Оливер Пётч - Крепость королей. Проклятие
«И зачем ему понадобилось избавиться от тебя», – подумала девушка, и невидимый кулак стиснул ей сердце.
Агнес еще целую вечность просидела у кровати отца. Дыхание его слабело с каждой минутой. Мысли вихрем кружились в голове.
Я не смогу выйти за него! Он убил моего отца!
Но можно ли утверждать с уверенностью, что именно граф – отравитель? Могла ли она ослушаться его последней воли? И что будет, если она воспротивится? Агнес никогда не задумывалась над тем, что случится, если отец умрет, а она незамужней останется в крепости. Трифельс перейдет к другому роду, доказавшему преданность герцогу… А что ж она? У нее не было семьи, не было никого, к кому она могла бы податься. Мать давно умерла, а про других родственников отец никогда не говорил… Неужели ее, как вшивую дворнягу, вышвырнут из крепости, чего так страшилась служанка Маргарета?
Агнес вдруг почувствовала, что не сможет отказаться от этой крепости. Ее наполнило ощущение небывалой силы. Трифельс был для нее всем – ее семьей, средоточием мира… Она была и останется хозяйкой Трифельса.
Хозяйка Трифельса…
Когда-то она себя так уже называла. Когда казначей Мартин фон Хайдельсхайм домогался ее в конюшне. С тех пор прошло всего пара месяцев, а по ощущениям – несколько лет. Агнес стала старше. Старше и сильнее – и она не позволит выставить себя из этой крепости.
Моей крепости.
Агнес задумчиво намочила тряпицу в миске у кровати и вытерла пот с отцовского лба. Эрфенштайн был бледен, его сотрясала дрожь, сердце бешено колотилось. Разум его, казалось, был во власти бредовых видений.
– Гингат, – повторял он шепотом. – Гингат…
Внезапно наместник снова приподнялся и попытался заговорить онемевшими губами.
– Агнес… – выдавил он сиплым голосом. – Вот еще что тебе следует знать. Я… я всегда тебя любил, и…
Он обмяк, слова перешли в хрип и вскоре стихли.
Опечаленная, но с гордо поднятой головой, Агнес сидела у постели умирающего отца и напевала ему старинную окситанскую колыбельную, пока тело его неумолимо немело.
* * *Первое, что почувствовал Матис, когда проснулся, – это адскую головную боль. Юноша приоткрыл глаза, и яркие лучи пронзили ему мозг. Со второй попытки он лишь осторожно поморгал, и свет бил уже не так больно. Теперь Матис различил и бормочущие голоса. Сквозь прикрытые веки он увидел над собой зеленые ветви и не сразу сообразил, что это липа перед трактиром. Взгляд его уловил любопытствующие лица. Люди образовали вокруг оружейника полукруг. Кто-то ткнул его сапогом.
– Думаю, приходит в себя, – проговорил ворчливый голос.
– Осторожнее, ради всего святого! Кто знает, на что он еще способен, – ответил ему второй голос, принадлежавший, вероятно, напуганной женщине.
Матис застонал и стал медленно подниматься вдоль ствола, пока наконец не сел прямо. Его мутило; чувство было такое, что его могло вывернуть в любую секунду. Юноша прикрылся ладонью от яркого солнца и, хмуря лоб, огляделся. Его обступили около двух дюжин горожан и взирали на него с помесью любопытства, страха и отвращения. Среди множества людей Матис разглядел и нескольких стражников. Судя по всему, стояло уже позднее утро.
«Что же, черт возьми, случилось?» – подумал Матис. Голова гудела, как церковный колокол.
Тут ему вспомнилась вчерашняя выпивка, вино, пиво… Он плясал со множеством девиц, в особенности с этой рыжей, что всякий раз хватала его между ног. Припомнилось, что стоял на столе и горланил песни, а народ хлопал его по плечам и пил в его честь. Потом в какой-то момент ему стало дурно, и воспоминания обрывались.
– Эй! – один из стражников резко встряхнул его, и Матису снова стало плохо. – Просыпайся, парень! У нас к тебе разговор!
Юноша подавил рвотный позыв и вытер рот.
– Что… что вам от меня нужно? – спросил он слабым голосом.
Стражник злобно рассмеялся:
– Что нам от тебя нужно? Ну, чтобы ты объяснил нам, что сотворил с Гесслером, трусливый ты убийца!
– Убийца?..
Матис мгновенно пришел в себя. Он вскочил и, привалившись к дереву, уставился на обступившую его толпу. Теперь он различил и некоторых городских советников. Среди них – богатого ткача Петера Маркшильда, канатчика Мартина Лебрехта, а также аптекаря Конрада Шперлина. Последний взирал на него с особенной враждебностью. Был среди них и дородный пастор Анвайлера, отец Йоханнес. Он выступил вперед, сжимая короткими толстыми пальцами деревянное распятие, и взял слово.
– Матис Виленбах, – произнес он твердым голосом. – Ты обвиняешься в том, что прошлой ночью подлым образом расправился с нашим наместником Бернвардом Гесслером. Признаешь ли ты свою вину?
– Но… но это же полный бред! – возразил Матис и вытер холодный пот со лба. – Зачем мне это делать?
Несмотря на сильную головную боль, он пытался хоть как-то упорядочить мысли.
– Зачем? – прошипел аптекарь Шперлин. – Ты и сам прекрасно знаешь. Потому что Гесслер выслеживал тебя как мятежника! – Он неуверенно огляделся и после продолжил: – Э, прошлой ночью я лично видел господина наместника. Он шел в «Зеленое древо», чтобы призвать тебя к ответу. А сегодня утром его тело находят зверски изуродованным! Связь очевидна!
– Зверски изуродованным? – Матис растерянно оглядел толпу.
– Думаю, лучше будет отвести его к тому месту, где мы обнаружили наместника, – предложил ткач Маркшильд и оглянулся на других советников. – Может, ужасное зрелище заставит его признаться в содеянном…
Отец Йоханнес кивнул. Двое стражников тут же подхватили Матиса под руки и потащили по тесным переулкам. Толпа следовала за ними громадной, шипящей змеей, впереди с шумом бежали дети и собаки. Матис отчаянно озирался в поисках своих товарищей – орудийщика Ульриха Райхарта, стражников Гюнтера и Эберхарта, – но не мог различить их в толчее.
Наконец они дошли до моста неподалеку от городской мельницы. Перед запертым сараем стояли еще два стражника с поднятыми пиками. Отец Йоханнес дал им знак. Стражники отворили широкую дверь и отступили в сторону. В нос Матису ударил едкий запах травильного раствора. Но его практически перебивал другой сильный запах.
Это была кровь, много крови. В сарае пахло, как на скотобойне.
На полу, прямо у входа, лежало тело наместника. Вернее, то, что от него осталось. Узнать Бернварда Гесслера можно было только по одежде, так как половина лица и затылка оказались вырваны, словно демоническими когтями. Дорогой шерстяной плащ, камзол, а также кожа на руках, шее и ногах стали темно-коричневыми, словно срез сучковатого дерева. Ладони, покрытые рубцами и трещинами, напоминали старую кору. Матис невольно сглотнул, чтобы сдержать рвотные позывы.
За ночь наместник Анвайлера продубился в едком растворе, точно кусок кожи.
Из толпы выступил Непомук Кистлер. Мертвенно-бледный, старый кожевник с трудом скрывал дрожь в голосе.
– Вчера я вернулся после долгой поездки к хворой сестре. Проверил сарай и, видимо, забыл запереть дверь, – сообщил он тихим голосом. – Сегодня утром вернулся, чтобы запереть ее, и в одной из дубильных ям обнаружил господина наместника. Головой вниз, только ноги торчали. – Тут он резко взглянул на Матиса: – Скажи, парень, это твоих рук дело? Способен ли ты на такое?
Матис молчал в ужасе. Он не мог оторвать взгляда от выдубленного тела Гесслера. С одежды стекал едкий раствор. В размозженном черепе проглядывали белой массой мозги.
– Когда мы его вытащили и увидели раны, то сначала подумали о каком-нибудь животном, – вмешался священник. – Но потом наш аптекарь обнаружил верное доказательство тому, что наместник нашел погибель от огнестрельного оружия.
Шперлин радостно закивал и достал свинцовую пулю.
– Вот оно, corpus delicti![20] – провозгласил он. – Эта дрянь еще находилась у него в голове. Ну что, Матис, может, эта пуля тебе знакома?
– Это… пуля от аркебузы, хоть и очень маленькая, – ответил Матис, запинаясь. – Но это еще не значит, что стрелял именно я. Другие ландскнехты тоже…
– Ландскнехты покинули город два часа назад. В пределах городских стен ни у кого из них не было при себе аркебуз, – перебил его отец Йоханнес. – Все оружие вчера заперли в караулке. Сабли, пики, а также аркебузы и уж тем более порох. Было строго-настрого запрещено проносить в город хоть крупицу этой адской смеси!
Священник с удовлетворением скрестил руки на засаленной рясе и с вызовом посмотрел на Матиса:
– Пока ты отсыпался, я проверил твои вещи. И знаешь, что я при этом обнаружил?
Он пошарил за пазухой и с улыбкой извлек небольшой мешочек, содержимое которого и высыпал на ладонь. При этом с отвращением сморщил нос.
– Это ведь порох, не так ли? Ты единственный знаешь, как с ним обращаться. Единственный, кто мог совершить это ночное убийство. И у тебя есть на то веская причина. Так что признавайся!
