Карен Мейтленд - Маскарад лжецов
И привел Ориант невесту в свой замок, и запер он перышко в сундук, и схоронил тот сундук в высокой башне, в дремучем лесу, на острове, где никто не мог его отыскать. И в брачную ночь снова взмолилась птица-лебедь, и снова не пожелал король возвращать перышко, пока не согласится красавица родить ему сына. И пришлось сильфиде остаться с Ориантом и родить ему пятерых сыновей. И всякий раз умоляла она короля вернуть ей перышко, но снова и снова отказывал ей Ориант, обещая вернуть перышко после того, как родит она еще сына.
Но сыновья смертного и сильфиды не чета обычным людям. Унаследовали они от матери дар обращаться лебедями. Мать повесила им на шеи золотые ожерелья, с которых свисали серебряные луны. Днем юноши оставались людьми, а ночью, сняв ожерелья, втайне от отца, лебедями взмывали в сияющее звездами небо. Мать велела им никогда не расставаться с золотыми ожерельями, ибо навсегда утратят они способность снова превращаться в людей. Умолила их мать отыскать в лебедином обличье ее перышко, и после долгих поисков нашли сыновья остров, на котором рос дремучий лес, а в лесу том стояла высокая башня, а в башне хранился сундук, в котором лежало перышко. И принесли сыновья матери перышко. Воткнула она перышко в волосы и, поцеловав сыновей на прощанье, взмахнула крылом и была такова.
Долго горевал король Ориант, но время шло, и вскоре советники убедили его жениться снова. Избранница короля была молода и хороша собой, но разве сравниться красоте смертной женщины с красой сильфиды? Всякий раз, взирая на красавцев сыновей, глядя в их глаза цвета полночного неба, любуясь волосами, будто сотканными из лунного света, король вздыхал. И тогда преисполнилась мачеха ревности и стала искать способ извести королевских детей, ибо знала, что, покуда живы братья, никогда не забыть королю птицу-лебедь.
Стала мачеха выслеживать пасынков и вскоре раскрыла их секрет. И когда ночью обратились братья лебедями, украла она ожерелья — все, кроме того, что принадлежало старшему брату Гелиасу, ибо прятал он ожерелье в мышиной норе. Затянул паук вход в нору паутиной, вот и не нашла мачеха ожерелья. Перед рассветом влетели лебеди в комнату, но только Гелиас смог снова обрести человечье обличье, остальные же братья снова вылетели в окно.
Семь долгих лет обшаривал Гелиас замок, семь долгих лет на закате возвращались домой лебеди, семь долгих лет на рассвете улетали вновь. И вот в седьмой день седьмого месяца седьмого года Гелиас нашел ожерелья. Сломя голову бросился он к братьям, которые плавали в пруду, и накинул ожерелья им на шеи, но в радости своей не заметил, что одно из ожерелий порвалось. И упало ожерелье на самое дно глубокого озера, и навсегда остался лебедем самый младший из королевских сыновей, до скончания века призванный служить братьям в лебедином обличье.
Тем временем император Оттон держал свой двор в Нимвегене. Вдовствующая герцогиня Бульонская умолила правителя рассудить ее спор с саксонским герцогом Ренье, обвинявшим ее в прелюбодеянии, когда муж герцогини был еще жив. Приходясь покойному герцогу братом, Ренье хотел унаследовать его земли. Женщине высокого происхождения за прелюбодеяние грозила смерть, вот император и рассудил, что герцогиня должна доказать свою невиновность на турнире. И если ее защитник проиграет, герцогиню ждет смерть, а земли отойдут Ренье. Но так грозен был в бою Ренье, так беспощаден к поверженным врагам, что никто не решался вступиться за честь герцогини.
И вот спустя три дня император повелел своим стражникам схватить герцогиню и предать позорной смерти. Но стоило стражникам поднять руку на рыдающую женщину, как со стороны реки раздался крик. Оглянулись люди — и пред ними предстал незнакомый рыцарь в челне, а челн тот тянул за собой лебедь. Гелиас, старший из братьев, ступил на берег и объявил себя защитником вдовствующей герцогини. Долгой и кровавой была их битва с Ренье, обоим было не занимать мужества и умения, но правда была на стороне безвинной герцогини, посему Гелиасу удалось повергнуть противника.
В награду герцогиня предложила Гелиасу руку дочери — прекрасной Беатрисы, а к ней земли и богатство в придачу. Гелиас согласился, только просил, чтобы ни герцогиня, ни ее дочь никогда не допытывались о том, какого он роду-племени. Женщины не стали возражать. Вскоре и свадьбу сыграли.
Однако придворные позавидовали богатству и счастью Гелиаса и Беатрисы. «Откуда взялся этот рыцарь? — ворчали они. — Разве будет муж благородной крови стыдиться своего происхождения, если только не стал позором своего семейства?»
Долго ли, коротко, а вскоре слухи достигли ушей Беатрисы. Даже ее служанки шептались меж собой, что муж их госпожи и не рыцарь вовсе, а человек простой и незнатный. И вот однажды ночью, не в силах выносить пересудов, Беатриса обратилась к мужу с вопросом, который поклялась никогда не задавать.
Рыцарская галантность не позволила Гелиасу оставить вопрос дамы без ответа, но стоило ему произнести слово, как на реке появился челн, который тянул его брат-лебедь. Гелиас ступил на борт. Только его и видели.
Темноглазая дочь Гелиаса и Беатрисы Ида стала женой Евстахия, графа Булонского, а сын Иды Годфрид Бульонский возглавил первый крестовый поход, стал защитником Гроба Господня и первым королем Иерусалима.
Бедная Беатриса никогда больше не видела своего возлюбленного мужа. Рыцарь Лебедь исчез навсегда. До конца своих дней искала его прекрасная Беатриса и, не найдя, умерла с горя, ибо предала она самого доблестного и галантного рыцаря во всем христианском мире, когда вопреки данному слову захотела узнать правду, которая и сгубила их обоих.
Некоторое время все молчали. Наконец Адела не выдержала. Она удовлетворенно вздохнула и робко коснулась руки рассказчика.
— Замечательно, Сигнус!
Однако Сигнус не смотрел на Аделу. Юноша не сводил глаз с Родриго. Долгое время они рассматривали друг друга, пока в глазах музыканта не затеплилось понимание, сменившееся испугом. Он отвернулся и спрятал лицо в ладонях. Спустя мгновение Родриго отнял руки от лица и открыл рот, однако Сигнус покачал головой.
— Нет, Родриго, молчи. Я во всем виноват. Это я оказался трусом. Прав был Зофиил: я не человек и не птица. Не видать мне вечной жизни в мире ином, как нет от меня проку здесь. Я, только я должен был это сделать. Прости меня, Родриго.
Сигнус поправил плащ и стремительно шагнул в темноту. Откуда-то сверху раздалось пение — три лебедя летели по направлению к реке. Шелестя белоснежными крылами, они скользнули над нашими головами и пропали из виду.
25
РУСАЛКА И ЗЕРКАЛО
Мы искали Сигнуса всю ночь, но обнаружили только перед рассветом, в полумиле вниз по течению, лицом в воде. Рукав рубашки зацепился за камыши и удерживал тело на плаву, иначе его давно бы унесла река. Голову закрывал пурпурный плащ. По тому, как течение болтало тело, мы поняли, что надежды нет, но Родриго бесстрашно бросился в воду, как будто еще мог спасти Сигнуса. Мы помогли ему вытащить тело на берег, где Родриго принялся встряхивать и тормошить утопленника. Наконец Осмонд не выдержал.
— Хватит, Родриго. Он мертв. Мертв уже несколько часов. Скорее всего, упал в реку еще вчера, а плащ утянул его под воду.
Родриго обнял Сигнуса, словно уснувшего ребенка.
— Не пойму, почему мы не слышали крика и всплеска, — пожал плечами Осмонд. — Должно быть, он забрался далеко от лагеря.
Родриго поднял осунувшееся лицо.
— Он не хотел, чтобы мы услышали.
Осмонд расширил глаза.
— Ты хочешь сказать, что он сам бросился в реку? Но ведь еще вчера вечером он спокойно сидел с нами у костра и рассказывал свою историю! А потом взял да утопился? Почему он так с нами поступил? Мы были его друзьями, никогда его не обижали! Только Зофиил был груб с ним, но Зофиил мертв!
На память пришли слова Осмонда, которые он в сердцах выкрикнул Сигнусу, когда тот не смог найти повитуху для Аделы. Как быстро мы забываем собственную жестокость!
— Зофиил мертв, — повторил Родриго, и по щекам его потекли слезы.
— О чем ты, Родриго?
— Он говорит, что Сигнуса замучило чувство вины.
Осмонд опустился на траву, недоверчиво качая головой.
— Выходит, Наригорм права, и не волк убил Зофиила, а Сигнус? Видит Бог, я не осуждаю его, но зачем убивать себя? Боялся, что мы его выдадим?
— Нет! — воскликнул Родриго. — Сигнус не убивал Зофиила. Il sangue di Dio! Разве ты не слышал, что он сказал вчера вечером? Забыл его последние слова? Именно он должен был это сделать. Сигнус не вынес, что мне пришлось стать убийцей, потому что он оказался трусом. Зофиил обвинял его в том, что он не способен за себя постоять, и Сигнус решил, что я тоже так думаю.
Глаза Осмонда изумленно расширились. Мне захотелось обнять Родриго и утешить.
— Но ведь Сигнус ошибался? Ты не убивал Зофиила. Это все волк.
