Ирина Мельникова - Агент сыскной полиции

– Я знаю, как проникнуть во двор, – прошептал возбужденно Вавилов. – Тут в полуверсте всего, помните, мы мимо проезжали, мужики сено косят. Прилично уже навалили, думаю, с воз будет. Одолжим у них телегу и...

– Вот и дело! – Тартищев радостно хлопнул его по плечу. – Давай, Ванюшка, действуй. – И, осенив себя крестом, прошептал: – Господи, на все твоя воля! Не дай Прошке уйти! Помоги схватить душегуба!

– Хозяйка! Открывай! – Два дюжих мужика подъехали к воротам и стали бить в них ногами. – Открывай! – орали они во всю глотку. – Сено привезли, как обещали!

В доме некоторое время не отзывались, словно выжидали, что будет дальше. Наконец на крыльце появился все тот же детина в красной рубахе и не спеша, вразвалочку направился к воротам.

– Чего орете? – Слегка приоткрыв створку, он высунул голову и лениво справился: – Какое еще сено?

– Тихо, – предупредил его один из прибывших, – мы из полиции. Прохор в доме?

– В доме, – быстро ответил мужик. – У него хозяйкин револьверт и ружжо охотничье.

– Открывай ворота и запускай во двор. И ругайся громче, что сено плохое, сырое совсем.

– Это мы можем! – усмехнулся мужик. Он развел створки ворот в стороны и тут же заорал: – Куда прешь, деревня! Разворачивай, разворачивай! – И, выдернув пук из наваленной на телегу травы, закричал истошно: – Жулики, жиганы! Что вы привезли? Хозяйка за сено платит, а не за зелень! Оно ж запреет! Это ж сколько его сушить надобно!

– Охолонись, – принялся увещевать его один из мужиков, – мы скидку сделаем. Давай зови хозяйку.

Мужик зыркнул глазами в сторону окон и совсем уж заблажил:

– Хозяйку! Пошто вам хозяйку? Я и без нее вижу, что сено дурное!

– Чего горло дерешь? – рассердился в свою очередь мужик. – Она за сено платит, ей и решать, берет она его или нет.

– Что за шум, Игнат? – появилась на крыльце Анастасия Васильевна. – В чем дело?

– Да вот мужики сено привезли, что вы давеча заказывали, – мужик махнул рукой в сторону телеги. – Только что это за сено, через месяц одна труха будет, сгниет, как есть сгниет.

– Помолчи пока, – приказала Анастасия Васильевна и спустилась с крыльца. Прекрасное лицо ее побледнело, глаза ввалились, но ни одна жилочка на ее лице не дрогнула, хотя, несомненно, она узнала в одном из мужиков Корнеева.

– Что ж вы, мужички, делаете? – сказала она с укоризной и подошла к возу, развернувшись к дому спиной. Вытащив, как и Игнат до этого, пук травы из воза, она с негодованием произнесла: – Обмануть меня вздумали? – И тихо, почти не разжимая губ, быстро проговорила: – Он за вторым окном слева. За занавеской. Лиза рядом. У него ружье... – И уже громко: – Плачу, как за зеленку. Не согласны, можете поворачивать обратно.

– Согласны, согласны, – подобострастно закивали головой мужики, – показывай, куда везти.

Но не успел воз миновать крыльцо, как двери в дом с треском распахнулись и на пороге вырос Прохор. В правой руке он держал револьвер, а левой ухватил под горло Лизу.

– А, суки! – крикнул он и выстрелил в сторону телеги. Оба мужика мгновенно упали за колеса, а Анастасия Васильевна, охнув, присела за возом. Мужик в красной рубахе, как заяц, подпрыгнул на месте, и сиганул за угол дома.

– Накрыть решили! – заорал Прохор и снова выстрелил.

Иван и Алексей, лежащие в копне, скользнули с телеги вниз и устроились рядом с Корнеевым и вторым «мужиком» – жандармом из группы Лямпе.

– Порешу девку, если кто подойдет! – заорал Прохор и, перекинув Лизу через перильца крыльца, сиганул следом, и так ловко, как и с двумя ногами не всякий сумеет. И, обхватив ее за талию, поволок за собой, двигаясь к загону для лошадей задом наперед и не отводя револьвера от телеги.

– Уйдет, – прошептала Анастасия Васильевна побелевшими губами, – уйдет и девчонку погубит. Алеша, – повернулась она к Алексею, – дайте мне ваш револьвер! Я прекрасно стреляю, я эту гадину изувечу...

– Никуда он не уйдет, – успокоил ее Алексей, – дом окружен. И там Федор Михайлович. Он его собственными руками задавит, если с Лизой что случится. Прохор, думаю, и сам это понимает!

И будто в подтверждение его слов из-за забора рявкнул Тартищев:

– Прохор, брось чудить! Дом окружен! Сдавайся!

– А как бы не так! – Прохор ворвался в загон, оттолкнул Лизу, отчего она с размаху полетела на землю, и Алексей не успел моргнуть, как тот очутился на лошади. Она была без седла, но это, видно, не слишком смутило Прохора. И без седла он сидел на лошади как влитой. Только теперь Алексей заметил, что ружье болтается у него за спиной.

Дико взвизгнув, Прохор ударил ее в бока пятками, лошадь поднялась на дыбы, но всадник крепко держался за гриву и не позволил себя сбросить. Лиза поднялась тем временем на колени. Грязная, растрепанная, с заплаканным лицом. У Алексея сжалось сердце. Дважды за короткое время она попадает в такие переделки, которые многим едва ли придется пережить за всю свою жизнь. Он навел револьвер на Прохора, раздумывая, куда следует лучше выстрелить – в руку или в ногу.

Но Прохор не оставил ему времени ни для размышлений, ни для выстрела. На полном скаку он подхватил Лизу за косу. Девушка закричала. Прохор рывком поднял ее и бросил поперек лошади. Лиза не сопротивлялась. Прохор вновь дико взвизгнул и направил лошадь через забор. И никто не выстрелил ему вслед. Опасались попасть в девушку.

Вавилов, Алексей и Корнеев, не разбирая дороги бросились к загону. Следом сломя голову летел жандарм. Лошади, напуганные шумом и выстрелами, не подпускали к себе, но первым Вавилов, а потом и Алексей умудрились оседлать двух из них и, не дожидаясь остальных, махнули через забор вслед за Прохором.

Алексей успел заметить, что к Тартищеву подвели его жеребца. Федор Михайлович взлетел в седло и что-то прокричал вслед своим агентам. Они не разобрали, что именно, и промчались на полном скаку сквозь возбужденную толпу полицейских и жандармов.

Через несколько мгновений Прохор и его преследователи вырвались на широкую, поросшую мелкой травой дорогу. Алексей оглянулся. Вслед за ними мчался отряд не меньше чем из двадцати всадников. Впереди шел Тартищев. И к своему удивлению, Алексей заметил скачущую рядом с ним во весь опор всадницу. Высоко подобрав юбки, она сидела в мужском седле, низко пригнувшись, как заправский наездник.

Следом голова в голову скакали Лямпе и Ольховский, на корпус опередившие остальную группу преследователей. Синицына приподнялась на стременах, что-то крикнула, и всадники разделились на две части. Отряд во главе с Лямпе и Тартищевым свернул на боковую, почти не заметную в траве лежневку[51] и скрылся за неопрятной, с проплешинами рыжей глины – следами недавних оползней – горой. Оставшиеся всадники прибавили ходу, и Ольховский поравнялся с Анастасией Васильевной. Она что-то вновь прокричала и показала ему куда-то вниз, в сторону бурной речушки с перекинутым через нее хилым мостиком.

Дорога тем временем вильнула и ушла вниз под уклон, но Прохор продолжал мчаться сквозь низкий подлесок в сторону россыпи скальных останцев,[52] возникших вдруг на его пути. Алексей вновь оглянулся. Ольховский со своим отрядом форсировали речушку, видно, не полагаясь на крепость моста.

Анастасия Васильевна продолжала скакать за Алексеем и Вавиловым, подстегивая лошадь и все прибавляя и прибавляя ходу, пока не поравнялась с ними.

– Он к Провалу скачет! – прокричала она и вытянула руку с плеткой в направлении останцев. – Там раньше над водопадом мост был, а в этом году его паводком снесло. Одно ограждение осталось. Прошка об этом еще не знает!

– Что за Провал? – прокричал Алексей, но, не дожидаясь ответа, направил лошадь в узкую расщелину вслед за исчезнувшим в ней Прохором.

– Не надо, Алеша! – прокричала вслед ему Синицына. – Вернитесь!

Оглянувшись, Алексей увидел, что она и Вавилов спешились и бегут к основанию скальной гряды, причем Иван держит револьвер наизготовку. Недолго думая, Алексей развернул лошадь, и через долю минуты, перепрыгивая с одного огромного камня на другой, мчался вслед за приятелем и Синицыной вверх по склону.

Женщина, подоткнув края юбки за пояс, ни в чем не отставала от мужчин, ничуть не заботясь о том, что длинные стройные ноги в темных чулках открыты значительно выше колена.

Подвижная и гибкая, она, как кошка, карабкалась по камням, бесстрашно перескакивала трещины, цеплялась за куски кашкары[53] и можжевельника. Аккуратно уложенные волосы растрепались. Прядки то и дело падали ей на лицо, и она сдувала их в сторону или, если не помогало, отводила рукой. Раскрасневшееся лицо, сверкающие глаза – женщина помолодела на добрый десяток лет. И он вдруг подумал: почему при подобной красоте и живости нрава она до сих пор одна? Иль не сыскалось достойного человека, который не испугался бы ее напористости и, несомненно, твердого характера?