Филипп Ванденберг - Беглая монахиня
Чтобы не подвергать риску их затею, Магдалена избегала появляться в монастыре в течение нескольких следующих дней. Венделину было непросто составить представление обо всех имевшихся в библиотеке книгах. К счастью, слепой брат Люциус, истый книголюб, охотно помогал ему, и Свинопасу было чему у него поучиться.
Чтобы не пренебрегать своими обязанностями привратника аббатства Святого Якоба, брат Люциус натянул пеньковый шнур от колокольчика у ворот до открытого окна библиотеки, расположенной неподалеку. Как только кто-то чужой дергал за веревку колокольчика, окно захлопывалось. Тогда старик быстро, насколько позволяли его изъеденные подагрой ноги, ковылял вниз по узкой каменной лестнице, пересекал по диагонали небольшой крестный ход и спрашивал посетителя о цели его визита.
Через три дня, в которые Свинопас усердно делал вид, что занимается сортировкой книг по разделам, он между делом заметил брату Люциусу, что трактаты Иоганна Тритемия, вероятно, занимают в библиотеке особое место.
Брат нахмурил свои кустистые брови над мертвыми глазами, всем видом показывая, что находит вопрос неподобающим, и погрузился в молчание. По воле случая именно в этот момент с громким хлопком закрылось окошко, соединенное с входным колокольчиком, и Люциус заторопился прочь.
Венделин Свинопас нашел пристанище в каморке, расположенной, как и библиотека, на верхнем этаже над крестным ходом. Белец[13] приносил ему скудную еду и следил за чистотой в его отсутствие. Единственным утешением в этой мрачной темноте были два малюсеньких оконца, позволявших заглянуть за монастырские стены.
По вечерам, когда Венделин после выполненной работы удалялся в свою комнатушку, он всегда подходил к окну и выглядывал наружу. С Магдаленой они условились, что она будет навещать его, когда монахи отправляются на молитву в монастырскую церковь. Тогда монастырские ворота на полчаса оставались без присмотра.
Подойдя этим вечером к окну, Свинопас увидел Магдалену, махавшую ему рукой. Несмотря на поданный ему ужин, состоявший из большого куска сала и кружки водянистого пива, Венделин бросился вниз, оставив приоткрытой входную дверь, и крепко обнял Магдалену.
Та, вероятно, заметила отчаяние на лице Свинопаса, потому что тут же поинтересовалась:
— Особых успехов, видно, нет?
— Во всяком случае, я все это представлял себе гораздо проще, — вздохнул Венделин. — Никаких следов Тритемия!
Магдалена нежно провела рукой по его волосам.
— Тебе придется запастись терпением. Ты же не думаешь, что Тритемий повесил на стену рисунок и написал: «Вот здесь вы найдете “Книги Премудрости”»?
— Нет, не думаю, но когда я спросил слепого библиотекаря о книгах Тритемия, ведь он написал их больше дюжины, то наткнулся на ледяное молчание, словно Люциус не слепой, а глухой и не слышал моего вопроса.
— Может, и вправду не слышал?
— Как же, он скривил лицо и испарился!
Магдалена задумалась.
— Но ведь это верный признак, что ему есть что скрывать. И что мы на правильном пути!
— Наверное, ты права, — согласился Свинопас, но в его словах звучали разочарование и усталость.
Не успел Свинопас на следующее утро начать свою работу, как послышались неуверенные шаги Люциуса.
— Я подумал, — заговорил старый монах без лишних слов и, не дав Венделину времени сообразить, о чем речь, продолжил: — вы справлялись вчера о наследии нашего аббата Тритемия.
— О, вы запомнили это, брат Люциус!
— Я хотя и стар, слеп и немного дряхл, но слабоумием не страдаю.
— Извините, я не это имел в виду!
— Оставьте при себе вашу ложь. Я именно так понял ваши слова. А теперь послушайте… Когда Папа Римский разослал своих книжных воров по всем странам христианского мира, чтобы они бесплатно присваивали из каждой библиотеки десятую часть, то все монастыри от Кордовы до Кенигсберга облетела весть: прячьте ваши ценные книги, папские ищейки идут. Самыми ценными в этой библиотеке были рукописные книги и манускрипты Тритемия, такие, как написанный в 1503 году от Рождества Христова трактат De requisites et effectu verae magiae, его Tractatus chymicus, книга Liber octo questiorum, его Polygraphia, ну и, конечно, Steganographia, в которой он подробно останавливается на разных видах тайнописи, с помощью которой записаны некоторые из его произведений[14].
— Не сомневаюсь, что вы хорошо спрятали эти ценные книги!
Уверенным жестом Люциус снял со стены мерцающий фонарь, освещавший заднюю часть библиотеки, и безошибочно привел Свинопаса к вделанной в стену книжной полке с пятью рядами фолиантов в кожаных переплетах. С ловкостью нащупал корешок нужной книги, нажал на него, и книги разделились, как створки двери, распахнулись, словно по мановению волшебной палочки.
Венделин с удивлением увидел, что мнимая настенная полка состояла лишь из старых корешков, наклеенных на двустворчатую дверь.
— Неплохой тайник, — одобрительно заметил Свинопас. — В нем может храниться только тайное собрание рукописных книг Тритемия.
— Вот и я так думал, — ответил брат Люциус, протягивая Венделину фонарь, чтобы тот мог осветить тайник изнутри.
С мерцающим огоньком в руке Свинопас вошел в помещение без окон. В нос ему ударил затхлый запах, и потребовалось какое-то время, прежде чем глаза привыкли к темноте.
— Тут ничего нет, — воскликнул библиотекарь, — вообще ничего! Тайник пуст.
— Знаю, — отозвался брат Люциус, который предпочел не переступать порог тайной комнаты. — Похитители книг его святейшества имели богатый опыт обращения с монастырскими библиотеками. Они сразу обнаружили и очистили тайник, о котором никто, кроме меня, не знал, погрузили содержимое в бочки и отправили. Правда, они не знали, что именно похитили, но полагали, что все спрятанное обладает особой ценностью.
— И были не так уж неправы.
Монах и библиотекарь долго стояли друг против друга и молчали. И хотя этого не могло быть, Венделин чувствовал на себе испытующий взгляд бенедиктинца.
— Ценность, — наконец произнес старик, — понятие условное. Камень, ничего не стоящий для любого другого человека, может обладать огромной ценностью для тебя, потому что напоминает об особом месте, необыкновенном событии или ставшем тебе дорогим человеке, которому этот камень когда-то принадлежал. Боюсь, что в данном случае высокие господа из Ватикана не получили особой радости от книг, ведь многие рукописи зашифрованы или так напечатаны, что прочесть их могут только посвященные, те, кто владеет необходимым ключом.
Свинопас вдруг встрепенулся. Как жаль, что Магдалена не присутствует при этом разговоре! Что было известно брату Люциусу?
— А если высокие господа в Ватикане с помощью образованных стеганографов нашли бы доступ к тайным книгам и зашифрованным рукописям?
На губах слепого заиграла та же улыбка превосходства, которая с самого начала сбивала с толку Свинопаса. Старик ответил:
— Во-первых, я сомневаюсь, что в Ватикане, где процветают скорее порок и разврат, чем наука, найдутся такие ученые мужи. Во-вторых, его святейшество меньше всего был бы обрадован заключениям аббата Тритемия.
— Вы говорите так, словно знакомы с содержанием тайных сочинений, — вставил Свинопас. — Или, может, вы и сами стеганограф?
— Стеганограф? Нет, к моему прискорбию, я не являюсь им. Но в течение десяти лет я архивировал рукописи Тритемия. Тут волей-неволей познаешь вещи, о которых посторонний и не догадывается, если вы понимаете, что я имею в виду.
— Мне очень жаль, брат Люциус, но я действительно не знаю, что вы хотите этим сказать.
Свинопас и впрямь был плохим актером. Во всяком случае, слепой монах отреагировал на его слова очень бурно, таким Венделин его еще не видел.
— Не притворяйтесь глупее, чем вы есть на самом деле, — прошипел старик. — Вы прекрасно знаете, что Тритемий был не только аббатом монастыря Святого Якоба, а еще и человеком высочайшей образованности и обширных знаний, который общался с умнейшими головами Европы на равных. Я также убежден, что вам небезызвестен тот факт, что он был членом некоей тайной ложи. Так что не зарывайте свою осведомленность в землю и не прикидывайтесь, будто не имеете обо всем этом никакого понятия. Мне действительно противно, когда меня считают старым слепым простофилей.
— То есть вы… вы знали, что Тритемий был одним из Девяти Незримых? — Свинопас даже начал заикаться, настолько взволновал его неожиданный поворот беседы.
— Я уже говорил, — ответил брат Люциус, — что десять лет был для Тритемия чем-то вроде секретаря. Тогда я и узнал, что чудеса, сотворенные нашим Господом Иисусом Христом и проникновенно описанные в Новом Завете, вовсе таковыми не являются.
— А чем же?
— Порождениями человеческого стремления к познанию. Тысячелетиями человечество занимается вещами, которые вполне возможны. Лучше бы оно занималось тем, что должно было бы остаться невозможным. Тритемий посвятил себя исключительно таким вещам. Идея сделать невозможное возможным доставляла ему огромную радость. Он с наслаждением читал книги языческих авторов, книги порочного содержания. Когда я однажды призвал его к ответу, то услышал резкую отповедь, что это не моего ума дело и мне не следует совать свой нос в благородные идеи великих мужей, понять которые мне все равно не дано.
