Андрей Сеченых - Эхолетие

– Бог ты мой, снова вы? – искренно удивился он, но Лешке это удивление показалось наигранным. Цепкие глаза Игнатьева ощупали его с ног до головы и прилипли ко лбу, не отпуская от себя ни на минуту, – вот удивительно, как день с утра не заладился – метла поломалась, так он и продолжился. Опять интервью брать будете?

– Добрый день, пройти можно?

– Надеюсь, что будет добрым, – согласился Игнатьев и посторонился, – ну проходите, если пришли, пообедаем вместе.

–Так, вроде, время завтрака, – улыбнулся Лёшка.

– Это у вас, у комсомольцев, завтрак, а у рабочего класса уже обед. Проходите, присаживайтесь, я сейчас котлет принесу, – сутулая спина скрылась на кухне.

Самойлов разделся, прошел в комнату и огляделся. Подошел к книжной полке, потом к подоконнику. Ничего не изменилось с прошлого раза. Скрипнула половица, и в комнату вошел дворник, окутанный ароматом жареных котлет. В руках он одновременно умудрялся держать небольшую кастрюльку, две тарелки, ножи с вилками, баночку с горчицей и несколько кусков ржаного хлеба. Игнатьев расставил тарелки, водрузил на столе кастрюлю с котлетами и указал Лёшке его место напротив:

– Прошу, чем богаты.

Лёшка присел, внимательно наблюдая, как легко дворник отрезает ножом маленькие кусочки котлет и, не спеша, отправляет себе их в рот. Присмотревшись внимательнее, Самойлов понял, что именно в нем было странного. Прямая осанка никак не вязалась с паклями седых волос, а борода-лопата с аккуратно подстриженными ногтями. Игнатьев бросил на него мимолетный взгляд:

– Что не едите? Или вопросы новые мучают? – усмехнулся он.

Лёшка смело разрезал котлету пополам и с удовольствием прожевал её:

– Уже начал. А что касается вопросов, то их почти нет. Осталось только воссоздать мелкие детали для очерка. Создать атмосферу того времени, так сказать.

– Атмосферу? – удивленно протянул дворник. – А я-то чем могу помочь? Атмосфера была точно такая же, как и сегодня. То дождь, то снег. И люди такие же… только одевались по другой моде. Проживете с моё, поймете. Всё повторяется, ничего нового.

– Котлетку еще можно? Очень вкусно, – попросил Лёшка и, не дожидаясь согласия хозяина, самостоятельно достал ее из кастрюли, – ну не скажите. Конечно, многое повторяется, но многое остается строго индивидуальным. И как бы ни были похожи люди, мода и природа, есть детали, которые принадлежат только определенному отрезку времени.

– Складно говорите, молодой человек. А что, например?

– Например? Да легко. Ну, например, взять вот этого зайца, – Лешка встал, сделал два шага до окна и вытянул из-за занавески белую игрушку и уважительно качнул головой, – я всё помню, я очень деликатно, – добавил он, увидев, как нахмурились брови хозяина. – Привет, Пират, – обратился он к зайцу, – ты такой же, каких делают сегодня, но ты совсем другой, из того времени, которого уже никогда не будет. Улавливаете мою мысль?

Лёшка повернулся и посмотрел на Игнатьева, но укололся о его ледяной взгляд.

– Как ты его назвал?

Самойлов, не обращая внимания на угрожающую напряженность вопроса, пояснил:

– Пират… ну одноглазый же, – он подошел к столу и посадил плюшевую зверюшку перед дворником, – я даже историю уже сочинил про него, послушайте. Была, например, у него хозяйка… ну, маленькая совсем девочка, лет пяти, не больше. Она укладывала его спать с собой каждый вечер и мило называла его Пиратом, а родители улыбались и были счастливы от детского щебетания. Ой, вы меня слушаете?

Дворник уставился немигающим взглядом в зайца, потом медленно перевел серые глаза на начинающего журналиста.

– Складная история, продолжай.

– Ага, – согласился Лёшка, – или вот, например, мы с Полем, ну, помните такого… со мной приходил? Так вот, обнаружили мы с ним несколько артефактов того времени, а разгадать не можем. Может, у вас получится?

Дворник не ответил, продолжая рассматривать игрушку – как будто в первый раз. Лёшка, тем временем, отодвинул ее на край стола, на равное расстояние от себя и дворника, достал из внутреннего кармана почтовый конверт, вытащил из него серый клочок бумаги и бережно положил перед Игнатьевым.

– Взять хотя бы этот. Что скажете?

Вилка выпала из руки дворника. Он переворачивал записку то одной стороной, то обратной, перечитывая бесконечное число раз несколько слов, практически исчезнувших от времени. Подрагивающими руками он поднял записку на уровень глаз и спросил:

– Откуда это у тебя?

– Бумажка-то? А… так это… передать просили.

– Кому?

– Да вот ему, – Самойлов извлек из конверта маленькую фотографию молодого человека с костюме и с бабочкой и протянул её хозяину квартиры, – но вы вряд ли его встречали.

Дворник машинально взял пожелтевшую карточку в руки и, не успев на нее посмотреть, спросил:

– А кто это?

– Это? Так это Бартенев Владимир Андреевич, – тихо ответил Лёшка и злорадно добавил, – якобы казненный в тридцать седьмом году и ваш полный тезка, между прочим.

Дворник напряженно сжал кулаки, потом глубоко вздохнул, встал, подошел к окну и после короткой паузы, не поворачиваясь, глухо сказал:

– Ну почему «якобы». Бартенев был приговорен к высшей мере наказания и на самом деле казнен тридцатого октября тридцать седьмого года.

Октябрь 1937, г. Лисецк

Дождевые струи налили целое озерцо мутной воды на дне ямы. Вода подступила к губам человека, лежащего на правом боку, и он неожиданно очнулся. Сознание медленно возвращалось к Бартеневу. Он пытался прогнать его, чтобы снова провалиться в спасительную темноту, но организм требовал жить. Тело, поначалу не принадлежавшее ему, стало шевелиться и мелко подрагивать. Бечевка, связывающая руки разбухла и ослабла. Бартенев приоткрыл глаза и увидел навалившийся на него спиной человеческий труп. Ослабевшими руками он едва смог стащить его с себя и огляделся. Увиденное ввергло его в ступор. Он лежал в прямоугольной яме, метра четыре в длину и не более полутора в высоту. Мертвые тела людей уже наполовину погрузились в мутную жижу из глины, земли и воды. Труп, который он стащил с себя, принадлежал молодому человеку, совсем мальчишке, который теперь лежал на спине и изучал низкие грозовые тучи невидящим взглядом. Воздух был насыщен запахом человеческих испражнений и страха. Где-то сверху прозвучал взрыв хохота, и Бартенев едва успел уткнуться ртом в чужую спину и беззвучно прокашлялся. Легкие отозвались дикой болью, и это окончательно вернуло его в сознание. Неожиданно приступ рвоты вывернул его наизнанку и принес заметное облегчение. «Бежать!» – спасительная мысль электричеством прожгла его с ног до головы. Остатки не переваренного завтрака растеклись на поверхности лужи. Так оставлять было нельзя. Мертвых не тошнит. Бартенев еще раз огляделся, снял с ближнего к нему трупа ватник, надел его на себя и застегнулся. Озябшими руками собрал свои же рвотные массы и сунул их за пазуху. Теперь надо было выбираться. Стены ямы были гладкими и мокрыми. Зацепиться было совершенно не за что. Трава, росшая на её краях, легко отваливалась при малейшем прикосновении. Наконец, Бартенев заметил среднего размера корень, явно молодого дерева, который начинался где-то на поверхности ямы и уходил в землю на уровне колена. Владимир Андреевич дернул за него. Корень выдержал. Бартенев вставил ногу между стенкой и корнем и, помогая себе руками, полез наверх. Чуть высунув голову над ямой, он обнаружил стоящую рядом грузовую машину с накрытым брезентом кузовом, из-под которого доносились мужские голоса. Машина стояла боком к яме, и его могли неминуемо заметить либо люди в кузове, либо водитель. Справедливо рассудив, что риск будет меньше, если ползти в сторону кабины, Бартенев, ломая ногти и яростно работая ногами, смог вытащить свое тело наружу и обессилено упал на мокрую траву. Лежать было некогда. Владимир Андреевич, борясь с приступами кашля, по-пластунски полз в сторону ближайших деревьев, до которых было буквально метров десять – пятнадцать. Бартенев обогнул высокую кучу выкопанной земли и продолжил движение. Наконец, он коснулся рукой первого ствола дуба и кое-как перевалил тело на противоположную его сторону. Теперь можно было отдохнуть.

Бартенев лег на спину и неожиданно закашлялся. Голоса в машине стихли. Владимир Андреевич вжался в землю и перестал дышать, но очень близко сверкнула молния и, практически, сразу прогремел гром. Из кузова донёсся глумливо-скрипучий голос: «Серый, покойники не потеют и уж тем более не кашляют». Раздался очередной взрыв хохота.

Дождь неожиданно закончился. Бартенев уже собрался отползти подальше, как услышал звуки прыгающих на землю людей. Он осторожно выглянул. Возле машины стояло четыре человека в форме красноармейцев с лопатами в руках. Скользя и чертыхаясь, они начали кидать землю из кучи в яму.

– Ну на кой ляд мы это делаем. Привезут остальных, потом закопаем всех сразу, – тенорок принадлежал тому самому шутнику из кузова.