Юлия Алейникова - Тайное сокровище Айвазовского
В таком ироническом изложении история Жени не выглядела столь романтично, как Наташе казалось, и она вдруг замерла, с недоумением глядя на своего нового знакомого, точно он ей сейчас рассказал какую-то неслыханную доселе историю.
— А папа у Жени кто? — решил полностью разъяснить ситуацию Алеша.
— Он начальник глав…
Договорить ей не дали, в комнату заглянула веселая и румяная Анна Семеновна.
— Что, детки, уже подружились? Вот и славно. А нам, Наташенька, пора, Ваня уже такси вызвал. В следующий раз увидитесь и наговоритесь, — хитро подмигнула им Анна Семеновна. — У меня через неделю именины, вот и встретитесь.
Наташа возмущенно сверкнула глазами, окинула высокомерным взглядом Алексея и вышла из комнаты.
Он решил, что на именины обязательно пойдет. Если, конечно, ЧП на работе не случится.
Глава 5
— Алеша, куда ты снова собираешься, воскресенье же? Хоть бы денек дали ребенку отдохнуть, — ворчала мама, накладывая ему в тарелку остатки вчерашнего салата и пирог, испеченный Наташиной мамой. — Да что ж это за безобразие такое? Петя, хоть ты ему скажи!
— Мать, ну что ты пристала к парню. — Папа отложил в сторону «Советский спорт» и взялся за вилку. — Он же на работу идет, а не пьянствовать, вон как те из соседнего подъезда. Тем что будни, что праздники. Охламоны! А пирог у вчерашней невесты знатный.
Зинаида Андреевна тут же замерла, навострив уши.
— А этот пирог не она пекла, а ее мама, — ехидно улыбнулся Алеша.
— Что еще за выдумки? Конечно, она.
— А вот и нет. Она мне сама призналась. Но девчонка ничего, забавная.
— Так ты с ней еще раз встретиться договорился? — спеша за ним в прихожую, засуетилась Зинаида Андреевна. О работе в выходные она уже забыла.
— Нет, мам, — с сожалением вздохнул Алексей. — У нее, видишь ли, парень имеется. Очень ревнивый.
— Ох ты господи, подумаешь, — возмущенно запыхтела мать, поправляя ему шарф, как маленькому. — А ты отбей.
— Обязательно.
И выскочил из квартиры.
Сегодня он двинулся прямиком на 6-ю Красноармейскую. Двор здесь был просторнее, чем тот, в котором жил покойный Коростылев, но не такой уютный. Малышни не видно было, наверное, вся окрестная детвора предпочитала сквер с большой горкой неподалеку. На лавочке скучали всего две старушки, и те, кажется, собирались уходить.
— Здравствуйте, — поспешил к ним Алексей. — Вы не подскажете…
Старушки завертелись на лавочке и подались ему навстречу.
— Я из уголовного розыска, старший лейтенант Выходцев. Скажите, вы не знакомы с Коростылевым Сергеем Игнатьевичем? Он, говорят, частенько заходил к вам во двор, вроде у него здесь приятель был. Сам-то он на 4-й Красноармейской жил.
— А зачем он тебе понадобился? Случилось что? — поинтересовалась бабулька в мохнатой меховой шапке, то и дело съезжавшей ей на глаза.
— Погиб он, вот и выясняем обстоятельства. Так знали вы такого?
Он достал из кармана фотографию Коростылева. Все-таки по имени или фамилии в чужом дворе его могли не знать, а в лицо, может, и узнают.
Бабульки сняли рукавицы, вцепились в фотографию.
— Как же, знаем, — ответила вторая старушка, спеша перехватить инициативу у соседки. — Ходил к нам одно время. Он больше с Тарасом Гавриловичем знался, с дворником нашим. Они иногда, бывало, и пива летом вместе выпьют, и с нами посидят. Только давненько его не видно.
— А как давно? — присаживаясь рядом и поправляя пальто, спросил Алексей.
— Да уж с полгода, наверное, будет. Как вы думаете, Тамара Сергеевна?
— Уж не меньше. Я его, наверное, летом последний раз видела. Жара еще была, а он аккурат вон там под акацией на лавочке сидел, один, и вроде ждал кого-то. Я ему кивнула, он мне ответил. А больше я его и не видела.
— Значит, он с дворником дружил, — убрал фотографию Алексей. — А где он сейчас, дворник-то?
— Где ему быть? У себя. Все утро снег греб, сейчас, наверное, отдыхает.
— Вон его окна, на первом этаже, возле арки. Постучите. А мы уж пойдем, спина мерзнуть начинает, зимой-то не больно рассидишься, — посетовала бабушка в мохнатой шапке, поднимаясь с места.
Кряхтя и поддерживая друг друга под локотки, старушки направились к своему подъезду. А Алексей отряхнул снег с пальто и двинулся искать дворницкую.
Короткие, в пол-окна шторы на окнах были задернуты, но Алексею с высоты своего роста было прекрасно видно кухню и сидящего за столом крупного седого мужчину. Он не спеша прихлебывал из чашки и слушал радио — в приоткрытую форточку лился тягучий голос всенародно любимой певицы Людмилы Зыкиной. Алексей поморщился, он терпеть не мог эти напевы о Волге и полустаночках. Хотя о полустаночках, кажется, пел кто-то другой.
Осторожно постучал в форточку, потом еще раз чуть громче — перекрыть поющую Зыкину было непросто.
— Тарас Гаврилович? — позвал Алексей в самую форточку.
Дворник наконец услышал, убавил звук и выглянул в окно.
— Чего надо?
— Надо поговорить. Можно войти? — Алеша решил не тыкать сразу в нос коркой.
— Заходи. Вон подъезд, первая квартира. Чего случилось? Карбюратор барахлит или свечи поменять? — спросил он, едва Алексей показался на пороге.
— Что? Какие свечи? — растерялся поначалу Алексей. — Нет, Тарас Гаврилович, я к вам по другому делу.
— По какому другому? — насторожился дворник, хмуря кустистые брови.
— По поводу вашего знакомого Коростылева Сергея Игнатьевича. — И Алексей достал удостоверение и фотографию покойного.
Тарас Гаврилович внимательно посмотрел удостоверение, потом крякнул и взглянул на фотографию.
— Я слыхал, вроде он того, умер?
— Так и есть. А вы его хорошо знали?
— Серегу-то? Да так, приятельствовали. — Дворник явно не торопился приглашать Алексея в комнату. — А теперь-то что с того?
— Тарас Гаврилович, может быть, мне все-таки можно войти? Неудобно как-то на лестнице разговаривать.
— Ладно, ступайте на кухню, только сапоги снимите, чисто у меня, — без особого энтузиазма велел хозяин.
Приятный мужик, приветливый.
— Итак, сколько лет вы были знакомы с погибшим? — отказавшись от дружеского тона, сухо, как на допросе, спросил лейтенант.
— Да лет шесть уж поди.
— Где вы с ним познакомились?
— Да здесь, во дворе, — кивнул за окно Тарас Гаврилович. Болтливость явно не была его пороком.
— Расскажите подробнее.
— Летом дело было вроде. Я двор мел, он зашел, присел на лавочку, спросил спички, папиросой угостил. Разговорились. Он сказал, что по соседству живет, недавно переехал.
— Переехал? — заинтересовался Алексей. — Откуда и почему?
Сколько лет Коростылев прожил на Красноармейской, они с майором как-то не проверяли.
— Почем мне знать? Переехал и переехал. Потом еще раз зашел, сказал, что у него в этом дворе перед войной знакомые какие-то жили.
— Знакомые? — еще больше заинтересовался Алексей. — Кто такие, фамилия, номер квартиры?
— Ничего такого он не говорил. Сказал просто, что в третьем этаже, он даже на окна их все поглядывал, привычка у него такая была, — пожал плечами дворник, доставая папиросы.
— А кто на третьем этаже до войны жил?
— Почем мне знать? Я тогда дворником не был, да и жил в другом месте, на Звенигородской. Наш дом разбомбили. — Он затянулся крепкой вонючей папиросой.
— Хорошо, а сейчас на третьем этаже кто живет?
— Да много кто, дом-то большой. Лютиковы, это справа, они три комнаты занимают, много их. Соседи их Петровы, у тех одна. Потом баба Маня с ними же. В другой парадной Тихоновы, Кострюковы, Воронин, Горловы и Лепикова с дочкой. А в следующем подъезде…
— Стоп. Вы мне их лучше напишите.
— А чего писать-то, мало ли напутаю? Ты лучше в контору сходи, они тебе по документам все распишут.
Точно. Надо будет вместо архива с утра в жилконтору сходить за списком жильцов. Вдруг кто-то из них по старым делам Коростылева проходил.
— Хорошо, — вернулся Алеша к беседе. — Зашел, значит, Коростылев к вам раз-другой, а дальше?
— А дальше что? Стал захаживать. Летом почти каждый день, зимой пореже. Он сторожем где-то работал, сутки через трое, вот выспится и на другой день зайдет. Сын у него на флоте служил, а жены и вовсе не было, так что он, как и я, бобылем жил. Одинокий, значит.
— Может, он о каких-нибудь знакомых, друзьях рассказывал? Или, может, о родственниках? Были же у него родственники?
— Кроме сына, никого. А он ни о ком и не говорил больше. О работе или о сослуживцах бывших, бывало, вспомнит, так то вскользь, к слову.
Дворник заметил его неудовольствие.
— А вот сыном он очень гордился. Хоть тот ему и не родной.
— Как это не родной? — вскинулся Алексей.
— А так. Приемыш. Усыновил он его, когда мать умерла. Отец-то Костин еще в войну погиб, а мать уже после, в 1955-м, что ли? Парнишке тогда уже лет пятнадцать было или больше. Сергей говорил, да я как-то не запомнил.
