Элиетт Абекассис - Сокровище храма
Наступило долгое молчание. Несколько свечей погасло. Пламя горящих колебалось от шепота и дыхания. И вдруг все сто многочисленных поднялись как один, все сто запели псалмы, завершив их Аллилуйей. Все лица были повернуты ко мне, на них лежала печать света и надежды; все смотрели на меня, а я смотрел на них. Я видел снизошедший на них Святой Дух, дух мудрости и согласия, дух спаянности и силы, дух знания и благочестия, и все были исполнены страха Господнего.
На следующее утро я встал очень рано, совершил утреннюю молитву и, приветствуя рассветную зарю, отправился в лагерь археологов. Там было пусто. Казалось, его эвакуировали: только двое полицейских оставались на посту, обеспечивая охрану. Передо мной, внизу, Мертвое море поблескивало под первыми солнечными лучами, отражая пастельные силуэты Моавийских гор.
Подождав немного, я увидел ее. Джейн выходила из своей палатки. Лицо у нее осунулось, вид был усталый, но бездонные черные глаза сверкали от проснувшегося солнца, а усыпанные веснушками щеки, уже покрасневшие от начинавшейся жары, не испытывали зависти к маслянистым утрам пустыни. Мы посмотрели друг на друга, радуясь встрече, несмотря на всю драматичность ситуации; мы будто вновь узнавали друг друга; но откуда шел отсчет? Издавна ли? Накануне, два года назад или со времен еще более отдаленных?
— Здравствуй, Ари.
И, как накануне, мы снова погрузились в звуконепроницаемый ларчик.
— Есть новости? — спросил я.
— Полиция ведет расследование. Они обшаривают весь район. Уже допросили бедуинов недалеко от нашего лагеря и жителей кибуца, который находится напротив. Нас они тоже допрашивали добрую половину ночи, сперва каждого в отдельности, потом всех вместе, чтобы сопоставить наши показания. А сегодня рано утром все ушли.
— Были результаты?
— Пока они ничего не сказали.
Я протянул ей фотографию профессора Эриксона, которую она дала мне накануне.
— Посмотри, — сказал я ей, показывая на рулон в его руке, — это не Медный свиток.
— И, правда, не похоже…
— Тогда что это?
— Не знаю.
— А когда сделана эта фотография?
— Недели три назад… Я сама фотографировала.
Она чуточку поколебалась, потом предложила:
— Выпьем кофе?
— Хорошо, — согласился я.
Мы вошли в большую палатку, служившую столовой, и она налила из старенького термоса две чашки кофе. Я сел рядом с ней.
— Расскажи мне все, — вдруг попросила Джейн. — Мне нужно, чтобы ты рассказал.
— Что ты хочешь знать?
— О твоей жизни среди ессеев… Ты счастлив?
— Счастлив… — повторил я с колебанием в голосе, которого мне очень хотелось избежать. — Сейчас уже не до счастья.
— Почему же? Нужно быть счастливым. Жизнь коротка и так непредсказуема…
— Я все сделаю, чтобы тебе помочь…
— Ты уже дал обет? — резко оборвала она меня. — Ты прошел церемонию посвящения?
— Я окончательно вступил в Союз. Я торжественно принял устав общины и дал обещание соблюдать все, что положено.
— Значит, ты уже никогда не можешь выйти оттуда?
— Ни под каким видом — ни под влиянием страха, ни от отчаяния, ни от любого испытания, имеющего отношение к искушению Сатаны…
Мы замолчали. Джейн посматривала на меня серьезно и доверительно, словно желая сказать: «Вот видишь, ты не изменился, зачем тогда думать, что ты можешь мне помочь?»
— Тебя сюда послали ессеи? — спросила она.
— Нет. Шимон. Шимон Делам.
— Я так и предполагала. Ты незаметен, никто тебя не знает, стало быть, ты вне подозрения. Ты сможешь быть его агентом, его секретным оружием…
— Я не секретный агент, — возразил я. — Я ессей.
— Любопытно… — протянула она. — Эриксон незадолго до смерти говорил, что готов к ней… Можно подумать, он вас искал… Он говорил, что ессеи существовали всегда, и на земле у них был Мессия, именно здесь, в Кумране.
Джейн опустила глаза, будто что-то увидела в своем кофе. Щеки ее горели, глаза блестели, она, было, открыла рот, но не произнесла ни звука. Ее смятение гулким ударом гонга отозвалось в моем сердце. Джейн Роджерс, археолог и протестантка, дочь пастора, была в шоке, и я не знал, чем ей помочь. Я почувствовал что-то вроде ожога в сердце, ощутил страшный гнев против своего бессилия.
— Ари, — чуть слышно произнесла она, — ты в порядке?
— Да, — ответил я, — все в порядке. — А как ты жила все это время?
Мы взглянули друг другу в глаза.
— Два года назад я готова была бросить все ради тебя… Потом решила, что все это напрасно… Когда я вошла в эту экспедицию, то не ради археологии, Ари…
— Я думал, ты меня забыла и утешилась.
Она печально улыбнулась.
— Не верь этому. Мне просто удалось смириться с твоим призванием.
— Джейн, я должен тебе кое-что сказать…
— Слушаю.
— Это случилось позавчера…
— В ночь преступления?
— То был вечер Пасхи и день моей второй годовщины у ессеев. Жрец медленно поднес ко мне руку и подал мацу и вино, чтобы я освятил их согласно праздничному обряду. Я сделал это. Я принял вино и хлеб и благословил их. Я совершил обряд и произнес: «Сие есть кровь моя, сие есть тело мое».
— Слова Иисуса…
— Ритуальная фраза ессеев, та, которую произносит Мессия.
— Они избрали тебя?
— Я их Мессия.
Теперь Джейн смотрела на меня с недоверием и страхом.
— Они тебя избрали, — повторила она, будто боясь в это поверить. — И они избрали тебя в тот момент, когда был убит Эриксон… Думаешь, это совпадение?
Продолжать беседу мы не смогли: в палатку вошел Кошка. На нем были бежевые брюки и белая хлопковая рубашка навыпуск, еще больше подчеркивавшая бледность изможденного лица. Тело его было худым, как у всех археологов, занимающихся раскопками, но рука, которую он мне подал, оказалась крепкой.
— Ари, писец! — воскликнул он. — У вас все в порядке?
— Все хорошо, — ответил я, всматриваясь в его глаза, блестевшие от любопытства.
— Надо же, — бросила Джейн, — значит, вы остались?
— Я сейчас уезжаю…
— Я хотел бы кое-что вам показать, — сказал я, протягивая ему фотографию. — Вы узнаете этот свиток?
— А вы, — косо взглянул на меня Кошка, — вы писец или детектив?
— Это я позвала Ари, потому что он прекрасно знает эти места и все свитки Мертвого моря.
— Да, правильно, помощь нам нужна, тем более что все уходят. Но вы, такой проницательный… — продолжил он, поднося фотографию к глазам. — Даже вы не знаете, что это Серебряный свиток, привезенный профессором Эриксоном после пребывания у самаритян![6]
— А? — удивилась Джейн. — Я и не знала.
— Он принадлежит к той же эпохе, что и Медный свиток?
Кошка недоуменно вздернул брови.
— Почему профессор не рассказал о нем другим членам экспедиции?
— Потому что там содержатся сведения о…
Он вдруг запнулся.
— О чем?
— О тайном обществе. Видите ли, — более значительным тоном продолжил Кошка, — профессор Эриксон был масоном.
— Джейн мне уже об этом сказала.
— Орден этот очень могущественный. Говорят, что члены общества объединились после провозглашения Америкой независимости и Французской революции. Среди основателей — Джордж Вашингтон, Черчилль и многие политические деятели. И все это потому, что в основе этого ордена лежит древнее знание, касающееся…
— Касающееся чего? — настаивал я.
— Храма. Франкмасоны хотят продолжить работу Хирама, архитектора храма Соломона. По этой причине Эриксон и прибыл для научных изысканий на Святой Земле. Он считал, что надо объединить все религиозные силы, руководствующиеся разумом и придерживающиеся справедливости и права. Он верил в Великого Архитектора, создавшего Вселенную… Он хотел воссоздать Храм. Да, храм Соломона, воплощение духа Божия в камне. И сердце его было наисвятейшим, в нем обитал сам Бог!
— Неужели? — удивился я.
— Что касается Бога, то я не знаю, — пробормотала Джейн. — Но правда то, что франкмасонство оказало большое влияние на ход прогресса в мире, косвенно это затрагивает и Храм.
— Где он сейчас находится? — поинтересовался я.
— Что именно?
— Серебряный свиток.
— Я рылся вчера в его вещах, но не нашел, — ответил Кошка.
Мы еще порасспрашивали археолога, но ничего нового не узнали. Глядя на него, я спрашивал себя, в какую игру он играет и можно ли доверять его информации. Ну а что до его истинных отношений с Эриксоном, тут я не знал, что и думать.
Несколько часов спустя мы катили в джипе Джейн на встречу с самаритянами; эта небольшая община, как и во времена Иисуса, обитала у подошвы горы Гаризим в Наблусе, бывшем Шхеме, в сорока километрах от Кумрана.
— Зачем тебе это надо? — спросила Джейн, не отрывая глаз от извилистой дороги, спускавшейся от лагеря.
