голове.
— В сознание не пришел?
— Пока нет.
— Что говорят врачи?
— Состояние тяжелое, но стабильное.
Иван поморщился.
— Стало быть, опросить его в скором времени не получится. Что еще рассказал Меркулов? Внешность бандитов описал?
— Сейчас… — Порывшись в планшетке, Егоров достал лист бумаги. — Не много, но кое-что есть.
Старцев углубился в чтение…
Еще через час в Управление на Петровке вернулись капитан Олесь Бойко со старшим лейтенантом Ефимом Баранцом. В Московском коммунистическом военном госпитале они опрашивали раненых охранников НКВД. Более всего оперативно-следственную группу интересовала внешность нападавших, и здесь образовалась досадная странность: при появлении на перроне группы незнакомых офицеров внимание большинства охранников сосредоточилось на человеке в генеральской форме.
— К сожалению, это вопрос из области психологии, — расстроенно заключил Старцев, дочитав текст опроса до конца.
— Это как? — Егоров подхватил пустой чайник.
— Ну, как… Представь, что на моем столе лежат десять конфет.
— Представил.
— Девять одинаковых, а десятая в особенном, красивом
