Белое, красное, чёрное (СИ) - Тегюль Мари
Аполлинарий, держа в руках ланцет, еще раз взглянул на Ника. Ник кивнул головой в знак одобрения. Аполлинарий оглядел сюртук и стал осторожно, с внутренней стороны, чтобы не испортить внешнего вида, вспарывать борт. Ник внимательно следил за его действиями. Сюртук был сшит добротно и пороть было нелегко. Наконец, Аполлинарий попытался просунуть руку в образовавшуюся дыру. Тут не выдержал Зандукели:
— Давайте, я попробую вытащить! У хирургов, как у пианистов и карманных воришек, пальцы очень развиты!
Аполлинарий шутливо поклонился и предоставил Зандукели продемонстрировать виртуозность его пальцев. Зандукели очень осторожно ввел пальцы в прореху и так же осторожно вытащил листок плотной бумаги и положил их на стол, скромно отойдя в сторону. Ник бережно развернул те бумаги, которые были завернуты трубочкой и лежали в кармане сюртука и этот, только что извлеченный из распоротого борта. И удивленно поднял глаза на стоявшего у него за спиной Аполлинария. Это были стихи. На листе, первом сверху, было такое стихотворение:
«Там объят полночной мглой, Монастырь стоит седой. Скрыта буйною травой, Есть пещера под скалой. В полночь тайною тропой, Освещаемой луной, Призрак, светлый и живой, Поведет тебя с собой. И возьмешь ты талисман, Тот, что нимфою был дан. То, что скрыто, ты найдешь, И с собою унесешь».На следующем листе было знаменитый «Талисман»:
«Там, где море вечно плещет На пустынные скалы, … … … … … … … … … … … …»И на отдельно найденном листе, который выглядел так, будто его не очень аккуратно вырезали из альбома:
«На холмах Грузии лежит ночная мгла…»— Вы что-нибудь понимаете, Аполлинарий? — тихо спросил Ник. В ответ Аполлинарий только покачал головой. Ник аккуратно сложил найденные листы и положил во внутренний карман.
— По-моему, стоит спороть одну пуговицу и взять ее для последующего рассмотрения, — сказал он. — Ну, подождем для этого разрешения итальянского консула.
* * *И как раз тут же за стеной послышались громкие голоса, после чего последовал очень осторожный стук в дверь прозекторской. Ник, взглянув в сторону Зандукели, увидел, что тот принял грозный вид. Почему-то Зандукели воспринимал князя Вачнадзе, тифлисского полицмейстера, милейшего человека, как своего личного врага.
Скрябин открыл дверь и в прозекторской появился, отдуваясь, затянутый в новый с иголочки мундир, князь Вачнадзе. С ним вместе вошел невысокого роста, тоже весьма щегольски одетый господин, которого Вачнадзе представил, как итальянского консула, князя Ринальда Галли. Сам же Вачнадзе, как всегда в присутствии Зандукели, быстро стушевался на задний план.
Князь Галли пожал руки всем присутствующим. Скрябин снова отвернул простыню и Галли, вглянувшись в лицо умершего, вынул платок и промокнул сухие глаза.
— Да, это маркиз Паулуччи, — тихо сказал он. — Это такая замечательная, историческая личность! Гордость Италии!
— Мне казалось, что маркиз Паулуччи умер где-то в середине века, — осторожно сказал Ник.
— Да, такие слухи упорно ходили по Италии. И маркиз, действительно, перестал в это время появляться в свете, стал вести затворническую жизнь. Говорили, что он стал религиозен больше обычного. До этого он был главнокомандующим пьемонтской армии, губернатором Генуэзской провинции и министром Сардинского короля. Я знал, что маркиз едет в Тифлис. Он писал мне, что хочет посетить места своей молодости. Увы, увы… И вот теперь мне надо организовать перевозку тела маркиза на родину.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— Господин консул, нам бы хотелось временно взять одну пуговицу с его сюртука, — вставил Аполлинарий, — непонятно, что там изображено, мы же ведем следствие…
— Пожалуйста, пожалуйста, — кивнул консул.
Аполлинарий взял ланцет и осторожно срезал нижнюю пуговицу.
— Можно мне взглянуть? — спросил консул.
Аполлинарий с готовностью протянул ему пуговицу. Консул покрутил ее в руках, поднес к глазам. Ник заметил, что у консула удивленно поднялись брови.
— Я могу предложить вам лупу, — сказал Аполлинарий, следивший за консулом… Консул молча кивнул и продолжал, уже в лупу, разглядывать пуговицу.
— Вы заметили что-то странное? — спросил Ник.
— Видите ли, — ответил консул, возвращая лупу Аполлинарию, — я немного интересуюсь геральдикой, знаю историю аристократических фамилий Италии. Но ничего общего я не вижу между гербами семьи Паулуччи и этим изображением на пуговице. Мало того, что она не соответствует никаким стандартам. На ней почему-то начертан девиз крестоносцев — тамплиеров: «Diex el volt» — «Это угодно Богу». А во вторых щит с волнистым краем, это же геральдический символ бастардов! Незаконных детей в семье! Я точно знаю, что сам Паулуччи был законным ребенком! Значит, это означает, что он служил какому-то бастарду, может быть императорской крови! Поразительно!
Оставив консула и Вачнадзе в Михайловской больнице, где Скрябин должен был забальзамировать тело маркиза для отправки морем в Италию, Ник и Аполлинарий отправились домой. Теперь ко всем вопросам прибавились еще те, что были связаны с найденными зашитыми в сюртук стихотворениями и пуговицей. О стихотворениях они оба умолчали, не сказав о них консулу, решив, что он может забрать их, а тогда уже все нити следствия будут потеряны.
Глава 5
Дома Ник и Аполлинарий прошли в библиотеку Ника на первом этаже, чтобы сразу же, пока происшедшее свежо в памяти, обсудить события и сделать записи. Там уже лежал лист бумаги, на котором Ник начал выписывать круг лиц, так или иначе связанных с Одессой, Тифлисом, Пушкиным, Воронцовым, Паулуччи.
— Что вы думаете обо всем этом, Аполлинарий? — спросил Ник, усаживаясь за стол.
— Пока трудно что-либо сказать, — покачал головой Аполлинарий.
— Тогда, давайте, взглянем на эти стихотворения, которые были найдены в сюртуке Паулуччи. Первое, это несомненно, пушкинский «Талисман». Лили сразу же сказала мне об этом, напомнив рассказ Елизаветы Алексеевны о том, что тот перстень, который оставил нам, по всей вероятности, Паулуччи, был тем, который Елизавета Ксаверьевна подарила Пушкину. Лили обещала договориться с Елизаветой Алексеевной, что та вспомнит все, что связано со временем пребывания Пушкина в Одессе и его романом с Елизаветой Ксаверьевной.
— А другое стихотворение? Смотрите, явно лист вырезан из дамского альбома для стихов. Бумага, золотой обрез, левый край не совсем ровный, видимо, вырезали, торопясь. Стихотворение написано по-русски. А подпись Пушкина сделана почему-то по-французски. И внизу на французском сделана надпись, по всей вероятности женской рукой: «Импровизация Александра Пушкина в Петербурге в 1829 году». Очевидно, что стихотворение написано самим Пушкиным. А ведь оно стало знаменитым!
— Да, я помню его исполнение в чайхане слепым ашугом. Этот романс, в таком экзотическом исполнении, произвел тогда ошеломляющее впечатление! — сказал Ник, вспомнив свое первое дело о манускрипте в Тифлисе. — Но кто была та дама, в альбом которой было записано стихотворение? И ведь импровизация! А Пушкин как раз в 1829 году был в Грузии! И ездил на театр боевых действий к Паскевичу! И, видимо, после своего возвращения написал это стихотворение. Дайте-ка, я еще раз его прочту.
«На холмах Грузии лежит ночная мгла; Шумит Арагва предо мною. Мне грустно и легко; печаль моя светла; Печаль моя полна тобою, Тобой, одной тобой… Унынья моего Ничто не мучит, не тревожит, И сердце вновь горит и любит — оттого, Что не любить оно не может».
