Оливер Пётч - Дочь палача и король нищих
– Никого, кроме нас троих! Все как раньше! Куизль еще пожалеет, что на допросе не сдох!.. – Он вдруг нахмурился. – А если этот жирный монах узнал слишком много? Если ему рассказали про Священный огонь?
Второй снова сплюнул в реку и плавно поднялся.
– Предоставь это мне. Прикончим обоих – и мышонка, и жирную крысу.
Куизля разбудил собственный желудок; живот заурчал так, словно медведь пробудился от спячки. В ту же секунду палач почувствовал нестерпимый голод.
«Хорошо, – подумал он. – Если голоден, значит, еще не помер».
Палач открыл глаза: в комнате царил полумрак. Значит, еще ночь. Возле кровати стоял сундук, и на нем мерцала восковая свеча. Рядом кто-то поставил кружку пива, миску похлебки и буханку хлеба. Куизль смутно припомнил, что совсем недавно собственная дочь кормила его из ложечки, как младенца. По телу прокатилась волна облегчения. Похоже, Магдалена все-таки не попала в руки третьего дознавателя! А что там еще было?.. Они вместе бежали по городу и в конце концов спрятались в епископском дворе… Симон говорил что-то о церковном убежище, потом Куизль снова потерял сознание… Потом, когда ненадолго просыпался, он сбивчиво рассказал Магдалене о надписях в камере, о третьем дознавателе и о том, как сбежал из тюрьмы.
А потом произошло еще кое-что: этой ночью ему в какой-то момент привиделось, как кто-то склонился над его кроватью. Лицо незнакомца было скрыто во мраке. Он провел пальцем по горлу Куизля и прошептал одно-единственное слово.
«Вайденфельд…»
Якоб зажмурился на мгновение, по всему его телу пробежал озноб. Видение было столь явственным, что он уловил даже запах того человека, почувствовал прикосновение к пропитанной потом рубашке. Видимо, кошмары и здесь его не оставят. Но – по крайней мере, теперь – их на время вытеснили голод и жажда.
Палач собрался уже приподняться и отломить кусок хлеба, как почувствовал ремень на груди. Он изумленно скосил глаза и увидел, что руки и ноги тоже притянуты ремнями к кровати. Видимо, стражники заперли его в комнате и хорошенько связали! Куизль отчаянно рванулся, но ремни держали крепко. Провозившись несколько минут, он только вспотел и еще больше проголодался. Может, позвать на помощь? Попросить стражников развязать его хоть ненадолго? Нет, такого удовольствия он им не доставит. Тогда они, наверное, снова заставят Магдалену кормить его с ложечки, как беззубого старика. От одной только мысли об этом Куизля бросало в жар. Уж лучше помереть от жажды, чем снова показывать свою немощность.
Поэтому он принялся дальше рвать ремни, кидаясь из стороны в сторону, и почувствовал вдруг, что узел на левой ноге немного расслабился. Тогда палач размеренно задвигал ногами вперед-назад, и сначала правая нога, а потом и левая выскользнули наконец из-под ремней. Теперь, по крайней мере, ноги были свободны. Но ремни на груди и руках держались, как вросшие. Куизль дернулся с такой силой, что кровать в конце концов опрокинулась и придавила его к полу.
Палач затаил дыхание и прислушался.
Все было спокойно. Стражники, похоже, ничего не услышали: видимо, спали где-нибудь в другой части двора и думали, что палач еще слишком слаб, чтобы освободиться.
Выждав несколько минут, Якоб попытался подняться, несмотря на привязанную к спине кровать. Он с трудом огляделся: нужно найти что-нибудь острое, чтобы перетереть ремни. Но в комнате, где его заперли, кроме сундука и кровати, ничего больше не было. Значит, нужно поискать еще где-нибудь. Пыхтя и покачиваясь, палач поднялся, словно оживший шкаф; из-за кровати он стал гораздо шире, чем был на самом деле. Правой рукой нащупал дверную ручку и осторожно потянул. А вдруг?..
Дверь со скрипом подалась наружу.
Палач усмехнулся. Стражники даже запереть его не додумались. Пригнувшись, он переступил порог и, подобно неуклюжему великану, шагнул в темноту. Главное – не споткнуться, иначе он здесь всех перебудит. Осторожно, шаг за шагом Куизль двинулся мимо глиняных печей, на которых стояли объемистые медные котлы. В высокие окна под куполообразным сводом падал лунный свет и выхватывал из тьмы открытые мешки с пшеницей и хмелем. Но внимание палача привлек запах: именно по нему он безошибочно понял, что находился в пивоварне.
Аромат хмеля и солода превратил жажду в непереносимую пытку. Нужно освободиться, немедленно! Потом он просто окунет голову в один из пивных котлов и начнет пить жадными глотками. Ему…
Палач вдруг остановился. При свете луны все выглядело так, словно у кого-то возникла точно такая же мысль: прямо перед Куизлем стоял один из громадных котлов; из него, будто большие половники, торчали две ноги. Коричневая ряса сползла вниз и оголила невероятно жирные ляжки, а туловище по пояс погрузилось в котел.
У Якоба отвисла челюсть, голод и жажду как рукой сняло. Сомнений быть не могло: человек этот утонул в пивном сусле.
«Бывают и похуже способы умереть», – с грустью подумал палач.
Шорох заставил его обернуться. Прямо за ним всего в нескольких шагах стояли Симон с Магдаленой. Несмотря на столь поздний час, оба были одеты, лица – покрыты грязью и потом, словно их отвлекли от тяжелой работы.
– Папа! – прошипела Магдалена. – Ты чего расшумелся? Тебе нельзя…
Она только теперь заметила труп в котле и оцепенела. Симон тоже заметно побледнел.
– Господи, это же отец Губерт! – просипел он и в ужасе зажал рот ладонью. Затем, в наступившей тишине, недоверчиво оглядел Куизля, который устало покачивался с кроватью на спине. – Вы же не…
– Дурак! – прошипел палач. – Как я, по-твоему, сделаю это с двадцатью килограммами на спине?
Они, похоже, только сейчас увидели кровать, привязанную к палачу. Несмотря на мертвого монаха, Магдалена едва сдержалась, чтобы не расхохотаться.
– Отец, ради бога! Симон сказал тебе оставаться в постели, но не имел в виду, что ты должен таскать ее за собой.
– Заткнись, овца безмозглая, лучше помоги ремни распутать, – прорычал Куизль. – Тут перед тобой покойник, так что будь добра, подберись немного.
Симон поспешил ему на помощь и разрезал узлы кинжалом. Осторожно, чтобы не поднимать лишнего шума, они поставили кровать на пол и занялись наконец трупом, с головой погруженным в сусло. Общими усилиями им удалось вытащить отца Губерта из котла.
У монаха от ужаса выскочили глаза из орбит, к тонзуре прилипли скользкие шишечки хмеля, и лицо вздулось еще больше, чем было при жизни. Промокшая ряса, которую Магдалена опустила до коленей, провоняла, как старая пивная бочка. Симон начал молиться вполголоса, но Куизль больно пихнул его в бок и показал на фиолетовую полосу вокруг шеи пивовара.
– Его задушили шнурком, – проворчал он. – Это далеко не каждый сумеет, тем более такого вот гиганта. Тут сила нужна немалая, да и навык отработанный. – Он взглянул на бурый, немного пенящийся отвар в котле. – Их наверняка было двое. Один прижимал к краю, а второй душил.
– Пресвятая Богородица! – Симон прикрыл на секунду глаза. – Это наверняка все из-за порошка. Добряк Губерт всего лишь хотел изучить его подробнее и, видимо, связался не с теми людьми.
– Лысый убийца! – прошептала Магдалена. – Наверное, подкупил стражников и пробрался сюда. Нужно уходить, и как можно скорее!
Куизль нахмурился.
– Порошок? Убийца? Черт возьми, что тут вообще происходит?
– Мы бы и сами хотели знать.
Симон с грустью посмотрел на мертвого францисканца, лежавшего у их ног, и сбивчиво, в двух словах рассказал палачу, что им довелось пережить в эти дни.
Куизль слушал и не перебивал, а под конец лишь покачал головой.
– И во что мы только ввязались… Подробности одна краше другой. – Он принялся загибать пальцы и перечислять, что ему было известно: – Значит, где-то есть тайная лаборатория, мой зять создает в ней какой-то порошок, и его убивают. Потом еще выясняется, что он принадлежал к каким-то свободным. – Палач снова покачал головой. – Кто они вообще такие?
– Это тайное общество ремесленников, сговорившихся против патрициев, – пояснил Симон. – Стоит над ними начальник порта Карл Гесснер, а ваш зять, кажется, был его заместителем. Сначала мы думали, что советники решили убить его, чтобы других запугать. Но это мало похоже на правду. Наверняка за этим кроется нечто большее… – Он задумчиво поводил пальцем по поверхности густого сусла. – Во всяком случае, вчера Гесснер рассказал мне, что Андреас Гофман пытался получить в лаборатории что-то вроде философского камня. Чем бы это ни было, я думаю, речь идет о том порошке. Это объяснило бы, почему заговорщики так стремились скрыть истинные мотивы убийства.
– Философский камень, да уж! – Куизль сплюнул в котел. – Я всегда знал, что зять мой ветрогон… Ну и бред! Алхимия – пустая трата времени для дворян-бездельников и мещанских сыночков, вот и всё. Даже если он и нашел что-то, дело не в этом. Иначе третий судья не калечил бы меня так. Это же не пытка была, а самая настоящая месть. – Он кивнул Магдалене. – Эта скотина знает тебя и твою мать! Философский камень там или что, кто-то решил отомстить мне за былые грехи. Но я его с носом оставил, чтоб ему пусто было!
