Борис Камов - Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров

Из рассказа Якова Константиновича Рябоконя, записанного мной на пленку:

«Боль в руке была такой, что я искусал все губы. Время от времени я проверял, на месте ли пистолет со взведенным затвором. И волновало меня только одно: когда все уйдут, я могу потерять сознание и не успею воспользоваться браунингом. И попаду в плен.

Тут положение серьезное, думал я, такого раненого, как я, они, конечно, взять не смогут. Дай бог, если фронт перейдет хотя бы половина. Может, кто меня потом и вспомнит»[17].

Лежа на плащ-палатке, Рябоконь наблюдал сборы большой колонны, которая готовилась к прорыву.

Внезапно совсем рядом затрещали кусты. Рябоконь увидел Гайдара и другого своего знакомого, Шкроба из Кировограда, которые несли пустые самодельные носилки.

«У них по дороге тоже будут раненые», — догадался Рябоконь.

— Давайте, капитан, мы вас переложим, — услышал он голос Аркадия Петровича.

— Что вы, товарищ Гайдар, — испугался Рябоконь. — Я ж могу потерять сознание и буду своим криком сигнализировать, где вы находитесь. Не надо, оставьте, вы лучше меня пристрелите. А то сам я, наверное, не сумею. Сильно ослаб. Вот пистолет. Затвор у меня взведен.

— Мы лучше Гитлера в Берлине из вашего пистолета пристрелим, — ответил Гайдар и вместе со Шкробом поднял Рябоконя за концы плащ-палатки и перенес на носилки.

Прорыв из леса Рябоконь запомнил плохо. Появление окруженцев гитлеровцы встретили автоматным и пулеметным огнем. Подготовку операции скрыть от них не удалось. Пока группа прикрытия отвлекала огонь на себя, группа, в которой оказался Рябоконь, уходила куда-то влево.

Капитана тоже несли бегом. Гайдар приставил к нему шестнадцать человек, которых заранее отобрал. Они на ходу передавали друг другу носилки, которые трясло, как безрессорную телегу. Рябоконь дважды видел рядом Гайдара, а под конец потерял сознание от боли.

«Когда я открыл глаза, — вспоминал Рябоконь, — было тихо. Рядом с носилками шел Аркадий Петрович.

— Очнулся, капитан? — спросил он. — Как чувствуешь себя?

— Терпимо… Только воды… И крупинку соли.

Соли не нашлось. А воды дали целую флягу».

В 12 километрах от Канева Рябоконя оставили в знакомой семье. Орлов, Гайдар и еще десятка три окруженцев двинулись дальше.

Рябоконь поправился, создал диверсионную группу, которая до 1944 года действовала в составе партизанского соединения С. А. Ковпака. В 1944 году добился назначения на фронт.

Сбылось еще одно предсказание Гайдара: Рябоконь попал в Берлин. Только не в самый центр, не к рейхсканцелярии, а лишь на окраину города. Увидеть Рейхстаг ему помешало еще одно тяжелое ранение.

Пока Рябоконь был жив, к нему в село Верхнячка Черкасской области часто приходили дети. Он рассказывал им историю своего чудесного спасения и всегда в заключение произносил одну и ту же фразу:

— Сам Гайдар нес меня на носилках.

Так решительность полковника Орлова, который не побоялся взять на себя командование окруженцами, осведомленность капитана Рябоконя, наблюдательность и давний командирский опыт Гайдара помогли вывести из Семеновского леса около 3000 человек.

Дальнейшая судьба недавних обитателей Семеновского леса оказалась для большинства драматичной и даже трагичной. Но в ночь с 29 на 30 сентября 1941 года эти люди получили возможность вступить в бой и вырваться из лесного плена.

«Такого героического поступка, когда тяжело раненный человек вывел в безопасное место 3000 солдат, военная история до сих пор не знала», — сказал о подвиге капитана Рябоконя бывший командир полка Аркадий Петрович Гайдар.

ГЕЛЬМЯЗЕВСКИЙ ПАРТИЗАНСКИЙ ОТРЯД

Гайдар и полковник Орлов с остатками группы отыскали партизанский отряд. Назывался он Гельмязевским, потому что был сформирован на территории Гельмязевского района тогдашней Полтавской области.

Но располагался отряд в лесу близ деревни Леплява. Сама же Леплява находилась неподалеку от берега Днепра, напротив города Канева, где был похоронен Тарас Шевченко. От лагеря до райцентра Гельмязева было более 30 километров.

Украина мало приспособлена для партизанской войны. Сады и степи. Леса растут островками — вроде Семеновского, о котором я только что рассказывал.

Леплявский лес был еще меньше. Занимаясь расследованием обстоятельств гибели Аркадия Петровича, я провел здесь сотни часов. Под конец я знал чуть ли не каждое дерево. Если мне нужно было пройти с одного края леса на другой, я затрачивал не более 30 минут. Правда, я всегда быстро ходил и сейчас хожу в том же темпе.

Здесь были наспех вырыты землянки, вероятно, мало пригодные для жизни зимой. В распоряжении отряда оказались громадные запасы зерна, крупы, сахара, копченого мяса, сала, заготовленные для долгого хранения. Все это было размещено в тайниках на территории района. Голода партизаны не опасались. Беднее было с одеждой. Когда наступили ранние холода, начальство выдало всем партизанам шапки-ушанки.

Голова у Гайдара оказалась большого размера. Ему подобрали единственную рыжую ушанку. Больше в отряде такой ни у кого не было.

Командиром отряда стал первый секретарь Гельмязевского райкома партии. Комиссаром — председатель одного из колхозов. Имен я не называю нарочно. Эти руководители, проведя немалую организационную работу, затем переселились с партактивом в лес. Поскольку боевых действий поблизости не проходило, а сами партизаны их тоже не вели, жизнь в лагере превратилась в непрерывный пикник. Часть бойцов с наступлением темноты уходила на побывку домой. До утра. Взамен же, без всяких препятствий, для осуществления полусекретных операций в лагерь проникали симпатичные особы женского пола. Пропуска не требовалось. Все знали друг друга в лицо, а также по именам.

Поскольку жизнь была сытной и разгульно-безмятежной, то командир с комиссаром не придумали ничего умнее, как устроить однажды дуэль. Они стрелялись из старых револьверов системы «наган» прямо в лагере. Причиной смертельно опасного поединка стала приходящая прельстительница.

Кругом были сотни молодых, одиноких, голодных женщин, но этим двоим была нужна одна и та же. Облеченные доверием партии командиры обменялись «протокольными» револьверными выстрелами, как будто на дворе стоял XIX век. На том и закончили.

Пикантность дуэли придавало еще и то обстоятельство, что у комиссара и без того было две семьи: одна официальная и одна неофициальная, что было известно всем. В официальной росли дочь и сын. Во внебрачной только сын. Я был близко знаком с той и другой семьей. Дети были замечательные. Они мне помогали в моем поиске.

Жизнь в партизанском лагере, где поселилось около 60 человек, потому была столь безмятежной, что командир и комиссар (за редким исключением) не брали к себе окруженцев. Вдобавок оба категорически не брали евреев, даже если те приходили в командирской форме, с орденами над карманом гимнастерки. Такая открытость на оккупированной территории свидетельствовала о смелости окруженцев и их нравственной силе. Гитлеровцы разбрасывали листовки с призывом отлавливать «жидов-политруков», обещая награды.

«Воны не знают украинской мовы», — объясняли командир и комиссар свои отказы брать в отряд евреев.

Два партийца-интернационалиста…

«Отцы-командиры» не пожелали брать к себе в отряд и группу Орлова. Положение спасло присутствие Гайдара. Не знаю, читали ли командир и комиссар его книги. Скорее всего, нет, хотя имя Гайдара, конечно, было на слуху. О присутствии Гайдара на Юго-Западном фронте, в Киеве, писали республиканские газеты. Там же печаталось много материалов о местных тимуровцах. Но сразила командиров не слава писателя, не орден на гимнастерке, полученный из рук Михаила Ивановича Калинина, а мандат корреспондента «Комсомольской правды». Для партфункционера печать всегда оставалась «самым острым оружием партии». А тут корреспондент центральной газеты сидел в землянке и ел деревянной ложкой остывший борщ. Было понятно: если его приютить, то после скорого возвращения Красной армии (а иначе это не представлялось) «цей писатель-корреспондент обязательно напишет об отряде в своей "Комсомольской правде"».

«Отцы-командиры» тайно пошептались и вынесли свое компромиссное решение: окруженцев в отряд они берут, но с одним условием: независимо от званий все поступают рядовыми.

Это, к примеру, значило: полковник Орлов (он участвовал уже в третьей войне), боевой командир-летчик, который несколько дней назад осуществил прорыв из Семеновского леса, должен был в полковничьей форме с орденом Красного Знамени стоять часовым у штабной землянки, откуда доносилось повизгивание подвыпивших посетительниц.