Владимир Корнев - Последний иерофант. Роман начала века о его конце

Удивленный и даже озадаченный откровенным обращением mademoiselle Савеловой, Думанский сделал вид, что не понимает:

— Я тоже напрасно не стану отнимать ваше время… Вы, вероятно, хотите отсудить у негодяя долг в размере семнадцати тысяч рублей по долговой расписке?

Молли сохраняла внешнее спокойствие, но ей сделалось больно оттого, что адвокат заподозрил в ее предложении корысть. Чувствуя, что он намеренно сух и безучастен, девушка попыталась объяснить еще раз:

— Ну, зачем вы так! Речь идет не о деньгах, а о памяти моего убитого отца. Я не жажду крови — я лишь хочу справедливости… а если угодно, безопасности себе и другим. Нужно же довести дело до конца! Где же Высший Закон, Высшая Правда?

Думанский, сожалея и вздыхая, говорил уже прямо, хотя отказывать ему было и неудобно, но другого выхода в разговоре с этой проницательной особой, которой, видимо, было понятно все с полунамека — из неосторожного взгляда, нервического движения пальцев, случайного вздоха, — он не видел.

— Я, к сожалению, только слуга земного закона и к тому же слишком занят. Боюсь, что вряд ли смогу быть вам чем-то полезен.

Молли, не ожидая такого твердого отказа, слегка вспыхнула:

— Моя настойчивость, наверное, выглядит бестактно. Я понимаю, вы, разумеется, сейчас очень устали… Впрочем, я сама виновата — теперь вы мне просто не верите…

Думанский, сообразив, что несколько перегнул палку, поспешил загладить собственную некорректность:

— Прошу прощения, mademoiselle Савелова, что вынужден прервать сейчас наш разговор… Меня действительно ждут неотложные дела… Но в другое время я всегда готов быть к вашим услугам…

Диалог закончился уже у подъезда здания. Думанский подвел Молли к ее экипажу и помог ей сесть, с сухой вежливостью поцеловав протянутую ему руку.

V

Футбольный матч был в разгаре. Компания мужчин среднего возраста, в зимних спортивных бриджах, с азартом гоняла кожаный мяч. Слышались смех, крики — игра доставляла наслаждение.

— Князь, умоляю, дайте мне пас! — нервничал форвард.

— Опять вы упустили мяч, ваше сиятельство! — досадовал другой игрок, переживая оплошность князя.

— Позвольте, я мяч не упускал, его господин адвокат отобрал, — шутливо оправдывался тот.

— Не обижайтесь, князь, таково мое амплуа! — Адвокат с иронией разводил руками.

— Браво, Думанский, вы действительно защитник от Бога! — восхитился кто-то из играющих, и в тот же миг раздался пронзительный свисток судьи. Игроки, чувствуя приятную усталость, стали расходиться на перерыв. Немногочисленным зрителям оставалось только делиться впечатлениями от увиденного футбольного действа — развлечения, вот уж несколько лет пользующегося успехом даже у столичной аристократии.

«Приятно! — размышлял Думанский. — Великолепный способ отдыха придумали эти англичане. Этакое совмещение приятного с полезным». Чувствуя живительное тепло во всем теле, он медленно пошел в раздевалку, но вдруг заметил знакомую женскую фигуру в черном пальто и черной же шапочке из каракульчи. Дама решительно направлялась в его сторону.

Это была жаждущая «Высшей Справедливости» дочь Савелова. «Да уж! Отдохнуть теперь не удастся, — с досадой заключил Думанский. — Предстоит очередная истерическая сцена, выплеск эмоций, будто мне не достаточно Элен».

— Здравствуйте, господин адвокат! Не прогоните, надеюсь? Или я отвлекаю вас от «дел, не терпящих отлагательства», и вы, наверное, думаете: когда же эта особа оставит меня в покое… Угадала? — робко и приветливо улыбнувшись ему, но тут же приняв серьезный вид, произнесла Молли.

Думанский ответил на ее приветствие молча, едва заметным поклоном, выжидающе посмотрел на просительницу, как будто надеясь, что она вдруг развернется и уйдет. Против своей воли он отметил, что серьги, которые Молли сегодня надела, удивительно идут ей. Бриллиантовые искры вокруг больших зеленых камней изысканно гармонировали с безукоризненным траурным нарядом и до невероятности бледным лицом. Наконец Викентий Алексеевич с усилием произнес:

— Сожалею, mademoiselle, все же я вынужден отказать вам, если речь идет о том же, о чем мы говорили после процесса: я не хочу и не могу быть вашим представителем в суде. Я, если вы помните, адвокат, защитник, а выступать в роли полуобвинителя, обличать кого-то, настаивать, чтобы его настиг карающий меч правосудия, не соответствует ни моей профессиональной роли, ни моим жизненным правилам.

— Тогда, вероятно, я единственное лицо, заинтересованное в том, чтобы убийцу постигло возмездие. Выходит так? Сама я, конечно, не в силах что-либо сделать, но вынуждена напомнить: у меня есть нечто, что послужило бы важным доказательством вины Челбогашева, а с ним и Кесарева. Я нашла черновик письма к этому самому Челбогашеву, где отец сообщает о невозможности встречи с ним двадцать восьмого июня девятьсот четвертого года в том доме, где впоследствии был убит. Дела заставили его тогда отлучиться в наше имение.

Думанский еле сдержался, чтобы не зевнуть, и произнес, всем своим видом выражая неизбывную скуку:

— Ну-с, и что из того? Я ведь, кажется, объяснил…

Молли уже начинала терять самообладание:

— Но я прошу вас, помогите… Даже не знаю, какие еще доводы вам нужны! Убеждать вас в том, что я готова на любые расходы, по-моему, излишне, это ведь и так очевидно.

— Ну есть же судебная этика, в конце концов… Участвовать по одному делу то на стороне защиты, то на стороне обвинения? Хм… Не припомню такого случая… Это импосибильно![12] Я, представьте, никогда не имел прокурорской практики.

Оставаясь неподвижной, Молли глядела на футбольное поле, не видя в то же время ничего вокруг — слезы застилали глаза. Ей было понятно, что она осталась в этом бездушном мире наедине со своим горем и уже никто на свете не поддержит ее и не поможет, а убитый отец каждый день будет укоризненно смотреть на неблагодарную дочь с огромного портрета в гостиной.

Думанского парализовал этот взгляд. «Какие глаза! Эта юная дама великолепна в сознании собственной беззащитности. Невозможно допустить, чтобы она сейчас зарыдала!» Но тут же холодный разум иронически заметил: «Брось, с твоей стороны это не более чем пустая сентиментальность. Помнишь, с какой экзальтацией она обвиняла тебя в продажности? Не кажется ли тебе, что природа ее горячности та же, что и у твоей благоверной, господин Думанский? Должно быть, и порошки тайком нюхает».

И тут словно кто-то подсказал адвокату прекрасный выход из создавшегося положения: он заметил невдалеке своего ассистента, Сатина, который, заранее пообещав принять участие в матче, освободился после делопроизводства только сейчас и даже не успел еще переодеться. Держа под мышкой какой-то сверток, он спешил к Думанскому, но, заметив, что тот занят важным разговором, тактично застыл в отдалении. Однако Сатин скоро забыл о правилах приличия и впился глазами в собеседницу своего коллеги — настолько ее облик совпал с тем идеалом женщины, который присутствует в сознании наиболее утонченных, даже избалованных в эстетическом отношении мужчин. Из состояния оцепенения его вывел Думанский, окликнув по имени. Теперь, обращаясь к Молли, Викентий Алексеевич стал более любезен, благодаря тому, что взаимоприемлемый выход, кажется, был найден:

— Постойте, по-моему, я знаю, как вам помочь! Что вы скажете, если я предоставлю вам своего ассистента Алексея Иваныча Сатина? Посудите сами: все, что касается убийства вашего отца, ему известно не хуже, чем мне, а главное, он-то как раз неоднократно и с успехом представлял сторону обвинения в подобных делах. Кстати, коллега намерен в скором будущем открыть собственное юридическое бюро.

Зачарованный взгляд ассистента убедил Думанского, что тот не откажет. Викентий Алексеевич уверенно продолжал, взяв последнего за руку и едва заметно ему подмигивая:

— Не смотрите, mademoiselle, что господин Сатин сейчас так скромен и застенчив. Когда вы увидите, с какой энергией, с какой страстностью он борется за права клиента, как непреклонен в своем намерении покарать зло, вы, несомненно, убедитесь, что на стезе служения закону его ждут лавры блестящего прокурора — просто он пока не столь известен в столичных кругах. Не сомневайтесь — коллега непременно добьется обвинительного приговора для Кесарева! Если только этому не станет препятствием извечная медлительность властей, которая, боюсь, может позволить убийце скрыться. Нельзя терять времени. Да! Ведь Алексей Иванович к тому же специалист в области гражданского права, и ему, извините за каламбур, не составит большого труда вернуть принадлежащие вам по праву деньги. Ну-с вот, будем считать, что я вас уже познакомил — прошу любить и жаловать. Словом, скажу без преувеличения, господин Сатин на юридическом поприще — моя правая рука. Да и на футбольном поле!