Смертельный лабиринт - Андрей Станиславович Добров
А Крылов остался в зале Овна. Опустив смычок, он внимательно посмотрел на Галера.
– Вот и все. Больше мы не увидимся.
– Почему?
– Есть два объяснения, – сказал Крылов. – Либо ты все-таки вернул себе рассудок. И видения покинули тебя. Либо наоборот – безвозвратно перешел такую черту, за которую даже мне нет хода.
Дверь зала Овна начала с рокотом закрываться. И доктор и Крылов молчали. Просто смотрели друг на друга. Наконец каменная перегородка окончательно встала на место. Галер услышал шорох за своей спиной. Обернувшись, он увидел, как Луиза ползет в сторону следующего зала.
– Ты куда? – спросил он. – Снова хочешь сбежать? Нет уж! Старик ушел. Помогать мне он больше не будет.
Луиза лихорадочно двигалась, пытаясь встать на четвереньки. Панический ужас охватил ее. И не только потому, что разговаривающий с невидимым стариком доктор оказался полным безумцем. Но его безумие было заразительно – все то время, пока он тащил ее на себе к барельефу золотого руна, она слышала, как кто-то играет на скрипке дикую однообразную мелодию. Единственным ее желанием теперь было как можно дальше оказаться от этого безумия.
Галер в два шага нагнал девушку, которая уже выбралась в новый зал, и схватил ее за волосы.
– Стоять! Ты никуда без меня не пойдешь! – зло крикнул он. – Поняла? Или научить тебя по-другому?
Он поднял кулак, чтобы как следует врезать ей по голове, но в этот момент мир качнулся – да так, что доктор полетел на пол, не выпуская волос девушки. А потом что-то грохнуло. И воздух вдруг наполнился пылью и каменной крошкой.
Лефортово
Дубельт стоял посреди просторной прихожей, заложив руки за спину и глядя на герб рода Эльгиных. Рукопись книги Крылова лежала на подоконнике, уже прочитанная. Конечно, ее еще предстоит анализировать, но сейчас предстояло проверить некоторые смутные догадки. Вернее, предчувствия.
Сагтынский встречал во дворе команду жандармов из Москвы, распоряжаясь обустройством временной штаб-квартиры в особняке.
Дубельт оглянулся по сторонам и приметил в углу табуретку, крытую старой линялой салфеткой. Он взял табуретку, поставил ее прямо под гербом, взобрался и при своем невеликом росте все-таки сумел дотянуться до него. Герб послушно сдвинулся на гвозде, открыв отверстие в стене.
– Любопытно, – пробормотал себе под нос Леонтий Васильевич, – тайник на виду у всех. – Он сунул руку внутрь, поискал и вытащил сложенный вчетверо листок. Спрыгнув с табуретки, Дубельт подошел к окну и развернул лист. – Дьявол!
На листке хорошо теперь знакомым ему почерком Ивана Андреевича Крылова было написано:
«Кукушка: Уж это было бы всего глупей! Я яйца всегда в чужие гнезды клала».
Бумага не выглядела пожелтевшей – ведь она лежала, сокрытая от солнечных лучей, но положили ее в тайник давно – это было понятно по тому, как она высохла и слежалась на сгибах.
Значит, здесь что-то было! Какие-то бумаги Ельгиных, которые они прятали. Возможно, документы. Вот только какие? Если барон де Ротсей прав в своих умозаключениях, то старик со старухой не знали своего истинного происхождения. Значит, бумаги касались кого-то другого – например, их собственного ребенка, исчезнувшего, за которого старик принял Крылова. Похоже, что ребенок мог и не быть плодом кровосмешения брата с сестрой. Что он был приемным. И тогда все понятно – ниша за гербом была тайником, в котором хранились бумаги о его настоящих родителях… Впрочем, если Брюсы задумали слить царскую кровь Петра со своей, то получается…
– Лео, там прибыл твой нарочный из Останкино, – это Сагтынский заглянул в дверь. Он посторонился, пропуская двух нижних чинов с широкими только что сколоченными лавками для подобия кардегардии.
– А Горнич?
Адам Александрович покачал головой.
– Возмутительно, – поморщился Дубельт, – мог бы и прискакать, раз шеф явился самолично.
– Плохой знак, – ответил Сагтынский. Потом повернулся на улицу и крикнул нарочного.
Вошел полноватый красивый жандарм с усталым и запыленным лицом, козырнул.
– Где Горнич? – спросил Дубельт. – Вы передали ему приказ явиться ко мне?
– Так точно. Горнич убит.
– Убит? – медленно спросил Дубельт.
– Его тело лежало около ворот.
– Подробнее, – приказал Сагтынский.
– Ворота нараспашку. Никого из охраны нет. Дом тоже нараспашку. У ворот несколько мертвых тел – в ряд. Я как увидел господина поручика, сразу обратно, потому как, полагаю, это важно.
– Так… – Леонтий Васильевич снова посмотрел на записку в своей руке. С этим он разберется позднее. – Так… Адам! Бери несколько человек и поезжайте срочно в Отрадное. Выставь пост и пошли кого-нибудь в Москву – пусть пришлют солдат… нет! Не только. Срочно в гарнизон – пусть пришлют батарею.
– Ты хочешь снести эту… Обитель? – спросил Сагтынский.
– Точно! Ведь это прямой приказ императора. И еще распорядись, чтобы выставили охранение на расстоянии… да хоть версты – чтобы ни одна мышь не проскользнула! Да… и Мишу Горнича… ты распорядись, хорошо? Я сам напишу его жене. Идите.
Когда нарочный и Сагтынский ушли, Дубельт тяжело опустился на табурет, поднес к глазам записку, снова прочитал строки Крылова, а потом ожесточенно смял листок и бросил его прочь.
– Старый идиот! – прошипел Дубельт. – Уже помер, а все в игры играет, дурак!
В дверь снова постучали.
– Входите! – приказал Леонтий Васильевич.
Вошел один из жандармов, приехавший из Москвы.
– Доставили.
Дубельт кивнул.
В прихожую втолкнули Прохора Кириллыча. Тот сразу бухнулся на колени и, широко крестясь, запричитал:
– Богом клянусь, ваше высокоблагородие! Не убивал! Не убивал! Сыны мне свидетели!
– Кого не убивал? – спросил Дубельт сухо.
– Старуху! Это не я! Она уже того! Мертвая была! Баронесса эта проклятая!
– Где юноша, которого я к тебе послал?
– Не знаю! Был тут. Жил рядом, на Выселках у Марфы Ипполитовны. Все к девчонке подбивался…
– Какой девчонке?
– Внучке баронессы.
– Так, – осадил Прохора Леонтий Васильевич. – Помолчи.
Он повернулся к жандарму.
– Одну команду к этому балбесу в дом – обыскать, сыновей его взять и доставить сюда. Вторую – на Выселки к этой… Ипполитовне. Тоже обыскать дом и привезти все интересное вместе с самой бабой. И еще – установить, где сейчас находится внучка баронессы де Вейль. Родственники, знакомые, подруги – поднять на ноги всю Москву, но чтобы к завтрашнему утру у меня все были тут. И ждали, когда я вернусь.
Потом внимательно поглядел на Прохора.
– А теперь спокойно и очень подробно рассказывай все. И помни, что твоя судьба может зависеть от малейшей детали. Если соврешь мне, даже до Сибири не доедешь. Понял?
Прохор мучительно сглотнул и,
