А. Веста - Оракул
Назойливый перестук прервал мысли адмирала. Неделю назад бомбардировщик был наскоро переоборудован для перевозки важных пассажиров, и неприхотливый работяга ночного бомбометания превратился в пассажирский самолет на 12 персон, коим и был до переделки в бомбардировщик. Изнутри салон обили красной лакированной кожей и выстлали войлоком, и этот ритмичный дробный звук не мог просочиться снаружи.
Адмирал недовольно поежился: его адъютант от СС барон фон Вайстор барабанил пальцами по обшивке, словно по клавишам. Адмирал вопросительно посмотрел на Вайстора.
– Полет Валькирии, – почтительно пояснил Вайстор. – Такие минуты и такие виды, – он кивнул вниз на дымящиеся развалины и выгоревший купол рейхстага, – нуждаются в музыкальном сопровождении. Там, внизу, сама Валькирия целует героев в губы и подносит жертвенную чашу…
– Да, наш великий город все больше похож на жертвенную чашу, – печально согласился фон Дениц, искоса глядя на адъютанта.
Барон Хорст фон Вайстор был слишком молод, чтобы адмирал мог говорить с ним как с равным, но его красивое, твердо вырезанное лицо, голубые, как фьордовый лед, глаза и надменная холодность временами вызывали озноб даже у Деница, словно этот молодчик принадлежал к другой человеческой породе. Да к человеческой ли? Достаточно сказать, что Вайстор никогда не потел, у него не бурчало в животе, на темени у него латунно блестел идеальный пробор и черный, с серебряными нашивками мундир не мялся в складках, точно Вайстора только что аккуратно вынули из коробки с оловянными солдатиками. Не о такой ли активной, властной и жестокой поросли мечтал фюрер, как о благородной прививке на древе германского духа? Да, этот Вайстор – подлинная бестия, точно только что выпрыгнувшая из ледяного ада. И кто сказал, что там жарко? Для потомка Люцифера гораздо ближе холод и абсолютная пустота, чем жаркая теснота пекла.
– Вы, должно быть, давно не были в Берлине? – внезапно спросил фон Дениц у адъютанта.
– С начала войны, мой адмирал. До призыва на действительную военную службу я учился на факультете механики Берлинского университета. Потом – Военно-морское училище в Норвике. При расчете дифферента я пользовался формулами профессора Носселя. Участвовал в Норвежской кампании, потом записался в Отряд Защиты…
– Вы славно сражались, Хорст, за вас говорят значки и железные кресты на вашей груди, – примирительно заметил адмирал.
– Немецкие моряки называют их лучшими в мире консервными ножами, – скривил красивые губы Вайстор.
– Да вам бы больше пошел рыцарский крест с дубовыми листьями, – невольно подыграл ему Дениц. – Дубовые листья крепко держатся под зимними ветрами. Будьте так же жестки и верны – помните, вы – главное, что есть у Рейха. Жаль, что лучшие из лучших гибнут на фронтах…
Вместо ответа Вайстор почтительно снял фуражку.
– Скажите, Хорст, у вас остались родные или близкие? – после минутного молчания спросил адмирал.
– Все мои родные погибли.
– Простите…
– Не надо извиняться. Жертвы ради будущего нации не бывают излишними.
Да, так частенько говорил сам фюрер, и Дениц не нашел, что добавить. В носу предательски защипало, и если бы фон Дениц умел плакать, то ему не было бы стыдно за эти слезы, он скорбел не о своем несбывшемся будущем, а о прошлом, потерянном навсегда.
Во Флензбирге, откуда они вылетели ранним утром, все еще было тихо. Это был настоящий сон из прошлого. Моряки в белой форме выстроились на пирсе, нарядные девушки провожали подлодки и бросали в воду цветы, а любимая песня Деница «На могиле моряка розы не цветут…» звучала трогательнее и печальнее, чем обычно.
Позиции вермахта в Померании все еще были прочны, и жизнь там почти не изменилась. Американцы не предпринимали никаких попыток прорвать линию обороны. Разведка северной группировки докладывала, что их хваленые танки «Генерал Ли» стоят в гаражах со смазанными стволами, а солдаты прохлаждаются в окрестных пабах.
Завершив облет города, «Хейнкель» приземлился на резервном аэродроме в лесной местности под Берлином. Этот надежно укрытый аэродром когда-то был выстроен вблизи резиденции самого Деница, на небольшом отдалении от его «лесного дворца».
На аэродроме их уже ожидал мощный «опель» с заведенным двигателем. Продовольствие перегрузили в крытый грузовик. Окраины города, казалось, пострадали меньше центра, и грузовик пополз к складским терминалам Рейхсканцелярии по окружной рокаде.
Холодный дождь и резкий ветер осадили пороховые тучи над городом, и к полудню стало заметно светлее. Вблизи развороченной взрывами Вильгельмплац они обогнали колонну ополченцев: бледные, испуганные юнцы и изможденные старики, одетые как попало, брели в тактическую зону. Те, что были покрепче, упираясь ногами в брусчатку, тащили колесную гаубицу. Они впряглись в штанги лафета, точно в оглобли, и, напрягая силы, волокли орудие в сторону площади Белле.
– От Германии отвернулся Бог, – печально сказал Дениц, глядя в окно. – Самое дорогое, что есть у нации, это ее правота перед Богом, похоже мы, немцы, забыли об этом.
– Германия не погибнет, мой адмирал, пока будет жив хотя бы один солдат, присягавший фюреру, – отчеканил Вайстор.
Вместо ответа Дениц зябко поежился и приказал шоферу остановиться.
Он вышел из машины. Вскинув ладонь в черной перчатке, он застыл, приветствуя шествие обреченных. Его маленькая птичья голова запрокинулась. По худому лицу с крупным переломанным носом катились ледяные слезы.
Вайстор тоже вышел из автомобиля и повторил жест адмирала резко и четко, словно бросая вызов небу, затянутому дождевыми тучами.
– Довезешь орудие до канала Ландвер, – приказал Дениц водителю.
Вайстор вытащил из машины фанерный ящик с подарком фюреру, вскинул его на плечо и зашагал к Имперской Канцелярии, во дворе которой располагался бункер.
Вход в бункер успели прикрыть квадратным бетонным бруствером. Пропускной пункт охраняло отделение вермахта под командованием молодого бледного офицера с испачканной кровью марлевой перевязью на груди. Его била лихорадка. Над верхней губой набухли капли пота, а запавшие от бессонницы глаза перебегали с адмирала на адъютанта.
– Что в коробке? – проверив документы, нервно спросил он.
– Подарок фюреру, – ответил адмирал.
– Я должен осмотреть, – опустив глаза, сказал офицер.
– Исполняйте свои обязанности, герр офицер. Только поскорее, – подбодрил его Дениц.
С фанерного ящика сбили крышку. Внутри коробки помещался круглый предмет, тщательно обложенный стекольной ватой. Это был герметично запаянный аквариум – шар, оправленный в серебро и снабженный тяжелой литой подставкой, со стороны он походил на глобус. На Северном полюсе этого глобуса помещался миниатюрный, вставший на дыбы единорог, под Южным – напружинил могучие плечи бородатый Атлант. Нижнюю часть его туловища заменял мощный змеиный хвост. Внутри шара порхали тропические рыбки и зыбко покачивались подводные растения. Несколько улиток-наутилусов неутомимо очищали внутреннюю поверхность хрустального шара.
Вайстор с любопытством осматривал раритет. Он впервые видел аквасферу, хотя уже слышал о ней в штабе ВМС. Аквариум доставили неделю назад из «Аненербе». Летчики палубной авиации помогали в эвакуации Института прикладных военных исследований и прихватили с собой эту странную игрушку. Аквариум сразу же окрестили «Дар Ундин». На четырехгранной подставке были выгравированы астрологические знаки: Солнце, Звезды, Луна и Крест, а в самом низу, на днище, чернело клеймо на старонемецком: «Сандивогиус-сын, мастер из Лейдена». Судя по старинному клейму, этому запаянному аквариуму было лет триста, но внутри цвела хрупкая и трогательная жизнь, словно в устройство этого стеклянного шара была внесена частичка средневекового колдовства.
Офицер все еще тупо глазел на рыбок, внезапно его лицо плаксиво вздрогнуло и скривилось, и адмирал вновь подумал, что последствия этой войны будут необратимы для немецкого духа. Выбирая столь странный и бесполезный подарок, фон Дениц тем не менее верил, что фюрер и фрау Ева правильно истолкуют его намек.
Пройдя через контроль и предъявив пропуска на вход в четвертую зону бункера, Вайстор и Дениц спустились в люк и оказались на площадке грузового лифта. Вскоре лифт доставил их на дно глубокой шахты. Неподвижный, спертый воздух вызывал тошноту. Из-за бомбежек электрические насосы отключали все чаще, и в бункере царила липкая вонь отхожего места. Чрево бункера со множеством стальных перегородок, люков и клепаных щитов напомнило фон Вайстору внутренность подводной лодки. То же зловоние, и спертый, спрессованный воздух, и невозможность уединиться в тесном пространстве. Он с тоской вспомнил о йодистом ветре Киля и морских видах, открытых с палубы адмиральского парусника.
