Джинн Калогридис - Невеста Борджа

Пока Лукреция отвлекалась при помощи этого романа, произошла вторая битва за Милан. Герцог Лодовико вступил в сражение с французскими войсками и попал в плен, где ему и предстояло пробыть до конца жизни; его брату, кардиналу Асканио Сфорце, тоже не удалось бежать.

Разгромив наголову дом Сфорца, французы принялись поглядывать на юг — на Неаполь, эту морскую жемчужину, на которую они так давно зарились.

Заверения его святейшества потонули в голосах прочих итальянцев, что непрестанно теперь звучали у меня в ушах, словно безмолвный крик: французы собираются захватить Неаполь! Это было лишь вопросом времени.

Я не сомневалась, что Чезаре Борджа отправится вместе с ними.

Через месяц Чезаре вернулся домой, устроив напоказ Риму грандиозное представление. В порыве озарения он решил не давать лишний раз пищу слухам о его заносчивости и честолюбии и не стал въезжать в Рим с помпой, как победитель.

Я смотрела на эту процессию с галереи нашего дворца. Впереди ехала добрая сотня повозок, затянутых черным, запряженных лошадьми в черных попонах. Вскоре стало ясно, что это погребальная процессия, указывающая на скорбь дома Борджа по его недавно утраченному члену, кардиналу Джованни Борджа Меньшему, который столь скоропостижно и загадочно скончался, отправившись «поздравить» Чезаре.

Герольды не возвещали о возвращении гонфалоньера и полководца Церкви, и фанфары молчали. Не было ни знамен, ни торжественных церемоний, ни барабанного боя, ни пения флейт. Солдаты — сотни солдат, одетых в черное, — двигались в тишине, нарушаемой лишь громыханием колес да стуком копыт.

Следующим ехал Джофре, верхом, а за ним — Альфонсо, который вынужден был принять участие в этой мрачной пародии.

Последним двигался Чезаре, снова одетый очень просто, но изящно, в хорошо скроенный костюм из черного бархата.

Затем, после некоторого промежутка, шли менее значительные члены свиты и дворяне.

Процессия завершила свое движение у замка Сант-Анджело, куда уже упрятали Катерину Сфорца. Здесь безмолвие процессии внезапно нарушили ракеты, пущенные с верха башни.

Образовавшееся зрелище, что отразилось в водах Тибра, было поразительным. Фейерверк был настолько искусен, что разрывы ракет образовывали — при небольшом усилии воображения — голову, тело и конечности человека. Как сообщил мне позднее Джофре, Чезаре желал изобразить воина.

Фейеверк продолжался некоторое время, и каждый новый залп был грандиознее предыдущего и вызывал все больше восхищенных криков у собравшейся толпы.

Катерина наверняка видела его из своей темницы.

Затем последовал завершающий удар. Одновременно было запущено около двух дюжин ракет. Взрыв получился таким громким, что я поспешила заткнуть уши; открытые ставни так затряслись, что я испугалась, как бы они не рухнули на землю.

Чезаре Борджа вернулся домой, и он желал, чтобы весь Рим знал об этом.

Тем вечером в Зале свободных искусств было устроено празднество в честь гонфалоньера. Родственный долг вынуждал меня присутствовать на нем; к счастью, гостей было неимоверное количество, и я большую часть вечера успешно избегала Чезаре. Джофре из явственной зависти к брату быстро напился и принялся приставать к одной из женщин, нанятых для увеселения кутил. Мне это было неприятно. Я надеялась, что со временем привыкну к похождениям Джофре, но поскольку я полагала, что женщине королевской крови не подобает выказывать ревность по такому поводу, то старательно обходила эту парочку стороной.

Вместо этого я засвидетельствовала свое почтение его святейшеству и большинству кардиналов, а также всем вельможам. К моему удивлению, здесь присутствовала и Ваноцца Каттаней — я никогда прежде не встречала ее на приемах, проходивших в резиденции Папы. Мы тепло поприветствовали друг друга, словно давние подруги.

Выждав требуемое приличиями время, я попросила у Александра дозволения уйти и поспешила к двери, радуясь, что мне удалось избежать встречи с виновником сегодняшнего торжества. Я подала знак донне Эсмеральде и прочим моим дамам, веля им следовать за мной, и вызвала стражников, чтобы те провели нас домой через запруженную народом площадь.

Но как только я очутилась в коридоре, кто-то схватил меня за руку, осторожно, но настойчиво. Я подняла голову и увидела Чезаре; он жестом показал Эсмеральде и остальным, чтобы нас ненадолго оставили одних.

Сердце мое забилось быстрее. Прикосновение Чезаре больше не вызывало у меня трепета. Теперь я чувствовала лишь отвращение — и беспокойство; я боялась, что переполнявшие меня эмоции подтолкнут меня к резкой вспышке, а это еще более поставит под удар Альфонсо и Неаполь.

Чезаре отвел меня подальше по коридору, прочь от шума и гостей. Когда он счел, что нас уже не услышат, то заговорил с обычным своим хладнокровием:

— Возможно, теперь вы поняли, от какой жизни отказались. — Говоря это, он внимательно наблюдал за мною. — Еще не поздно все изменить.

Я ахнула и недоверчиво рассмеялась.

— Вы делаете мне предложение?

Голос и выражение лица Чезаре мгновенно сделались более осторожными.

— А если да?

Я высвободила руку; губы мои так искривились, что я не в состоянии была ответить. Да, было такое время — давно, до убийства Хуана, — когда я была бы вне себя от радости, узнав, что Чезаре по-прежнему любит меня. Теперь же я чувствовала лишь боль.

Моя реакция не ускользнула от внимания Чезаре. Когда он заговорил снова, в голосе его звучала насмешка:

— Но, конечно же, вы по-прежнему верны Джофре. Я вижу, вы, как подобает хорошей жене, закрываете глаза на тот факт, что он уже упал в объятия куртизанки.

Я холодно улыбнулась, не желая отвечать на его колкости.

— А я слыхала, что вы чем далее, тем более идете по стопам своего брата, Хуана. Ни одна женщина в Романье не застрахована от вашего непрошеного внимания, и в особенности Катерина Сфорца.

На губах Чезаре заиграла жестокая усмешка.

— Вы завидуете, мадонна?

Часть моей души и вправду терзалась ревностью, однако куда большую часть переполняло отвращение. Я не удержалась.

— Завидую, гонфалоньер? Чему? Сифилитической сыпи, которую вы пытаетесь спрятать под бородой? Этому подарку, которым вас наградили французские шлюхи? Ваша молодая жена, несомненно, будет в восторге, когда узнает, какой дар вы ей привезли из странствий.

Я стояла достаточно близко, чтобы разглядеть рубцы и свежие воспаленные язвочки на щеках Чезаре. У нас в Неаполе это называли «французским проклятием»; французы же, естественно, пытались свалить вину на проституток, с которыми они спали в Неаполе. Меня слегка утешил тот факт, что эта болезнь неминуемо должна была сократить жизнь Чезаре, а с годами вполне могла довести его до сумасшествия.

Глаза его вспыхнули гневом — мне удалось нанести чувствительный удар. Я развернулась, довольная, и направилась к моим дамам.

Сзади до меня донеслись негромкие, но отнюдь не нежные слова:

— Это была последняя моя попытка, мадонна. Теперь я знаю, на чьей стороне стою и что мне делать.

Я не потрудилась ответить.

Весна сменилась летом, а с нами каким-то чудом ничего за это время не стряслось. Король Людовик не двинулся на Неаполь, а жизнь в семействе Борджа текла без происшествий.

Чезаре, отговариваясь неотложными заботами об армии и политическими делами, перестал присутствовать на наших ужинах у Папы. После того вечера мы с ним не разговаривали и практически не виделись, разве что мимоходом; и взгляды, которыми мы обменивались, были холодны. Донна Эсмеральда сообщила, что, когда Чезаре не совещается с отцом либо с французскими представителями, он проводит ночи в обществе куртизанок или многострадальной Катерины Сфорца, которую тайком проводят из камеры в замке Сант-Анджело к нему в покои. Охраняющие Катерину стражники говорят, что она очень красива — так шепотом рассказывала мне Эсмеральда, — у нее волосы цвета светлой соломы и такая белоснежная кожа, что в темноте она сияет, словно опал. До плена она была полненькой, но от жестокого обращения Чезаре сильно исхудала.

Я никогда не видела эту женщину, но иногда мне казалось, будто ее исполненное скорби и гнева присутствие ощущается в тех самых коридорах, по которым я когда-то ходила, пробираясь в покои Чезаре. Да, правда, я испытывала по отношению к ней некоторую ревность, но основным моим чувством было чувство родства. Я знала, каково подвергаться насилию, каково быть беспомощной и ожесточенной.

Чезаре ни на публике, ни в семейном кругу даже не пытался изобразить хоть какие-то знаки внимания по отношению к Альфонсо или к малышу. Однако, невзирая на все презрение Чезаре к Арагонскому дому, его святейшество продолжал выказывать нам самые теплые чувства и позаботился о том, чтобы Альфонсо во время церемоний отводилось видное место. Я верила, что Александр в душе действительно поддерживает Неаполь и Испанию и терпеть не может Францию, несмотря на то что брак его старшего сына с Шарлоттой д'Альбре явно порадовал Папу. Но я помнила также, как Лукреция, носившая ребенка от родного брата, плача от ужаса, призналась мне, что даже Папа боится Чезаре. Так что вопрос был в том, хватит ли у его святейшества силы воли, чтобы и дальше играть взятую им на себя роль защитника Неаполя.