Виктор Мережко - Сонька. Конец легенды
Женщины рассмеялись. Михелина соскочила с пролетки, растроганно обняла Зяму:
— Зяма, вы чудо!
— Мадемуазель, вы рискуете, — отстранил ее тот. — Если сейчас это увидит моя Циля, то считайте, жизнь ваша закончилась раньше, чем началась. И моя тоже.
Девушка подхватила Михеля под руку, потащила к пролетке. Уселись, махнули Зяме на прощание, и извозчик погнал лошадей дальше.
— Михель!.. — дочка восхищенно смотрела на отца. — Я просто не узнала тебя!
— Правда, хорошо? — улыбался он, еще не привыкнув ни к одежде, ни к новым зубам.
— Не то слово!.. Красивый, молодой, модный!
— А тебе? — повернулся он к Соньке. — Тебе как, Сонь?
Она взглянула на него, усмехнулась:
— Уж теперь я точно не стану покупать зеркало. Хватит твоих зубов.
— Где едем, господа? — оглянулся извозчик.
— В ресторан!.. — ответила Сонька. — В самый лучший! В самый дорогой!
— В дорогой или в лучший?
— В лучший! — засмеялась Михелина.
— Это две большие разницы, мадам!
— Будем обмывать мои зубы? — улыбнулся Михель.
— И костюм тоже, — кивнула Сонька.
Ресторан находился на Княжеской улице. Заведение было по-южному излишне вычурным, с большим количеством позолоты и зеркал и, судя по количеству публики в дневное время, действительно недурственным.
Для увеселения клиентов на небольшой сцене музыкальное трио довольно навязчиво шпарило дошедшее в Одессу томное аргентинское танго, официанты шмыгали между столиками весело и азартно, в углу в клетке орали одуревшие от шума и духоты попугаи.
Семья Блювштейн расположилась у широкого окна, из которого открывался вид на улицу, на прохожих, на проносящиеся экипажи.
Михель просто одурел от счастья и красивой жизни. Пока официант со своим помощником готовили на разделочном столике разносольные блюда, он, гордясь своим видом и зубами, с улыбкой изучал зал, подстукивал каблуком в такт музыке, переводил взгляд с дам в зале на своих женщин, улыбался еще шире.
Сонька с мягкой иронией наблюдала за ним, изредка усмехалась, тоже лениво поигрывала плечами под музыку, поглядывала на Михелину, с отрешенным видом наблюдавшую городскую жизнь через окно.
Михель протянул руку к дочке, предложил:
— Потанцуем?
Она улыбнулась, отрицательно покрутила головой:
— Не хочется.
— Я в молодости неплохо танцевал! Сонь, помнишь?
— В молодости мы с тобой неплохо воровали, — заметила Сонька.
Официант принялся сервировать стол, делал это старательно и даже изящно.
Михель снова увлекся залом и музыкой.
Сонька тронула дочку локтем:
— Потанцуй с отцом. Доставь ему радость. Новую жизнь человек начинает.
Та поднялась, кивнула Михелю:
— Пошли, кавалер!
Он подхватил ее под руку, вывел на середину танцевального пятачка.
Танго получалось не совсем умело, они не знали полагающихся движений, однако искренность и удовольствие от танца были настолько заразительными и очевидными, что дочкой и отцом залюбовался весь зал.
Сонька с улыбкой смотрела на мужа и дочку, хлопала в ладоши, взяла бокал с вином, почти поднесла его к губам и вдруг замерла.
Нет, она не могла ошибиться.
В зал под ручку вошли двое — мужчина и дама. Господина она не признала, хотя это был «жених» из Ялты, спутницу же его определила сразу. Та самая каторжанка, которая когда-то на Сахалине подставила ее с золотом на приисках. Груня Гудзенко…
«Жених», по обыкновению, был весел и суетлив, под носом топорщились короткие усики, на плотной фигуре довольно элегантно сидел кремовый костюм.
За прошедшие годы Груня сильно сдала, была жевана и седовласа, на голове ее нелепо держалась шляпа с пером, во рту проблескивали металлические зубы.
К вошедшим подошел метрдотель, о чем-то спросил их и повел к столику в центре зала.
Воровка поставила бокал на стол и дала знак Михелине вернуться на место.
Дочка уловила в жесте матери что-то нехорошее, бросила короткую фразу отцу, они выполнили еще несколько па и под аплодисменты отдыхающих вернулись к столу.
— Чего, Сонь? — бросила Михелина, усаживаясь на стул.
Михель тоже занял свое место, посмотрел на встревоженную воровку:
— Кого-нибудь заатасила?
— Будем делать ноги, — сказала Сонька.
— А пожрать?
— Боюсь, как бы не пришлось жрать в участке!
— Мам, можешь по-людски? — раздраженно спросила Михелина.
— Глянь на тех двоих за круглым столом, — кивнула воровка в сторону «жениха» и Груни.
— Которых?
— Мужик и баба. Он мордатый… в кремовом костюме, смеется.
— Вижу.
— А баба слушает его и шарит глазами по залу.
— Ну, вижу. А кто они?
— Мужика не знаю, а баба… мы с ней вместе припухали в прошлую ходку на Сахалине… Груня Гудзенко. Подставила меня на приисках.
— Так это когда было! — удивился Михель, бросив взгляд на Груню. — Ну и пусть себе.
— Высматривает, — тихо произнесла Сонька. — Нехорошо высматривает. Будто кого-то зажухать хочет… Лучше уйдем от беды.
— Сонь, ты чего? В кои веки сели по-людски — и опять драпать. Дай хоть в рот какую еду бросить — зубы обновить!
— В полиции обновят!
Михелина отвела взгляд от господина, от ужаса даже приложила ладонь ко рту.
— Я узнала его!
— Кого? — не сразу поняла Сонька.
— Мужика, который с бабой!.. Это ж твой ялтинский «жених»!
— Какой еще жених? — нахмурился Михель, перестав жевать.
— Сонин.
Михель ничего не понимал.
— Который?
— Который с бабой.
— А почему — жених?
— Потом объясню! — огрызнулась Сонька и стала внимательно наблюдать за вертлявым мужиком. — С чего ты взяла, что это он?
— По виду мужичок жуковатый, — заметил Михель, тоже глядя на «жениха». — Глухаря нюхает вовсю.
— Нет, не похож, — покрутила головой Сонька.
— Ну ты чего, Сонь?! — прошептала дочка. — Усы только отлепи — и копия!
— Да, это он! — согласилась наконец Сонька, по-прежнему не сводя с пары глаз.
— Сонь, объясни, — попросил негромко Михель. — Кто это?
— Шпик.
— А почему он с этой биксой?
— Подойди спроси, — сострила Михелина.
Михель тут же попытался встать. Сонька рассмеялась:
— Ты все-таки штуцер, Михель.
Тот сжал кулаки:
— Я ведь могу обидеться!
— Пап… — Миха снисходительно посмотрела на него. — Это Соня любя. Не обижайся.
— Они смотрят на нас! — тихо сказала Сонька.
Действительно, пара уставилась на них. Груня что-то коротко сказала «жениху», тот согласно кивнул.
— Будем уходить? — спросила Михелина, глядя на мать.
— Не сразу. Посидим еще.
— Вы уходите, а я прикрою, — предложил Михель. — Они меня не знают.
— Не дергайся же! — выдохнула Сонька. — Нас они тоже не знают. А рванем, от хвоста черта с два отделаемся.
Михель посидел какое-то время в раздумье, затем сверкнул улыбкой, хлопнул в ладони.
— Значит, что? Пить и жрать? — и махнул официанту. — Давай, халдей, крутись!
Тот сначала налил всем вина, затем разложил по тарелкам закуску и удалился.
Каждый взял свой бокал, чокнулись.
— Много не пей, — сказала Сонька мужу.
— Я знаешь сколько лет не пил?
— Тем более. Захмелеешь, а это совсем ни к чему.
Михель поднес бокал к губам, вдохнул аромат:
— Один бокал, ладно?
— Поставь.
— Пап, выпьешь потом, — вмешалась Миха. — Сейчас лучше не надо.
— Бо-кал! — по слогам ответил тот. — Один бокал! — и стал медленно, прикрыв от удовольствия глаза, опорожнять его. Выпил до донышка, счастливо посмотрел на своих женщин. — Если есть счастье в жизни, то оно было только что.
Сонька отодвинула от него пустой бокал:
— Счастье не любит, когда его много.
Михелина зацепила вилочкой крабовый салат, поднесла ко рту, с подчеркнутой улыбкой заметила:
— Они все время смотрят на нас.
— Пусть смотрят, — ответила Сонька, тоже пригубив вино.
— А если свистнут полицию?
— С какого пня? — удивился Михель, явно хмелея.
— Они узнали нас.
— Пусть докажут!
— Докажут, — усмехнулась Сонька. — Мы без документов.
— Ну и чего делать?
— Обедать.
Неожиданно Груня поднялась, улыбнулась «жениху» и не спеша направилась к их столику.
— Идет к нам, — прошептала Миха.
— Спокойно, — произнесла Сонька и спокойно стала резать ножом мясо.
— Я ее зашибу! — также тихо произнес Михель.
— Спокойно, сказала!
Гудзенко подошла к ним, мило улыбнулась.
— Здравствуйте, — и обратилась к Соньке: — Я не обозналась? Вы — Соня?
Та подняла на нее удивленные глаза, произнесла на крайне плохом русском:
— Вы что-то хотите?.. Я не очень понимаю по-русски.
— Вы — Соня, — повторила воровка. — Я вас узнала. Сонька Золотая Ручка.
