Виктор Мережко - Сонька. Конец легенды
— Вы — Соня, — повторила воровка. — Я вас узнала. Сонька Золотая Ручка.
— Что эта женщина хочет от тебя, мама? — по-французски спросила Миха.
— Она говорит какую-то чушь, и я ничего не могу понять. — Сонька повернулась к воровке, на плохом русском объяснила: — Извините, мадам… Вы, видимо, обознались.
— Нет, не обозналась! — Та не уходила, продолжала настырно улыбаться. — Я ж тебя хорошо помню, Соня. Еще с Сахалина! Когда золотишко мыли. Помнишь?
От своего столика за происходящим внимательно наблюдал «жених».
— Мама, — вмешалась на французском Михелина, — попроси эту даму дать нам возможность нормально пообедать!.. Что за идиотские манеры?
— А это твоя доченька так не по-нашему лопочет?
— Оставьте нас в покое, иначе я позову полицию! — Сонька махнула официанту. — Гарсон!
Вдруг Михель поднялся, жестом велел официанту остановиться и на приличном французском заявил:
— Я сейчас сам объясню мадам!
— Папа! — попыталась остановить его дочка. — Не делай этого! Она сейчас уйдет!
— Если эта свинья не понимает по-французски, то я объясню по-русски!
— Михель, прекрати! — выкрикнула Сонька.
— Минуточку!
Он собственноручно налил в один бокал сначала Груне, затем себе. Гудзенко, по-прежнему не убирая улыбки, с интересом наблюдала за ним.
— Это моя семья, — перешел на русский вор. — Любимая жена и дочка!.. Мы пришли покушать! А вы мешаете! Лезете со всякими идиотскими вопросами!
— Они нерусские?
— Мы все тут нерусские!.. Французы! Поэтому давайте так. Мы сейчас с вами опорожним по бокалу, и чтоб я вашей гнилой морды больше не видел! Усекла, паскуда?
— Усекла, господин.
Они стукнулись бокалами, осушили их до дна, после чего Михель показал Груне в сторону ее столика:
— Катись к своему хахалю и больше не возникай! Иначе кумпол пополам!
— Как скажете, господин! — Гудзенко поставила пустой бокал на стол, окинула еще раз быстрым взглядом Соньку и Михелину и заспешила на свое место.
Захмелевший Михель грузно опустился на стул, гордо посмотрел на женщин:
— Ну, как я отшил эту суку?.. Даже французский вспомнил!
— Молодец, — кивнула Сонька. — Теперь черта с два мы отсюда выйдем.
— Как пообедаем, так и выйдем!
— Ты что, не соображаешь, что сейчас наделал? — тихо спросила Михелина. — Она ведь все поняла.
Вор перевел растерянный взгляд с Соньки на дочку:
— Ну, поняла… И что?
— Они из полиции.
Он откинулся на спинку стула, вытер салфеткой вмиг вспотевший лоб.
— Ну, шняга… И чего теперь?
— Соображай, — пожала плечами Сонька. — Сам заварил, сам расхлебывай.
Михель посидел в раздумье, затем решительно взял бутылку с вином, налил полный фужер.
Сонька спокойно наблюдала за ним.
— Ты чего задумал? — тревожно спросила Михелина.
— Пойду к ним, позаливаю маленько, — он поднялся, сделал пару шагов, оглянулся. — Главное, не пропустите момент. — И неровным шагом двинулся в сторону столика филеров.
— Мам, останови его, — прошептала Миха.
— Пусть идет. Он мужчина.
— Но его повяжут!
— Будем надеяться на лучшее.
Они видели, как Михель подошел к столику Груни и «жениха», попросил разрешения присесть и, получив таковое, стал разговаривать с ними. «Жених» поддерживал беседу, чему-то смеялся, бросая взгляды в сторону Соньки и ее дочки. Груня же искренне радовалась веселому собеседнику, подсела к нему поближе и даже выпила с ним на брудершафт.
И тут случилось нечто совсем неожиданное.
Михель вдруг поднялся, обеими руками ухватился за край стола и с силой опрокинул его на сидящих.
«Жених» и Груня рухнули на пол, вся еда и посуда повалилась на них, сидевший рядом народ от испуга завизжал и бросился по сторонам.
Сонька и Михелина, сразу оценив ситуацию, выскочили из-за стола и тут же кинулись к выходу.
В неразберихе добежали до входной двери, чуть не сбили с ног растерянного швейцара и вырвались на улицу.
Метнулись в поисках экипажа, перебежали на противоположную сторону улицы и только здесь запрыгнули в подкатившую пролетку.
— Гони! — закричала Сонька.
— Где? — оглянулся испуганный кучер.
— Где хочешь!.. Прямо!.. Без оглядки!
Извозчик огрел лошадей по спинам толстым батогом, те вскинулись и помчались по Екатерининской.
До слуха доносились отчаянные свистки полиции.
Мать и дочка оглянулись, успели увидеть, как из ресторана выскочил Михель, тоже кинулся на другую сторону улицы. За ним несся «жених» в разорванном костюме, а в нескольких шагах сзади от филера с трудом поспевала Груня, крича и размахивая руками.
К месту происшествия спешил неповоротливый городовой, изо всех сил дуя в свисток. Пролетки сбились в кучу.
Михель почти уже добежал до одной из них, но кто-то успел сделать ему подножку, и он растянулся на асфальте.
На вора тут же навалились какие-то люди, стали вязать, бить. Среди них была и Груня, пытающаяся дотянуться до пойманного и хоть как-то пнуть его.
Запыхавшийся «жених» стоял рядом и удовлетворенно улыбался.
Хозяина продуктового магазина Грибова, в котором недавно располагалась конспиративная квартира эсеров, допрашивал лично Егор Никитич Гришин.
По обыкновению, допрашиваемый сидел ровно посередине изолятора, следователь же обходил его с разных сторон, заставляя беднягу вертеть головой и от этого постоянно испытывать дискомфорт.
— Как давно сотрудничаете с эсерами, Петр Иванович?
— Никогда не сотрудничал, ваше высокоблагородие.
— Прошу без лести. Она не оплачивается.
— Без чего? — испугался Грибов.
— Без грубой лести, сударь. Я еще не дорос до высокоблагородия.
— Извиняюсь.
— На первый раз извиняю… — Гришин зашел за спину допрашиваемого, вкрадчиво спросил: — Значит, сдавали часть помещений неким господам и не ведали, что это подпольщики?
— Я не вникал в их работу.
— В работу? — вскинул брови следователь.
— Да, в работу. Они там работали…
— Весьма любопытно. А в чем заключалась их работа? Растолкуйте повнятнее, Петр Иванович.
— Собирались, разговаривали, спорили.
— Делали бомбы, печатали газеты, прокламации?
— Я этого не видел.
— И даже не слышали шума типографских машин? Встречали — провожали, о чем-то догадывались и молчали.
— Мне за это платили.
— За то, чтоб молчали?
— За помещение.
Лицо Егора Никитича налилось краской, он склонился к допрашиваемому:
— Для вас важно, чтобы платили?! Для вас важен рубль! Нажива! А честь, а долг, а элементарная порядочность? Совесть, в конце концов, не говоря уже о таком понятии, как уважение к стране, в которой вы живете и которую беспардонно грабите!
— Видимо, я дурной человек, — тихо произнес Грибов.
— Не сметь! Не сметь, Петр Иванович, придуряться! Вы всех знали, все понимали, во все были посвящены! И если будете продолжать делать из меня вяленого барана, вас допрашивать буду уже не я, а заплечных дел мастера!.. Знаете, кто это такие и в каком виде выходят от них подозреваемые?.. Пригласить их?
— Не надо… Я догадываюсь.
— Значит, что?.. Будем работать?
— Да.
Гришин зашел к Грибову с другой стороны.
— Кого из погибших вы знали лично?
— Губского Ефима Львовича. Главного из них.
— Еще?
— Еще одного. Но я не знаю, кто он такой. Честное благородное.
— Кто еще посещал конспиративную квартиру?
— Многие, всех не упомню. Тем более что волнуюсь.
— Называйте, кого помните. Остальных потом.
Хозяин магазина с усилием потер пальцами виски, виновато посмотрел на следователя:
— Голова вдруг разболелась. Если можно, воды.
Тот налил из графина в стакан, допрашиваемый жадно выпил.
— Благодарю.
— Имена!
— Девушка была одна. Зовут Ирина… Но ее в этот раз не было. Часа за два ушла.
— В чем ее особенность?
— Как я догадываюсь… она убивала.
— Убивала?.. Кого?
— Неблагонадежных… Я как-то случайно подслушал.
— У них были неблагонадежные?
— Как в каждом обществе, господин следователь. У вас своя власть, у них своя.
— Кого же они считали неблагонадежным?
— Графа Кудеярова, к примеру. Константина Георгиевича… В последнее время Ефим Львович очень на него гневался.
— Граф бывал у них?
— Бывал, и неоднократно. Затем вдруг перестал посещать, за что и впал в немилость.
Гришин подошел к столу, записал.
— Любопытно… Еще?
— Барон Красинский. И чаще всего не один. А с мадемуазель.
Следователь оторвался от бумаги, с интересом посмотрел на Грибова:
— С мадемуазель?
— Да, с мадемуазель.
— Это была его барышня?
— Скорее сообщница.
— Их к чему-то готовили?
