Оливер Пётч - Дочь палача и дьявол из Бамберга
– Ну, в общем… – начал он неуверенно. – Некоторые, э… записи указывают на то, что…
В этот миг раздался оглушительный грохот, и во дворе поднялись испуганные крики. Епископ Филипп фон Ринек упал на колени и сложил руки в молитве.
– Пресвятая дева Мария! – запричитал он. – Вот вы и прогневали небеса своими еретическими речами. Не будет конца этому безумию!
* * *Этой ночью еще три стражника в Старом дворе пережили худший в своей жизни кошмар.
Снаружи было сыро и холодно, поэтому стражники решили скоротать смену в сторожке за игрой в кости. Капитан был сейчас в Гейерсвёрте. Его помощник тоже получил приказ охранять епископский замок. Так кто им запрещал сыграть партию-другую и пропустить заслуженную кружечку пива?
– За здоровье толстяка Йонаса и нашего салаги, что морозят сейчас задницы перед воротами! – сказал один из них с ухмылкой и поднял свою кружку. Это был рыжий Йозеф, которому и удалось раздобыть маленький бочонок крепкого и ароматного пива. – Брр, в любом случае не хотел бы я в такую ночь сторожить на площади…
– Так ты думаешь, там и впрямь бродит оборотень? – спросил боязливо второй стражник, бледный тучный парень с бегающими глазками.
– Ха, а ты уж и в штаны наложил, Эберхарт, а? – спросил со смехом Йозеф и вытер пену со рта. – Забыл, что ли? Оборотень за решеткой и никого больше не укусит! – Он понизил голос: – Только между нами. По мне, так парень в часовне никакой не оборотень. Вы посмотрите на этого беднягу! Плачет без конца и молится всем святым. И это называется оборотень? Чтоб мне провалиться, если…
В дверь вдруг постучали, и стражник замолчал.
– Проклятье, неужели капитан решил нагрянуть? – проворчал старый Манфред, оставленный за старшего.
Манфред прошел Большую войну и успел повидать немало извергов. Служба у капитана Лебрехта была очень даже терпимой, но и такая вот проверка никого не удивила бы. А потом еще этот особый отряд, отправить в который могли в любую минуту…
– Быстро уберите кости и бочонок! – приказал Манфред шепотом.
А сам направился к двери, отодвинул засов и осторожно приоткрыл. Дверь распахнулась под порывом ветра, но снаружи никого не было.
– Эй, кто там? – спросил Манфред во тьму. Не дождавшись ответа, он ухмыльнулся своим товарищам: – Это толстяк Йонас, видно, решил подшутить над нами. Ну, погодите, сейчас надеру ему жирную задницу… Я скоро вернусь.
Он вышел за дверь и вскоре скрылся во мраке. Некоторое время Йозеф с Эберхартом еще слышали его шаги, потом до них донесся приглушенный стук, и что-то упало на землю.
– Что… что это? – опасливо спросил Эберхарт.
– Ветер, наверное, – ответил Йозеф. – Что же еще?
Но голос его звучал уже не так самоуверенно.
– Манфред? – позвал он громко. – Манфред? Проклятье, где ты застрял?
Йозеф тяжело поднялся, поправил нагрудник и направился к двери, выкрикивая при этом угрозы:
– Если вы двое за дураков нас тут держите, то мало вам не покажется. Я вам алебарду суну туда, где солнце никогда не светит, и…
Он как раз дошел до двери, и в этот миг на порог легла громадная тень. Как большая черная птица, она схватила стражника и исчезла вместе с ним в темноте. Последовал сдавленный вопль, сменившийся хрипом, после чего вновь наступила тишина. Все произошло настолько быстро, что Эберхарт только теперь понял, чему стал свидетелем. Он прижал дрожащую ладонь ко рту.
Господь всемогущий, у тени была шкура… Волчья шкура!
Вот послышались тяжелые шаги, стали приближаться к двери.
– О Господи!
Эберхарт впился пальцами в столешницу. Порог переступил громадный черный зверь. Он был настолько большим, что пришлось пригнуться, чтобы войти. В сторожке горела всего одна свечка. Эберхарт различал только очертания монстра. Но он видел когти, шерсть и волчью голову.
– Оборотень, – простонал стражник. – Он… вырвался…
– И теперь заберет тебя, негодника, в преисподнюю, – прорычал оборотень.
И с ревом бросился на визжащего стражника.
Якоб отнял источающую едкий запах тряпку от лица стражника и осторожно убрал ее в принесенный с собой сверток. Нельзя было оставлять ничего, что могло выдать их.
– Как думаешь, сколько у нас еще времени? – спросила Магдалена, когда вошла в сторожку и осторожно огляделась.
Куизль пожал плечами:
– Не знаю. До следующего часа, наверное, или того меньше. Трудно рассчитать дозировку. И стражники перед воротами, конечно, очнутся раньше.
– Значит, уже скоро. – Магдалена потянула отца за шкуру и выбежала во двор. – Тогда быстрее в часовню!
Снаружи, у колодца, лежали два других стражника. Магдалена почувствовала облегчение оттого, что ей самой не пришлось никого из них усыплять. Солдаты наверняка защищались бы, и не подействовало бы должным образом. Но отец и дядя Бартоломей все проделали идеально, как работали на эшафоте. Быстро, невозмутимо и почти безболезненно.
– От последней фразы мог бы и воздержаться! – прошипела Магдалена на бегу.
Отец взглянул на нее в недоумении:
– Это от какой?
– От той, про преисподнюю и негодника. Кто тебе сказал, что оборотни могут разговаривать?
– А кто тебе сказал, что они не могут разговаривать? – Якоб ухмыльнулся: – Ты сама говорила, чтобы мы играли свою роль как можно лучше. А я люблю играть злодеев.
Между тем они добрались до часовни. Она представляла собой первый этаж высокой пятиэтажной башни. Деревянная лестница снаружи вела на верхние уровни. У дверей нетерпеливо дожидался Бартоломей со светильником.
– Ну наконец-то! – проворчал он. – Я уж думал, вы там со стражниками пиво пьете.
– Когда это все закончится, я его немало выпью, положись на меня, – ответил Якоб. – Давай, открывай.
Бартоломей вынул связку ключей и отворил дубовую дверь, усиленную железными пластинами. На них повеяло запахом испражнений, плесени и гнилой еды. Магдалена сморщила нос и пошла вслед за дядей, который светильником показывал им дорогу. За ними, пригнувшись, вошел отец.
– Когда-то давно здесь была часовня, – прошептал Бартоломей. – Но ее уже не одно десятилетие используют в качестве тюрьмы. Хотя епископ часто приходит помолиться в часовню Святой Катарины, тут поблизости. Думаю, иногда он слышит крики заключенных, но его сиятельству они, похоже, нисколько не мешают.
Он огляделся в темноте и позвал чуть громче:
– Матео? Слышишь меня? Ты где?
– Я… здесь… – послышался слабый голос из-за угла.
Бартоломей приподнял светильник, и только тогда Магдалена смогла осмотреться получше. Они находились в комнате с низкими каменными сводами, черные от копоти стены были исписаны посланиями бесчисленных узников. В грязной соломе пищали крысы, разбегаясь по темным углам. На полу стояло три массивных деревянных блока, каждый с двумя отверстиями сверху и снизу. У самого дальнего из блоков, куда не попадал еще свет, что-то шевелилось.
– Так парня и вправду заперли в колодки, – проворчал Якоб. – Должно быть, боятся его до жути. Притом что сам он, как я слышал, худой как скелет…
Они подошли к дальнему блоку, и Магдалена наконец увидела Матео. Он совсем отощал, рубашка и брюки были изорваны, по всему телу тянулись кровавые полосы, правый глаз заплыл. Ноги и руки его были закреплены в отверстиях колодок и дополнительно скованы цепями, так что парень едва мог шевельнуться, и спина его была неестественно выгнута. Магдалена невольно поежилась. Сколько же времени провел Матео в колодках? День? Два? Должно быть, он испытывал невероятные муки.
– Ты… за мной явился… палач? – спросил артист надломленным голосом. Колодки были устроены таким образом, что он не видел того, кто вошел в камеру.
– Да, за тобой, – ответил Бартоломей. – Только не на пытку. Сегодня тебе повезло, парень. Смотри сам.
– Что… как? – прохрипел юноша.
Бартоломей шагнул вперед, и только теперь Матео смог увидеть палача. Вернее, то, что он собой представлял. Из груди его вырвался тихий вскрик.
– Я сплю… – пробормотал он дрожащим голосом. – Это, наверное, сон… О Господи… этого… быть не может…
Матео уронил голову набок, и глаза его уставились в пустоту.
– Дурак! – зашипел Якоб на брата. – Нельзя было сразу сказать ему, что это всего лишь костюм? Смотри, что ты натворил! Что мы теперь Барбаре скажем?
Он подскочил к Матео и приложил палец к шее.
– Твое счастье, – проворчал он потом. – Парень только сознание потерял. Его удар мог хватить от твоего вида и вони.
Бартоломей довольно презрительно фыркнул под шкурами.
