Тобиас Хилл - Любовь к камням
Он посвящал их в секреты. То были мелкие тайны, дешевая приманка, сулящая выгоду. Открывая мастерскую, Лис рассказал братьям об ожерельях Виктории: легендарных ганноверских жемчугах, принадлежащих по праву ее дяде Эрнсту. О том, что он спал со своей сестрой и убил слугу, подавал в суд на королеву за право владения всеми жемчугами. Что Виктория получила их от папы Клементия Седьмого, племянницей которого была Екатерина Медичи, а невесткой Мария Стюарт, которую казнила Елизавета, королева с недобрыми глазами, племянником которой был Яков Первый, чья дочь Елизавета носила красивые жемчужные серьги, зятем которой был Георг Первый, сыном которого был Георг Второй, внуком которого был Георг Третий, сыном которого был Вильгельм Четвертый с заостренной, как кокосовый орех, головой, да покоится он в мире, чьей племянницей была наша дорогая маленькая королева-немка. Что она не могла быть королевой ганноверцев, потому что они варвары и не хотят иметь королев, только королей. И что жемчуга по закону принадлежат Эрнсту.
— Но, думаю, королева их заслуживает. Надеюсь, она передаст эти ожерелья в фирму Ранделла, мы рассыплем их и поместим в разные места, как монеты под чашками на ярмарке, и дядя больше не сможет обнаружить их, как и геморрой у себя в заднице.
Джордж Лис был широколицым, лукавым человеком. Он рассказывал им о Поле Сторре, замечательном ювелире, создавшем репутацию фирме Ранделла, что он терпел Старого Уксуса больше десяти лет и что теперь, когда он ушел, компания лишилась самого ценного сокровища. Однажды вечером Лис пустил братьев в хранилище посмотреть остовы корон, которые королева вручила как часть оплаты. Залману они показались безобразными — обручами с гнездами для камней.
Лис рассказал им о том, что фирма тайком продала бриллианты Виктории для оплаты долгов ее семьи. Камни величиной с персиковую косточку, подаренные матери ее матери индийским князем, набобом Аркота.
— Ну, давайте, спросите меня, кому они были проданы?
— Кому?
— Не могу сказать! — Лис рассмеялся, издавая астматические «ах», словно от боли. — Это глубокая тайна. Вам придется проработать здесь годы, чтобы узнать ее от меня.
Лис рассказывал братьям все — и ничего. Умалчивал, что хитростью выманил у них три пригодных для короны камня. Не упоминал о базарной жуликоватости Свежего Уксуса. Не думал о себе как о хорошем или плохом человеке, ему было не до этих глупостей. Он просто заботился о своих делах, которые были делами Эдмунда Ранделла. Наблюдал сквозь мелькание спиц колеса гранильного станка за Залманом и представлял себе его раздробленным на части.
— Ты доверяешь мне, парень? Не будь дураком. Давно ты знаешь меня? Не доверяй никому. Тот, кто знает, что такое любовь к камням, знает и как облапошить человека, чтобы заполучить камни. И если понимаешь это, то я уже сказал тебе слишком много.
«Сердце Трех братьев» перешло от Леви к Ранделлу. Камню было уже четыреста тридцать лет. В руках Эдмунда он не выглядел таким старым, казался нетронутым и чистым. Более прозрачным, чем вода, более простым, чем вода. Свежее свежего.
Он снился Залману. В сновидениях камень возвращался к нему от Эдмунда. Залман не знал, каким образом получил его назад — украл, выкупил или камень сам нашел обратную дорогу. Во сне это не казалось невозможным.
Залман ощущал прохладу зажатого в кулаке камня. Он разжимал пальцы, ласкал его взглядом и в конце концов замечал перемену. Изъян, которого раньше не было, какие-то очертания. Переворачивал камень и обнаруживал на ладони яйцо. Удивлялся, почему никогда не видел его раньше. Скорлупа была прохладной, светлой, как змеиная кожа.
Он наклонялся поближе к яйцу, и сон, как всегда, прерывался. Все оставалось тайной. Он ни разу не видел, что в яйце.
При звоне церковных колоколов Залман открыл глаза, некоторое время не сознавая, где находится.
Даниил спал рядом с ним, вытянув руку, словно чего-то просил или что-то предлагал.
Залман встал, стараясь не разбудить брата. Гнетущий сон о камне еще не совсем рассеялся, и он отогнал его.
Залман подошел к окну. Бутылка с настойкой и ложка были на подоконнике, там, где он оставил их в полночь. Отсчитал десять капель и проглотил их. Повторил дозу. Сквозь остатки алкоголя пошло горькое, едкое тепло турецкого опиума. Он ждал, чувствуя, как опиум начинает взбадривать его.
Окно было приоткрыто. Лондон начинал шевелиться в утреннем свете. Смог был негустым, и Залман видел на много миль. Он слышал, что в городе миллион людей, тысяча тысяч. Все хотят того, чего у них нет. И хотя у Залмана не было того, чего он больше всего хотел, на какой-то головокружительный миг ему померещилось, что у него есть все.
«Это дом с двадцатью дверями, — подумал он. — Со множеством дверей». На ладонях у него была пыль самоцветов, въевшиеся в кожу крупицы драгоценностей. «Леви и Леви, — подумал он. — Королевские ювелиры. Сегодня я ничего бы не стал менять. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Даже если бы мог».
Часть пятая
ЛЮБОВЬ К КАМНЯМ
Рейс дешевый, и это заметно. Самолет пахнет креветками и сушеными бананами, словно его сняли с грузовых линий. Крылья содрогаются в воздушных ямах над Балтийским морем. Я откидываюсь на спинку сиденья, закрываю глаза и думаю о чем угодно, кроме Англии.
В шесть часов по лондонскому времени в России заходит солнце, но вскоре после полуночи восходит снова. Стены салона — в иллюминаторах. Время летит на высоте тридцать тысяч футов. Когда кинофильм на борту кончается и свет в салоне гаснет, я представляю себе, как снаружи струятся мимо годы — тонкие, холодные, как перистые облака. Это, разумеется, иллюзия, отвлеченность не видна. Тем не менее продолжаю смотреть в иллюминатор, вижу темноту за бортом, начало дня. Время меня интересует. Как-никак я лечу далеко.
В Москве несколько часов жду пересадки. Окна в транзитном зале ожидания высокие, вымытые, за ними высотные здания, шоссе и черные опушки сосновых лесов. Две японские девочки делают замедленные фотоснимки. Жан-Батист Тавернье тоже здесь, в конце своего седьмого путешествия. Он приехал в Москву триста девять лет назад, похоронен возле деревянной церкви в часе езды по направлению к Туле. По крайней мере он нашел, что искал. Таким образом характеризуется мой мир. «Братья» постоянно находятся впереди меня, надежные, как секстант.
Токийский самолет пахнет старой мебелью; все прочее такое же, кроме пассажиров. Рядом со мной женщина с маленькой девочкой часами жуют японские закуски и вырезают ножницами фигурки из бумаги. Дружная семья для них источник уюта и спокойствия. Глаза у них одинаковые, радужные оболочки до того черные, что зрачки кажутся расширенными от удовольствия или освещения, из-за эпикантных складок21 создается впечатление, что мать с дочерью постоянно улыбаются. Большей частью так оно и есть. Они угощают меня маринованными сливами. Женщина приветливо кивает:
— Прошу вас. Одна путешествуете?
— Да.
Она вскрикивает — «ах!» — словно печаль сказанного мной нельзя выразить словами.
— Берите еще. Вы первый раз летите в Японию?
— Третий.
Женщина вскидывает брови. Три — впечатляющее число, и я, оказывается, представляю собой не совсем то, что она ожидала.
— Всякий раз в отпуск?
— По делам. Только по делам.
Девочка смотрит на меня блестящими глазами, высматривает во мне что-то. Интересно, что она видит и что хочет увидеть?
Сливы солено-сладкие. Их привкус остается у меня во рту, когда я пытаюсь заснуть. Поворачиваюсь лицом к вогнутой стене и думаю о Японии.
Долгий путь в поисках камней. Я понимаю это, но не чувствую. Тавернье не путешествовал так далеко, правда, расстояния с тех пор сократились. Япония — «Жи-бэнь» для обитателей материка. Марко Поло называл ее страной золота. Японское название более красивое, менее торгашеское: Ниппон. Страна восходящего солнца. Странно именовать так собственную страну.
Словно ее жители видят свои острова концом мира, а не его центром. Или не концом, а началом.
Я бывала здесь для продаж, а не для покупок. В торговле камнями мир делится так. Есть страны, где камни добывают, словно земля в их климате более питательна. Есть места, где камни завершают свой путь. Страны золота, хотя понятие «золото» в данном случае относительно, иногда даже нематериально. Например, в 1893 году один работник на англо-африканских копях откопал самый большой из найденных до того времени алмаз. Даже после того, как гранильщики его ободрали, он весил девятьсот девяносто пять каратов. Бриллиант величиной с кулак. Его назвали «Эксельсиор». Негр, который нашел этот алмаз, получил пятьсот фунтов стерлингов, коня с упряжью и пару пистолетов — три золотых желания. Надеюсь, он был полностью удовлетворен.
У меня положение другое. Продавать мне нечего. Рубины были последними из моих запасов, и последний из них ушел из рук. Теперь я только ищу. Это своего рода эндшпиль. Внизу проплывает Монголия, в редеющей тьме серебрятся реки.
