Гремучий студень - Стасс Бабицкий
Но тот не остановился, понесся вниз по лестнице. Задержался, чтобы справиться у караульного внизу — куда уехал обедать Порох, — и поспешил дальше, в надежде перехватить полковника.
Поскальзываясь на обледеневшем тротуаре и натыкаясь на ворчливых прохожих, Мармеладов разглядывал вывески в поисках нужного трактира. Толкнул тяжелую дверь, из которой пахнуло свежими щами и пригорелой кашей.
Илья Петрович, плотно отобедавший, пил чай с баранками. Он пребывал в чрезвычайно благодушном настроении и размышлял о приятных вещах, далеких от бомб, Бойчука и красного террора. И тут на пороге возник Мармеладов: бледный, взволнованный… «Прямо как тогда», подумалось полковнику. «Вот сейчас подойдет к столу, сядет и начнет со мной в гляделки играть. Я протяну стакан воды, а он оттолкнет и заявит: «Это я убил…»
Порох сморгнул, наваждение исчезло. Между тем, Мармеладов действительно подошел к столу. Сел, не спуская глаз с лица весьма неприятно удивленного Ильи Петровича. Тихо, с расстановками, приговорил:
— Жизнь императора все еще под угрозой. Вы ошиблись, заправляет у бомбистов вовсе не Бойчук, а другой головорез. И он по-прежнему на свободе.
XXXV
До прибытия поезда из Калуги оставался еще час с четвертью. Порох давал последние инструкции жандармам и городовым, построенным в две шеренги на перроне.
— Задержанию подлежит любой мужчина, ростом выше среднего, любого возраста и телосложения. Запомните, — крепко запомните! — мы ловим коварного убийцу и талантливого актера. Он может быть в любом гриме — усы, борода, накладной нос или живот. Но рост изменить он вряд ли сможет.
Сыщик шепнул на ухо Мите:
— Это не так уж и сложно. Ссутулишь плечи, согнешь спину или, наоборот, наденешь сапоги с высокими каблуками — и все. Так что давай-ка присматриваться ко всем без разбору.
Мармеладов успел заехать за почтмейстером, вместе они навестили Шубина — тот все еще был в горячке. Сыщик рассказал последние новости, а уходя забрал помятый цилиндр погибшего актера Столетова и в нем приехал на вокзал. Вдвоем с Митей, который все еще носил треуголку, смотрелись они презабавно. Но никто не смеялся, не тыкал пальцем. Слишком подавлены были жандармы и полицейские гибелью товарищей.
— Не теряйте бдительности! — подытожил Порох. — Тихвинцев, без сомнения, имеет при себе оружие.
— Ништо, ребятушки, хоть эти вахлаки бомбы кидать наловчились, а стреляют они неважнецки, — подхватил вполголоса унтер-офицер, стоявший на другом конце строя. — Вот в меня нынче утром пальнули, а я живой, как видите! У бандитов револьверы либо старые, либо самоделки. А у нас — отменные, от тульского оружейника Гольтякова. Такие осечки не дают.
Порох закурил папиросу и зашагал в кабинет начальника вокзала, там потеплее ждать. А словоохотливый жандарм продолжал уже вполголоса, обращаясь только к Мармеладову, которого с недавних пор считал единственным штатским, достойным доверия.
— Я на допросе Огонька-то спросил: «Чего же ваша банда не купила нормальных стволов-то? Да хоть бы Галянов парочку»…
— Это что еще за Галяны такие? — перебил Митя.
Унтер-офицер бросил на почтмейстера раздраженный взгляд, но снизошел до разъяснений:
— Льежские револьверы. Пару лет назад закупили для офицеров императорского флота. А морякам они не понравились, слишком сложно заряжаются… Стали дурни флотские тайком продавать казенные Галяны, а взамен покупать себе Кольты, Гессеры или саксонские Рейхс-револьверы. И каждый, вишь ты, рапорт пишет: «смыло за борт во время шторма». Захочешь арестовать — не подкопаешься. Бандитам же Галяны приглянулись, поскольку бьют точно и почти без отдачи. Вот и стали их продавать из-под полы в оружейных лавках. Бойчуковы бомбисты вполне могли бы приобресть, чтобы со всякой рухлядью в бой не соваться. Об том и спросил. А Огонек на меня обозлился и отвечает: «Денег нет на Галяны».
— Да как же — нет? — переспросил Митя. — А украденные?
— Вот и я удивился, — закивал жандарм. — Вашими же словами и говорю: «Да как же — нет? Намедни в сберегательной кассе много тысяч забрали».
— А он?
— Опешил: «В какой еще кассе?» Ну, думаю, придуряется, чтоб лишний срок не мотать. А самому так хочется прижать этого балбеса. Втолковываю ему, как дитю непонятливому: «На Солянке касса. Ограбленная вашей бандой на двенадцать тысяч рублей». А Огонек насупился: «Нет у нас тысяч, у нас и рубля-то нет. Это ты перепутал, старик», — унтер-офицер обиженно насупился. — Стариком обозвал, щенок.
Мармеладов подергал его за рукав шинели.
— Если не ошибаюсь, вы недавно обмолвились, что всегда носите с собой несколько тайных фонарей. Одолжите мне один до завтрашнего утра.
— Сию минуту-с. Федька, метнись за тайником! Быстра.
Митя, ничего не понимая, наблюдал, как жандарм принес фонарь с закрывающимися створками.
— Передайте полковнику мои извинения, — заговорил сыщик официальным тоном. — Мне нездоровится после обеда, видимо к столу подавали несвежее. Скажите г-ну Пороху, что я буду дома, ждать вестей об успешном завершении данной операции. Удачи вам, господа!
Он церемонно поклонился и удалился с фонарем подмышкой. Почтмейстер хотел было побежать следом, но передумал и махнул рукой. С Мармеладовым всегда так. Выпытывать что-либо бесполезно, проще подождать, пока сам расскажет.
Поезд прибыл по расписанию. Публика высыпала из вагонов, наполнив вечернюю тишину гулом и гомоном.
— Ну что, Саввушка, убедился? Если нос все время прижатым к стеклу держать, то можно его отморозить, — это почтенная дама с малолетним сыном. — И хотя твоя фамилия Морозов, нос-то надо беречь…
— Русский рубль Европе не нужен! Брезгуют его там брать, — бородач лет пятидесяти, по виду купец, втолковывает что-то семенящему рядом собеседнику. Хотя насчет купца нет уверенности, Митя сегодня уже ошибся на сей счет — может и этот писатель, поди разбери.
— Ой, смотри-ка, жандармы… Все как на подбор, завидные женишки! — три подружки, с мануфактуры возвращаются. Головы повязаны невзрачными платками, но в глазах озорные искорки. — А я бы лучше за почтмейстера замуж пошла. Какой хорошенький!
С громким хохотом пробежали они мимо Мити, а тот гордо подкрутил усы, вспоминая гусарское прошлое. И чуть было
