Судебный дознаватель фараона - Анна Трефц
Вездесущий Анхатон заявился со своей многочисленной свитой ближе к вечеру, и был встречен так, будто он знаменитый полководец, вернувший свое войско в родной город с богатой добычей и вереницей пленников. Точно знал, пройдоха, когда публика будет готова ему рукоплескать. Его танцовщицы и гадалки облачились по случаю семейного торжества в целомудренные полупрозрачные разноцветные платья и порхали между гостей в традиционных белых одеждах словно диковинные бабочки.
Бухали и стрекотали барабаны, мандолины запускали по ветру волнительные переливы, а трубы пронзали их прямыми звуками словно стрелами. Гормери не знал этих песен, но топал и хлопал им в такт, потому что и дом, и люди, и воздух, и небо, — все дышало счастьем. Чистым, без примеси неловкости, усталости или сожаления, как это обычно бывает. Вовсе нет. Это счастье принесло в сердце каждого пришедшего на праздник успокоение. Потому что возвращение в дом давно потерянной дочери, которую в мыслях уже проводили в другой мир — это чудо. Из тех чудес, которыми может одарить лишь бог их единственный Атон.
— Великий царь Неферхепрура Эхнатон попросил за меня отца своего небесного, не иначе, — шепнула Неферет и ее горячее дыханием на мгновение согрело его ухо, а он замер каменным истуканом, ловя наслаждение.
— Идем, — она потянула его за руку в круг танцующих.
И они танцевали. Кружились в такт ритмичной музыке, вместе с остальными хлопали вытянутыми над головой руками, подпрыгивали и кружились. Это было весело. И волнительно. В танцах, перекусах и разговорах, Гормери видел только Неферет, старался поймать ее взгляд, и когда ему это удавалось расплывался в совершенно дурацкой улыбке. А ловя такую же от нее, вздрагивал и краснел.
Он уже успел рассказать историю счастливого освобождения дочки ювелира по десятому кругу, хотя и сам до конца не понимал, как же ему так повезло. Сердце немного брюзжало, что это, мол, не по правилам. Злодеи редко оказываются такими уж простаками, чтобы спрятать похищенную девицу в своем же доме. Но, с другой стороны, он по опыту знал, что зло самонадеянно и всегда допускает нелепые ошибки. Иначе у дознавателей просто не было бы ни единого шанса раскрыть даже самое малое преступление.
Когда фиолетовые сумерки растворились в чернилах ночи, а дальние родственники-мужчины из пригородов уже мирно храпели под бурно цветущими садовыми кустами, Гормери понял, что ему следует покинуть праздник. И предоставить отцу пообщаться с дочерью без лишних свидетелей.
— Как увидел тебя, сразу понял, наш ты человек! — горячо признался ему какой-то тип, от которого воняло потным ослом и куриными потрохами.
И столичный гость не понял, принимать это признание как комплимент или как оскорбление. А потому сдержанно улыбнулся и похлопал парня по плечу. От чего тот свалился под цветущий куст и тут же громко захрапел.
Хепу просил остаться в доме и предлагал свою спальню, его жена пожимала ему руку с таким чувством, что в конце концов молодому гостю стало неловко и он поспешил раскланяться. С Неферет они уже успели проститься, договорившись встретиться завтра.
Сейчас, стоя под высоким звездным небом, он подумал, что все сложилось до невозможности замечательно. Он удачно закончил расследование, выполнил задание кебнета храма, и теперь абсолютно свободен. Он может посвятить все свое время предстоящим, как обещают, веселым многодневным праздникам Ренепет. У него все еще полный мешочек золотых дебенов, он живет в удобном доме и может вести жизнь настоящего аристократа. И главное, он встретил свою любовь. То, что Неферет и есть та самая девушка, которую он искал всю жизнь, он в этом не сомневался.
Дебен — в Древнем Египте времен царя Эхнатона это мера веса равная 90 г. Так же применялась как мера стоимости товаров и услуг. Дебены представляли собой кубики или колечки из метала нужного веса. Это не деньги, а ранняя попытка привести стоимость к какому-то общему знаменателю. Дебенами из меди, золота и серебра так же можно было расплачиваться за товары и услуги. Была так же более мелкая мера шат — это 1/10 дебена.
Наутро он проснулся абсолютно счастливым. Губы его все еще помнили тот легкий поцелуй, который оставила на них Неферет, прощаясь прошлым вечером. Он прикасался к ним пальцами и улыбался. И сердце заходилось в сладких спазмах. Он решил, что слишком счастлив, чтобы заставлять себя бегать. А потому просто принял душ, обтерся мягким полотенцем и вышел на террасу.
За завтраком он лениво размышлял стоит ли допекать вдову Хорит вопросами, ответы на которые ему и знать-то не стоит. Какова роль уважаемой дамы в тайном обществе Луны, и вообще, что это за сборище ему совершенно неинтересно. Подумаешь заговорщики. Он уже решил, что по возвращении в Ахетатон напишет о них рапорт, а там пусть главы кебнета сами решают, что с этим делать. Скорее всего пошлют в Уадж побольше маджоев и дознавателей, чтобы те раскрыли и уничтожили очаг староверов. С полученной от него информацией это будет сделать несложно. Но сейчас думать о возвращении в Ахетатон совсем не хотелось. Ведь это означало расставание с Неферет. Одним словом, Гормери решил забыть о вдове Хорит, и вообще об обществе Луны. В конце концов, если эти дуралеи не предприняли ничего серьезного за все время существования своего тайного общества, то с чего бы им совершать нечто из ряда вон в праздники Ренепет, когда даже самый распоследний противник правления нынешнего царя предпочтет наслаждаться свободной жизнью, а не подвергать ее риску, выступая против власти. Никто не устраивает бунт в праздники. Это непреложное правило. Возможно, отчасти поэтому в стране Уадж их так много.
К тому же Неферет совершенно точно не принадлежит к обществу Луны. Художница не носила мешающих работе браслетов на руках, предоставив дознавателю любоваться своими свободными и очень привлекательными для поцелуев запястьями. У него и сейчас губы покалывало от желания дотронуться до ее нежной кожи. До встречи с Неферет оставалось еще пять с четвертью часов. Они договорились покататься на лодке, и он должен был заехать за ней в седьмом часу дня. Сначала он хотел приказать запрячь ему колесницу, принадлежащую храму, но потом вдруг подумал о том, как будет волнительно сидеть с девушкой в тесных носилках, в полумраке и духоте, укрытыми от посторонних глаз, когда от тряски тела невольно прижимаются друг к другу… В общем, он попросил запрячь ему в повозку самого смирного ослика. Потому что и колесница, и носилки создадут ситуацию, в которой девушка окажется в зависимом от обстоятельств положении.
