Артуро Перес-Реверте - Фламандская доска

– На улице, – заметил Муньос, – полным-полно светловолосых женщин.

– В плащах и темных очках? – возразила Хулия. – Это могла быть Лола Бельмонте. Я в это время была у дона Мануэля, и ни ее, ни ее мужа дома не было.

– Нет-нет, – почти перебил ее Муньос. – В полдень вы уже были у меня, в шахматном клубе. Мы бродили по улицам около часа, а к вам пришли в час или чуть позже. – Он посмотрел на Сесара, и тот ответил ему понимающим взглядом, что не укрылось от внимания Хулии. – Если убийца ждал вас, то, видя, что вы не возвращаетесь, он был вынужден изменить свой план. Так что он взял картину и ушел. Может быть, это спасло вам жизнь.

– Почему он убил Менчу?

– Возможно, он не ожидал встретить ее там и просто убрал нежелательную свидетельницу. Может, он и не собирался съедать ладью черной королевой… Не исключено, что это просто блестящая импровизация.

Сесар негодующе поднял бровь.

– Ну знаете ли, дорогой мой, по-моему, «блестящая» – это уж слишком.

– Называйте, как вам угодно. Изменить тактику прямо по ходу дела, применить вариант, более соответствующий ситуации, и оставить рядом с телом карточку с записью предлагаемых ходов… – Шахматист помедлил, обдумывая сказанное. – Я успел взглянуть на нее. Надпись сделана не от руки, а напечатана на пишущей машинке – на «Оливетти» Хулии, как сказал Фейхоо. И никаких отпечатков пальцев. Тот, кто сделал это, действовал спокойно, но быстро и четко. Как часы. На мгновение девушке вспомнилось, каким был Муньос несколько часов назад, когда они ожидали прихода полиции. Ни к чему не прикасаясь, ничего не говоря, он опустился на колени возле тела Менчу и принялся рассматривать визитную карточку убийцы так же внимательно и бесстрастно, как смотрел на шахматную доску в своем клубе имени Капабланки.

– Все-таки не понимаю, зачем Менчу открыла дверь…

– Она подумала, что это Макс, – предположил Сесар.

– Нет, – возразил Муньос. – У Макса был ключ – тот самый, который мы нашли на полу, войдя в квартиру. Она знала, что это не Макс.

Сесар вздохнул, вертя на пальце перстень с топазом.

– Меня не удивляет, что полиция так вцепилась в Макса, – сказал он, хмурясь. – Просто больше уже некого подозревать. Если так пойдет и дальше, скоро некого будет и убивать… А если сеньор Муньос будет продолжать строго руководствоваться своими дедуктивными системами, знаете, что получится?.. Вы представляете себе? Вы, дражайший мой, стоите в окружении трупов, как в последнем действии «Гамлета», и приходите к неизбежному выводу: «Я – единственный, кто остался в живых, следовательно, по логике вещей, если исключить невозможное, то есть всех этих покойников, то убийца – это я…» И сдаетесь полиции.

– Это еще не аксиома, – заметил Муньос. Сесар неодобрительно взглянул на него.

– Что убийца – это вы?.. Прошу прощения, дорогой друг, но этот разговор приобретает опасное сходство с диалогом двух пациентов сумасшедшего дома. У меня и в мыслях не было возводить на вас…

– Я не это имел в виду. – Шахматист рассматривал свои руки, лежавшие на столе по обе стороны пустой чашечки из-под кофе. – Я говорю о том, о чем вы упомянули минуту назад: что больше уже некого подозревать.

– Только не говорите мне, – недоверчиво пробормотала Хулия, – что у вас есть свои соображения на этот счет.

Муньос поднял глаза и взглянул прямо в глаза Хулии. Потом негромко прищелкнул языком и склонил голову набок.

– Возможно, – ответил он.

Хулия горячо принялась выпытывать у него, в чем дело, но ни ей, ни Сесару не удалось вытянуть из шахматиста ни слова. Он сидел с отсутствующим видом, уставившись на поверхность стола между неподвижными кистями лежащих на нем рук, как будто видя в разводах мрамора таинственные движения воображаемых фигур. Временами по его губам пробегала, как тень, смутная улыбка, за которой он всегда скрывался, когда не желал выходить на контакт с внешним миром.

13. СЕДЬМАЯ ПЕЧАТЬ

…В огненном просвете он увидел что-то нестерпимо страшное, он понял ужас шахматных бездн…

Разумеется, – сказал Пако Монтегрифо, – это прискорбное событие никоим образом не повлияет на нашу договоренность с вами.

– Благодарю вас.

– Совершенно не за что. Мы знаем, что вы не имеете никакого отношения к случившемуся.

Директор «Клэймора» нанес визит Хулии в ее мастерской в музее Прадо, воспользовавшись – как он пояснил, неожиданно появившись там, – назначенной встречей с директором музея по поводу приобретения картины Сурбарана, предложенной его фирме. Он застал девушку за работой: Хулия как раз вводила порцию клеящего состава, приготовленного на основе костного клея и меда, под пузырь отслоившейся краски на триптихе Дуччо ди Буонинсеньи. Оторваться от дела в этот момент она не могла, поэтому лишь торопливо кивнула Монтегрифо в знак приветствия и продолжала плавным нажимом пальца выдавливать содержимое шприца. Аукционист, казалось, был весьма рад тому, что застал ее врасплох, – как выразился он сам, сопровождая свои слова ослепительнейшей улыбкой; он присел на один из столов, закурил сигарету и принялся наблюдать за девушкой.

Хулия, чувствуя себя неловко под его внимательным взглядом, постаралась закончить поскорее. Прикрыв обработанный участок куском вощеной бумаги, она положила сверху мешочек с песком, следя за тем, чтобы он плотно прилегал к поверхности картины. Потом, вытерев руки об испачканный разноцветными пятнами краски халат, взяла из пепельницы еще дымившуюся сигарету, успевшую наполовину обратиться в пепел.

– Просто чудо, – сказал Монтегрифо, кивком указывая на картину. – Начало четырнадцатого века, не так ли? Маэстро ди Буонинсеньи, если не ошибаюсь.

– Да. Музей приобрел этот триптих несколько месяцев назад. – Хулия критическим взглядом окинула свою работу. – У меня были кое-какие проблемы с золотой стружкой, которой отделан плащ Богородицы: местами она отлетела.

Монтегрифо наклонился над триптихом, изучая его с пристальным вниманием профессионала.

– В любом случае вы великолепно справились с работой, – заключил он, закончив осмотр. – Впрочем, как всегда.

– Спасибо.

Аукционист бросил на Хулию взгляд, исполненный грустной симпатии.

– Хотя, конечно, – проговорил он, – его не сравнить с нашей дорогой фламандской доской…

– Да, разумеется. При всем, моем уважении к Дуччо.

Они обменялись улыбкой. Монтегрифо коснулся кончиками пальцев прямо-таки сияющих белизной манжет рубашки, удостоверяясь, что они выступают из-под рукавов темно-синего двубортного пиджака ровно на три сантиметра: именно на столько, сколько необходимо, чтобы должным образом просматривались золотые запонки с инициалами владельца. Остальное его облачение составляли серые, безукоризненно заутюженные брюки и начищенные до зеркального блеска – несмотря на дождливую погоду – черные итальянские ботинки.

– Есть что-нибудь новое о ван Гюйсе? – спросила девушка.

Монтегрифо придал своему лицу выражение изящной печали.

– К великому сожалению, нет. – Хотя пол мастерской был усыпан опилками, обрывками бумаги и заляпан пятнами краски, он аккуратно стряхнул пепел с сигареты в пепельницу. – Но мы поддерживаем связь с полицией… Семья Бельмонте передала мне все дела, связанные с этим. – Теперь на его лице нарисовалось одобрение подобной рассудительности и одновременно сожаление, что владельцы картины не проявили ее раньше. – А самое парадоксальное во всей этой истории, Хулия, знаете, что? Если удастся разыскать «Игру в шахматы», вследствие всех известных вам прискорбных событий ее цена взлетит до космических высот…

– В этом я не сомневаюсь. Но вы же сами сказали: если ее удастся разыскать.

– Я вижу, вы не слишком-то оптимистично настроены.

– После всего того, что произошло за последние дни, у меня нет причин для оптимизма.

– Я вас понимаю. Но я надеюсь на полицию… Или на удачу. А если нам посчастливится вернуть картину и выставить ее на аукцион, это будет Событие с большой буквы, уверяю вас. – Он улыбнулся так, словно в кармане у него лежал какой-то чудесный подарок. – Вы читали «Искусство и антиквариат»? Он посвятил этой истории пять полос с цветными фотографиями. Нам без конца звонят журналисты, пишущие об искусстве. А «Файнэншл таим» на следующей неделе опубликует большой репортаж… Разумеется, некоторые из журналистов просят устроить им встречу с вами.

– Я не хочу никаких интервью.

– И очень жаль, если вы позволите мне высказать свое мнение. Ваши заработки зависят от того, насколько высок ваш престиж. А реклама способствует повышению профессионального престижа…

– Но только не такая. В конце концов, картина-то была похищена из моего дома.

– Мы стараемся не обращать внимания на эту маленькую деталь. Вы никоим образом не несете ответственности за происшедшее, да и отчет полиции не оставляет на этот счет никаких сомнений. Судя по всему, приятель вашей подруги передал картину какому-то неизвестному нам сообщнику, и расследование идет по этому пути. Я уверен, что фламандская доска будет найдена. Нелегально вывезти из страны такую знаменитую картину, как эта, не так-то легко. В принципе.