Кэндис Робб - Аптекарская роза
Пока она вглядывалась в мокрую темень, за ее спиной открылась дверь. Люси подумала, что это Бесс заглянула проведать ее, и улыбнулась сама себе, несмотря на страхи. Бесс будет рада увидеть, что она дышит свежим воздухом. Крадущиеся шаги. Кто-то подошел к кровати, застонал.
— Неужели я опоздал? Николас, как ты жесток. Почему ты меня не подождал? Сам позвал меня, а потом не подождал. Я прошел через ад этой ночью, чтобы вернуться к тебе.
Люси вздрогнула. Это был архидиакон, виновник всех ее бед. Оуэн, наверное, уснул. Бесс тоже. Люси не могла на них рассчитывать.
В груди у этого человека все хрипело и клокотало — так обычно дышит раненый или больной.
— Я услышал тебя, Николас. Услышал. Меня пытались остановить, но я вырвался. Прекрасный Николас. Они закрыли твои глаза. Они не хотели, чтобы я вновь их увидел.
Люси на ощупь начала передвигаться к маленькому столику, задержав дыхание из страха, что по дороге наткнется на какой-то предмет. Отыскав спиртовку, она повернула фитиль; вспыхнуло яркое пламя.
Ансельм охнул и прикрыл глаза скрюченной, разбухшей рукой. Николас лежал поперек его колен, освобожденный от простыни, в которую был запеленат. Вид у архидиакона был ужасный, к тому же от него исходил отвратительный запах крови и пота. Со лба стекала алая струйка. Темно-красное пятно расползлось по простыне, лежавшей у него на коленях. В конце концов он опустил руку и еще крепче вцепился в Николаса, в его обнаженное тело.
— Я сжег тебя. Как сумела твоя душа освободиться? Прочь отсюда, дьяволица!
— Это мой дом, чудовище. А Николас был моим мужем. — Люси подошла поближе.
Ансельм оскалился и зарычал на нее, как раненый хищник, с силой прижимая к себе мертвое тело.
Происходящее походило на кошмарный сон. Один мертв, второй обезумел от боли и горя. Выглядел он таким же трупом, как покойный. Безумец пробормотал что-то на латыни, принялся поднимать Николасу правое веко своим скрюченным распухшим пальцем, а потом наклонился и поцеловал его в губы.
— Именем всего святого, оставь его в покое. — Люси дрожала от ярости.
Ансельм поднял на нее взгляд.
— Что ты знаешь о святом, дьяволица?
Он гладил волосы Николаса, его живот, бедро, а сам наблюдал за Люси, наслаждаясь ее смятением.
— Прекрати! — прошипела она.
Она пыталась успокоиться, подумать, чем здесь можно воспользоваться вместо оружия. Вспомнила о ноже, которым резала бинты. Он лежал на столике рядом с кроватью.
— У меня есть право попрощаться с ним. — Ансельм наклонился и снова поцеловал Николаса. — Он любил меня. Я защищал его.
— Любил? — Люси подвинулась поближе. — Николас боялся тебя. Он говорил, что ты безумен. Порочен.
Ансельм пронзительно закричал и трясущимися руками положил Николаса на кровать.
Люси схватила нож и, держа его за спиной, попятилась.
Ансельм пришел в бешенство.
— Ты порождение порока, отравившее душу моего Николаса, — кричал он. — Николас любил меня. Это была чистая, искренняя любовь. А затем она отвратила его от меня — Амели Д'Арби. Французская блудница.
— И поэтому ты обманом заставил ничего не подозревающего Николаса убить ее.
Ансельм ухмыльнулся.
— Все произошло так, как я о том молился.
— Ты трус. Ты устроил так, что твой возлюбленный совершил за тебя преступление. И теперь Николасу гореть адским огнем. Не тебе.
— Это ей гореть. Не моему Николасу. Она умерла ужасной смертью. Кровь хлестала из нее, она угасала на глазах. Столько боли. Столько страха. К тому же она умерла без отпущения грехов, ты знала об этом? Без отпущения грехов. Сейчас она горит в аду, моя маленькая волчица. Представляешь себе картину, как она корчится в вечном пламени?
Люси взмахнула рукой, стараясь полоснуть ножом по его лицу. Но действовала она неумело и вспорола ему щеку, а не глаз.
Ансельм заверещал и бросился отнимать нож. Люси брыкалась, но ей мешали юбки. Он выбил нож у нее из руки. Она схватила стул и изо всех сил ударила безумца. Он пошатнулся, но почти сразу набросился на нее. Кровь текла из всех его ран: на животе, на щеке, на лбу. Она не представляла, откуда у него берутся силы, чтобы продолжать драку.
Он схватил ее. Зажал шею обеими руками. Одна рука крепко давила. Вторая бездействовала. Люси дернулась в сторону раненой руки. Он ударил ее головой о стену. Удар оглушил женщину, колени ее подогнулись. Ансельм поддержал ее и снова саданул головой о стену. Люси закричала, чувствуя, что ноги полностью отказывают. Он подхватил ее, прижал к стене, удерживая здоровой рукой за горло.
На лестнице раздался топот. «Господи, дай мне сил убить его. За мою маму, за моего мужа», — молила Люси.
Она вонзила ногти в руку Ансельма. И тогда он нанес удар собственной головой, нацелившись ей в лоб. В ушах у нее зазвенело. Она ощутила запах его пота и крови.
— Отойдите, леди Филиппа, — кричал Оуэн за дверью. — С дороги.
Взломанная дверь с шумом распахнулась.
Ансельм зашипел и прижал к себе Люси. Оуэн вырвал ее из сломанной руки архидиакона. Она поползла в сторону, туда, где лежал нож.
Архидиакон взвыл от ярости и боли и набросился на Оуэна, а тот вывернулся, поймал его сильными ручищами и швырнул о стену. Послышался тошнотворный хруст костей, тело Ансельма, обмякнув, повалилось на пол, голова легла на плечо под неестественным углом. Леди Филиппа закричала.
Оуэн поспешил к Люси.
Она стояла на коленях, занеся над головой нож, и смотрела на бездыханное тело архидиакона.
— Ты убил его? — Она задохнулась, не веря собственным глазам. — Это я должна была его убить. Я.
Оуэн опустился рядом с ней на пол. Дотронулся до ее подбородка, мягким движением повернул ее лицо к себе.
— Ты хорошо сражалась, Люси. Теперь он мертв. И никто из твоей семья больше из-за него не пострадает.
Она дернула головой, чтобы снова посмотреть на Ансельма.
— Он раскрыл тело Николаса, целовал его и…
— Позволь мне отвести тебя вниз, — мягко сказал Оуэн.
— Он… — Люси отпрянула от Оуэна и с трудом поднялась сама. — Он рычал и огрызался, как раненое животное. Я не… Он словно превратился в зверя. А то, как он держал Николаса… — Она шагнула к кровати, поперек которой на простыне, запачканной кровью Ансельма, лежал обнаженный труп. Люси поднесла руку ко рту. — То, как он его держал, дотрагивался до него, мучил меня… Николас умер в страхе перед ним. И этот монстр обнимал его, когда Николас не мог дать ему отпор.
Она была охвачена дрожью.
— Люси! — Оуэн дотронулся до ее руки.
Она попятилась и подошла к кровати, прижимая локти к бокам, в ее руке подрагивал нож.
— Господи. Этот человек цеплялся даже за мертвого Николаса. Такая ужасная, удушающая любовь. Больше ненависть, чем любовь. Чем провинился мой муж, что был вынужден так долго страдать? — Она приподняла край окровавленной простыни. — По какому праву? По какому праву?
Столько крови. Платье ее мамы потяжелело от крови, мокрая юбка цеплялась за рассыпанный по полу тростник. Кожа такая гладкая, холодная.
Оуэн подошел к Люси.
— Позволь мне отвести тебя в кухню.
Люси покачала головой.
— У Бесс найдется чистая простыня. Наверняка у нее есть чистая простыня.
Внизу открылась дверь. Сначала в кухне, а потом на лестнице послышались шаги. На площадке забормотали голоса.
Бесс перешагнула порог.
— Милосердная Мадонна, — прошептала она, увидев обнаженный труп на окровавленной простыне. — Что произошло? — Она глазами обвела комнату, заметила запачканное кровью лицо Люси, пятна крови на рубашке Оуэна и наконец остановила взгляд на теле архидиакона. — Святая Мария, Матерь Божья, — едва слышно пробормотала она, наклонилась к нему, но тут же отвернулась, уловив зловоние. — Не мог же ты один все это натворить! — Она перевела взгляд на Оуэна.
— Он уже был ранен.
Голоса как будто помогли Люси очнуться. Она выронила нож, и тот, зазвенев, упал на пол.
— Люси! — Бесс кинулась к подруге и принялась стирать кровь у нее с лица.
— Бренди и одеяла теперь не понадобятся, — сказала Люси.
Бесс вновь посмотрела на Оуэна.
— На простыне кровь архидиакона?
Оуэн кивнул. Бесс помолчала секунду.
— Люди архиепископа уже привезли гроб. Мы с Филиппой завернем Ансельма в то, что есть, а для Николаса раздобудем чистую простыню. — Она кивнула сама себе и повернулась, чтобы уйти. Потом задержалась. — Вы двое разберитесь с людьми Ансельма.
Люси опять начала дрожать. Оуэн поймал ее руки, они были холодны как лед.
— Я не знаю, что делать.
В ее глазах Оуэн заметил знакомое выражение, которое время от времени видел у своих солдат, когда те чересчур долго не уходили с поля сражения, усеянного трупами, скользя на крови и внутренностях своих собратьев по оружию и своих врагов, и неожиданно понимали, что больше не могут здесь находиться.
