Александр Воинов - Западня
Тоня молчала.
Все понятно!.. Дауме выбрал удобный момент, чтобы разделаться с нею. Возможно, ему все же удалось выяснить, что Фолькенеца в катакомбах нет.
— Мне надо уходить из порта!
— Нет, это опасно. — Корабельников огляделся вокруг. — Тебе нельзя нигде показываться. — Он заглянул внутрь барабана. — Вот что, залезай сюда. Когда стемнеет, я за тобой приду и переведу в более удобное место… Ну, быстро! — строго прикрикнул он, и Тоня невольно подчинилась его приказу.
Внутри барабана тесно, больно врезаются в ноги острые, мелкие камни, но, прикрытая железной заслонкой, она почувствовала себя в безопасности.
— Пакеты возьмите! — крикнула она, когда он уже уходил.
Но Корабельников не вернулся. Тоня сложила пакеты вместе и положила на камни.
Что же дальше? Она летела, летела, и вдруг бац — охотник выстрелил, но с первого выстрела промахнулся… А пока не прозвучал второй, она скорее в кусты! Теперь все будет зависеть от охотника, сумеет ли он ее найти. Если сумеет, дело ее плохо.
А вообще-то говоря, Дауме разделался бы с ней гораздо раньше, если бы не поверил на какое-то время в ее сообщение, подкрепленное перестрелкой в момент ее бегства из катакомб. Но теперь ее окончательно решили убрать, ведь она может знать кое-кого из группы Короткова, а его людей наверняка оставят в Одессе как диверсантов, на длительное время. А кроме того, гестапо вообще не любит оставлять в живых неудобных свидетелей.
И вдруг она подумала о том, что ведь спас-то ее Корабельников… Вот разберись, кто он и на кого работает. А что, если они ищут и Бирюкова? И Петреску?.. Как дьявольски темно в этом барабане!.. И холодно!.. Она подняла воротник пальто и засунула ладони в рукава. Наверно, ее уже ищет Леон… Что с ложным аэродромом? Может быть, его и не успели заминировать? Во всяком случае, если там нет зениток, то ближе к лиману прекрасное ровное место: рядом шоссе, десант в несколько минут займет выгодные рубежи.
И она не сумеет передать в штаб ни слова! И для Бирюкова она тоже исчезнет… О! Что же делать? Ее словно ударило током: Егоров! Он же наверняка придет к ней домой. И, возможно, сегодня вечером. А если засада? Не дождавшись ее в приемной, Дауме наверняка пошлет своих агентов к ней.
Нет! Нет!.. Спасать свою шкуру, когда может погибнуть Геня!.. Рискнуть? Попробовать выбраться из порта. Есть лазейки!.. Ну, а дальше? Где она может спрятаться вблизи от своего дома, чтобы вовремя увидеть Егорова и суметь предупредить? И с ужасом все больше понимала, что одной с этим ей не справиться. Ей бы пришлось непрерывно перемещаться от угла одного квартала к другому перед окнами своей квартиры. Через пять минут она будет схвачена. Кого же попросить?.. Кто знает в лицо Егорова?.. Но как же с ним связаться? В этом проклятом барабане она если не задохнется, то замерзнет!..
Дожидаться вечера — равно предательству. Надо рисковать. Добраться до железной дороги и разыскать Бирюкова, пока еще не кончилась его смена.
Она толкнула железную крышку вверх и прильнула глазами к щели. Безмолвное кладбище машин… Ни одного человека поблизости. Это придало ей смелости. Минут через сорок она вернется, и Корабельников ничего не узнает.
Где синяя куртка?.. Тоня уже больше километра прошла вдоль путей, прячась, когда навстречу ей попадались военные. Иногда ее окликал часовой, но она поднимала вверх пропуск. Где же, где же он? Неужели уже ушел?.. А что, если арестован?
— Бирюков, Бирюков, как ты мне нужен! — шептала она, как заклинание.
Внезапно она увидела его совсем близко, по ту сторону железнодорожных путей. Он пил воду, прильнув к водоразборному крану.
Но прежде чем она успела его окликнуть, гремя колесами и окутывая землю шипящими клубами густого пара, между ними врезался маневровый паровоз. Беда!.. А когда наконец он прополз и пар рассеялся, Бирюков исчез.
У Тони пересохли губы. Она готова была выбежать на середину путей, оттуда удобнее просматривать порт и самой стать заметнее. Бирюков не мог далеко уйти. Но любой часовой имел право ее тут же застрелить…
В какую же сторону бежать?
— Бирюков! Бирюков! — Она закричала громко, отчаянно, так что невольно привлекла к себе внимание и часового и группы рабочих, которые ремонтировали пути.
Один из них привстал, махнул ей рукой и, нагнувшись, исчез под товарным вагоном состава, застывшего на параллельном пути.
Почти сразу же оттуда возник Бирюков.
— Что случилось? — спросил он. — Нельзя же так громко кричать!
— У меня нет выхода, — быстро сказала Тоня. — Меня ищет гестапо.
— Кто предал?.. Корабельников?
— Нет! Он меня предупредил и спрятал. Но я ушла, чтобы тебя увидеть… Возможно, у меня дома они устроят засаду, а я жду Егорова. Надо его перехватить…
— Постараюсь. А как тебя найти?
— Через Корабельникова.
— Значит, ты ему веришь?
— Верю!
— Смотри, Тоня! Может быть, тебе не следует возвращаться. Я сумею вывести тебя отсюда. Мы найдем более верное укрытие.
— Я ему верю, Бирюков!.. А кроме того, мое место здесь. Приди к Корабельникову, ты мне будешь нужен для связи…
Она вернулась в барабан с чувством выполненного долга. Но тревога уже не за себя, а за Бирюкова ее не оставляла. Не опоздает ли он? А что, если Егоров появится перед самым комендантским часом, когда Бирюков вынужден будет прервать наблюдение?
Она прислушивалась к доносившимся шумам, стараясь по ним определить, чем живет порт. Лязгали краны, то нарастал шум автомобильных моторов, то удалялся. Крики, крики, крики!..
Ах, как не хватает бомбежки! И чтоб одна из бомб как раз угодила бы в гестапо. Где Дьяченко?.. Неужели погиб?
В этом барабане как в леднике!.. Скоро ли вызволит ее отсюда Корабельников? А что, если его арестовали?..
Сколько времени она провела, прислушиваясь и регистрируя предельно напряженным слухом каждый доносящийся до нее шум? Целую вечность.
Шаги!.. Приближаются… Кто-то остановился рядом. Тяжело дышит.
Тихий голос:
— Тоня!
Она приоткрыла крышку.
— Петр Петрович! Они ушли?
— Пока… Да!
— Действительно хотели арестовать?
— Нет, пригласить в театр! Как раз сегодня я отправил в Констанцу самого Лещенко. Ты его слышала?
— Нет.
— А мне приходилось… Ну, вылезай. Только осторожно!.. Я нашел надежное место.
— Сколько же я там просижу?
— Я не доктор, но могу поставить диагноз: больше трех дней больной не протянет.
— Через три дня Одесса будет освобождена!.. Как бы дожить!..
— Молодость, — улыбнулся Корабельников.
Они обошли вокруг здания и по узкой лестнице спустились к плотной, обитой железом двери. Корабельников отворил ее большим ключом, и они вошли в низкий, темный коридор. Вспыхнул электрический фонарик.
— Тут, наверно, много крыс, — сказала Тоня.
— Полагаю, что есть, — согласился Корабельников, — но для тебя я подыскал маленькую кладовку с небольшим оконцем, туда как будто крысам не проникнуть. Впрочем, посмотрим…
Они прошли метров двадцать, свернули направо, и Корабельников осветил широкую дверь.
— Сюда!
Комнатка действительно была небольшой, но довольно обжитой. В углу на нарах лежал кусок толстого брезента, и на небольшом столике стоял алюминиевый котелок, рядом лежал нож с деревянной ручкой.
— Я бы не сказал, что это лучший номер «Лондонской», — сказал Корабельников, — но могу ручаться за полную безопасность, если ты будешь вести себя разумно: не зажигать огня, не петь песни и не пытаться отсюда выйти. С сегодняшнего вечера порт усиленно охраняется… — Он вдруг приник к окошку. — Смотри-ка!..
Через его плечо Тоня увидела облако густого черного дыма, ползущего в сторону причалов.
— Снова горит нефтегавань! Да уж теперь они окружат порт со всех сторон!
— А «Мадонна» уже вышла в море?
— Да, вышла.
— А самоходные баржи?
— Уйдут ночью… С тремя тысячами солдат.
— Если к вам придет Бирюков, вы сможете его провести ко мне?
— Не знаю. Какая будет обстановка. — Он вынул из кармана револьвер и положил его на нары: — Оставляю. На тот случай, если со мной что-нибудь случится… Если завтра до двенадцати не приду, принимай решение сама.
За окном глухо залаяла собака. Под тяжелыми сапогами затрещали камни. Мужские голоса. Говорили по-немецки. Наконец все затихло.
— Патруль! — проговорил Корабельников. — Теперь они будут ходить до самого рассвета.
Он ушел и минут через десять вернулся с буханкой хлеба, термосом с горячим чаем и несколькими банками тушенки.
— Банку откроешь ножом, — сказал он. — Свет тебе не нужен… До утра!..
Он ушел.
Тоня взяла в руки револьвер и вынула обойму. Заряжен! Все патроны! Ну что ж, будем драться… Последний патрон для себя. А может быть, и для врага!..
