Артуро Перес-Реверте - Фламандская доска
Хулия недоверчиво покачала головой.
— Менчу была неспособна на такое.
— Менчу была способна на все, — возразил Макс. — Так же, как и мы с тобой.
— Ты просто сволочь, Макс.
— Теперь уже это не имеет никакого значения. — Макс прикрыл глаза, опустил плечи. — Важно вот что: у меня ушло примерно полчаса на то, чтобы пригнать машину и поставить ее на твоей улице. Помню, туман был густой, я никак не мог найти, где припарковаться, и все время смотрел на часы: а вдруг тебе взбредет в голову вернуться пораньше… Было, наверное, около четверти первого, когда я снова поднялся к тебе. На этот раз не звонил: открыл сам, твоими ключами. Менчу лежала в прихожей — лицом вверх, глаза открыты. Сначала я подумал: наверное, просто сдали нервишки, вот и хлопнулась в обморок. А потом, когда наклонился, увидел этот кровоподтек на горле… Она была мертва, Хулия. Мертва… еще совсем теплая… Я чуть не рехнулся от страха. Я понял, что, если позвоню в полицию, мне потом придется долго объясняться… Так что я швырнул ключи на пол, закрыл дверь и бросился вниз по лестнице, перепрыгивая через четыре ступеньки. Думать о чем-то я был просто неспособен. Ночь проторчал в какой-то гостинице: от ужаса глаз не сомкнул, только ворочался с боку на бок. Утром рванул в аэропорт… Что было дальше, ты знаешь.
— Когда ты видел Менчу мертвой, картина была еще там?
— Да. Это было единственное, на что я взглянул, кроме… кроме нее… Доска лежала на диване, завернутая в газеты и обмотанная клейкой лентой, я сам ее туда положил. — Макс с горечью усмехнулся. — Но забрать ее мне не хватило смелости. И без нее, подумал, проблем достаточно.
— Но ты говоришь, что Менчу лежала в прихожей, а мы-то нашли ее в спальне… Ты видел платок у нее на шее?
— Не было у нее никакого платка. Просто голая шея и кровоподтек. Ее убили ударом по горлу, по самому кадыку.
— А бутылка?
Макс раздраженно дернул плечом.
— И ты туда же… Легавые только и делают, что допытываются, зачем я ей засунул туда бутылку. А я знать не знаю ни о какой чертовой бутылке, клянусь тебе. — Он поднес к губам окурок и жадно затянулся, а глаза его поверх сигареты смотрели на Хулию тревожно и подозрительно. — Менчу была мертва, вот и все. Ее убили ударом по горлу. Я к ней вообще не прикасался, тем более никуда не перетаскивал. Да и пробыл-то я у тебя, наверное, меньше минуты… Похоже, это сделал кто-то другой, потом.
— Когда «потом»? Ты же говорил, что убийца к тому времени уже ушел.
Макс наморщил лоб, силясь припомнить.
— Не знаю. — Он явно недоумевал. — Может, он вернулся после моего ухода. — И тут он побледнел, словно внезапно поняв что-то. — Или, может быть… — Хулия заметила, как дрожат его скованные руки, — может быть, он все это время находился там… Спрятался где-нибудь… И поджидал тебя.
Они решили разделиться, чтобы действовать скорее и эффективнее. Пока Хулия ходила к Максу и затем пересказывала услышанное от него главному инспектору (который при этом даже не попытался скрыть своего скептицизма), Сесар и Муньос всю вторую половину дня посвятили расспросам соседей. Уже под вечер все трое собрались в старом кафе на улице Прадо, за круглым мраморным столиком. История, поведанная Максом, была, что называется, разобрана по косточкам и детально обсуждена во всех подробностях. Чашки давно опустели, в пепельнице, стоящей посредине стола, росла гора окурков. Собеседники, окутанные дымом, наклонялись друг к другу и говорили шепотом, едва слыша один другого сквозь гул голосов, доносившийся с соседних столиков. Они выглядели как трое заговорщиков.
— Я верю Максу, — заключил наконец Сесар. — В том, что он говорит, есть смысл. В общем-то, вся эта история с похищением картины вполне в его духе, но я не могу себе представить, чтобы он оказался способен на все остальное… Бутылка джина — это уж слишком, дорогие мои. Даже для такого типа, как он. С другой стороны, теперь мы знаем, что там появлялась и женщина в плаще. Лола Бельмонте, Немезида или черт ее знает кто.
— А почему не Беатриса Остенбургская? — спросила Хулия. Антиквар укоризненно посмотрел на нее.
— Такого рода шутки в данном случае, по-моему, абсолютно неуместны. — Он беспокойно поерзал на стуле, взглянул на все еще бесстрастного Муньоса и — то ли в шутку, то ли всерьез — скрестил пальцы, чтобы отогнать любой призрак, могущий вертеться поблизости. — Женщина, бродившая вокруг твоего дома, была из плоти и крови… Во всяком случае, я надеюсь, что это так.
Он пришел на встречу сразу же после разговора с консьержем из дома, соседнего с домом Хулии. Консьерж знал Сесара в лицо, поэтому рассказал все, что мог. Например, то, что между двенадцатью и половиной первого, заканчивая подметать тротуар перед своим подъездом, он видел, как высокий молодой человек с длинными волосами, заплетенными в косичку, вышел из подъезда дома Хулии и направился вверх по улице к припаркованной у края тротуара машине. Однако немного позже — тут в голосе антиквара прорвалось сдерживаемое волнение, как если бы он рассказывал какую-нибудь захватывающую светскую историю, — возможно, через четверть часа, забирая с улицы пустой мусорный бак, консьерж чуть не столкнулся с блондинкой в плаще и темных очках… Повествуя об этом, Сесар понизил голос, предварительно окинув настороженным взглядом соседние столики, как будто таинственная женщина могла сидеть за одним из них. Консьерж, по его собственным словам, не рассмотрел ее как следует, потому что она прошла дальше по улице, в том же направлении, что и молодой человек с косичкой… Не мог он с уверенностью утверждать и то, что женщина вышла именно из подъезда Хулии. Просто, подняв бак и повернувшись к дому, он оказался с ней лицом к лицу. Нет, полицейским, допрашивавшим его утром, он не рассказывал об этом, потому что его ни о чем таком не спрашивали. Да, в общем-то, добавил консьерж, почесывая висок, он и сам-то даже не вспомнил бы ни о молодом человеке, ни о блондинке в очках, не спроси его об этом дон Сесар. Нет, насчет того, был ли у нее в руках пакет или сверток, он тоже затрудняется ответить. Он просто видел светловолосую женщину, которая шла по улице. Больше ничего.
— На улице, — заметил Муньос, — полным-полно светловолосых женщин.
— В плащах и темных очках? — возразила Хулия. — Это могла быть Лола Бельмонте. Я в это время была у дона Мануэля, и ни ее, ни ее мужа дома не было.
— Нет-нет, — почти перебил ее Муньос. — В полдень вы уже были у меня, в шахматном клубе. Мы бродили по улицам около часа, а к вам пришли в час или чуть позже. — Он посмотрел на Сесара, и тот ответил ему понимающим взглядом, что не укрылось от внимания Хулии. — Если убийца ждал вас, то, видя, что вы не возвращаетесь, он был вынужден изменить свой план. Так что он взял картину и ушел. Может быть, это спасло вам жизнь.
— Почему он убил Менчу?
— Возможно, он не ожидал встретить ее там и просто убрал нежелательную свидетельницу. Может, он и не собирался съедать ладью черной королевой… Не исключено, что это просто блестящая импровизация.
Сесар негодующе поднял бровь.
— Ну знаете ли, дорогой мой, по-моему, «блестящая» — это уж слишком.
— Называйте, как вам угодно. Изменить тактику прямо по ходу дела, применить вариант, более соответствующий ситуации, и оставить рядом с телом карточку с записью предлагаемых ходов… — Шахматист помедлил, обдумывая сказанное. — Я успел взглянуть на нее. Надпись сделана не от руки, а напечатана на пишущей машинке — на «Оливетти» Хулии, как сказал Фейхоо. И никаких отпечатков пальцев. Тот, кто сделал это, действовал спокойно, но быстро и четко. Как часы.
На мгновение девушке вспомнилось, каким был Муньос несколько часов назад, когда они ожидали прихода полиции. Ни к чему не прикасаясь, ничего не говоря, он опустился на колени возле тела Менчу и принялся рассматривать визитную карточку убийцы так же внимательно и бесстрастно, как смотрел на шахматную доску в своем клубе имени Капабланки.
— Все-таки не понимаю, зачем Менчу открыла дверь…
— Она подумала, что это Макс, — предположил Сесар.
— Нет, — возразил Муньос. — У Макса был ключ — тот самый, который мы нашли на полу, войдя в квартиру. Она знала, что это не Макс.
Сесар вздохнул, вертя на пальце перстень с топазом.
— Меня не удивляет, что полиция так вцепилась в Макса, — сказал он, хмурясь. — Просто больше уже некого подозревать. Если так пойдет и дальше, скоро некого будет и убивать… А если сеньор Муньос будет продолжать строго руководствоваться своими дедуктивными системами, знаете, что получится?.. Вы представляете себе? Вы, дражайший мой, стоите в окружении трупов, как в последнем действии «Гамлета», и приходите к неизбежному выводу: «Я — единственный, кто остался в живых, следовательно, по логике вещей, если исключить невозможное, то есть всех этих покойников, то убийца — это я…» И сдаетесь полиции.
— Это еще не аксиома, — заметил Муньос. Сесар неодобрительно взглянул на него.
