Светозар Чернов - Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе
– А теперь разрешите откланяться. Не хочу, чтобы из-за меня у вас были неприятности.
* * *Ближе к вечеру Артемий Иванович встретился с Фаберовским у Мраморной триумфальной арки на углу Гайд-парка, чтобы затем сесть на Оксфорд-стрит в один из байсуотерских омнибусов, линии которого соединяли Западный и Восточный Лондон, и вместе съездить на Ханбери-стрит оценить результаты своего труда.
– По желанию пана Артемия я пристроил нашего фельдшера в цирюльню неподалеку от их дома к некоему Уилльяму Дерхею на Вулворт-роуд, – сказал поляк. – Так что если пану понадобится бесплатно побриться или потребуется мозольный мастер, ему будет, куда обратиться.
– А я вот сегодня утром в церкви во время службы видел доктора Смита с домочадцами, – в свою очередь сообщил Артемий Иванович, попыхивая сигареткой и снисходительно поглядывая на изготовившихся к штурму омнибуса лондонцев. – Вот это да! Доктор Смит не досидел до конца и куда-то сорвался.
– Поехал прикончить очередного пациента, – пренебрежительно сказал Фаберовский, который весь был поглощен проблемой втискивания в подкативший к тротуару зеленый омнибус.
Толпа молча пихалась и толкалась локтями. В стороны с треском летели пуговицы, чей-то котелок упал на землю и тотчас был растоптан.
– Ах, совсем как в Петербурге-с! – не вынимая сигареты изо рта, ностальгически промычал Артемий Иванович.
– Вперед, пся косць! – поляк пригнулся и встрял в промежуток между двумя телами, тщетно боровшимися друг с другом за место на ступеньках лестницы наверх, на империал. Оба тела отвалились, как напившиеся клопы, и место одного из них тут же занял Артемий Иванович. Им удалось проникнуть внутрь, а когда омнибус пересекал Сити, они уже пристроились на сидении прямо под разбитым плафоном электрической лампочки, остатки которой грозили свалиться им на голову, и Артемий Иванович, у которого руки чесались после общения с доктором Гримблом, ознаменовал счастливое окончание поездки дракой с каким-то мелким банковским клерком, ударом кулака насадив тому цилиндр по самые уши.
Улицы Спитлфилдза были заполнены необычайно возбужденными людьми. Везде стояли группы людей, оживленно обсуждавшие детали вчерашнего убийства. Уже от угла Коммершл-стрит Фаберовский с Владимировым увидели впереди громадную толпу, перегородившую улицу. Было холодно и ясно, в воздухе пахло дерьмом и горящими тряпками. Пять констеблей с трудом сдерживали напор людей и иногда, когда давление начинало превосходить допустимые пределы, совершали на толпу набеги, на некоторое время расчищая пространство перед роковым домом. Тут же на улице с полдюжины уличных торговцев расставили свои ларьки и бойко продавали фрукты и прохладительные напитки. Несколько слушателей сгрудились вокруг человека, оживленно рассказывавшего им, что он работает через два дома отсюда у господ Бейли, что он первый обнаружил тело, а теперь его не хотят пускать сюда и требуют с него шесть пенсов, как с постороннего, хотя без него и смотреть-то было бы не на что.
Фаберовский снял цилиндр, надел его на трость и, подняв над головой, полез через толпу. Покрутив пальцем у виска, Артемий Иванович полез следом, но через мгновение его котелок перекочевал с головы под ноги и был растоптан, превратившись в некое подобие рабочей кепки, которое даже стыдно было надеть на голову. Артемий Иванович с отвращением поднял его, запихнул за пазуху и заработал локтями, пробившись к полицейскому оцеплению раньше поляка.
И тут Артемий Иванович увидел своего старого знакомого. Мерзавец Скуибби, так нахально пытавшийся украсть у него часы с цепочкой несколько недель назад, сновал в толпе, высматривая себе очередную жертву.
– Это он! Держите вора! – закричал Владимиров, указывая на Скуибби. Стоявший неподалеку констебль тоже, видимо, узнал его. Чарльз Скуибб почувствовал какое-то шевеление в толпе, оглянулся и, увидев констебля, бросился прочь. Он выбежал на середину улицы, прошмыгнул под брюхом застрявшей в толпе вместе со своей телегой лошади и помчался что было сил в сторону Бакс-роу. Констебль метнулся за ним следом.
– Убежит! Держи! – завопил Артемий Иванович, намереваясь кинуться за вором, но поляк остановил его. Взбудораженные люди уже и без него бежали за Скуибби, голося на всю улицу: «Кожаный Фартук! Кожаный Фартук! Линчуйте его!»
– Зачем пан поднял весь этот шум? – сердито спросил Фаберовский. – У нас что, иных занятий нет? Оструг неизвестно где! Ни в полиции, ни в Особом отделе его, вероятно, нет, но Скуибби может знать, где он ныне находится! И если Скуибби поймают и он начнет болтать про нас и про Оструга, это может очень сильно осложнить нам дело. Идите за мною.
У дома 29 стало посвободнее и поляк с Владимировым смогли теперь, представившись констеблям частными сыщиками, подойти к самым дверям. В дверном проходе стоял Джон Ричардсон с закатанными рукавами, широко расставив ноги в грубых башмаках.
– Мы хотим поглядеть! – сказал Артемий Иванович.
Ричардсон окинул его презрительным взглядом.
– Эта сволочь не хочет нас пускать! – заявил Владимиров добравшемуся, наконец, сюда Фаберовскому.
– Этой сволочи просто нужно заплатить, – поляк снял цилиндр с трости и водрузил обратно на голову. – Мы желаем посмотреть. Сколько будет стоить?
– Один фунт, сэр.
– Полпенни.
– Шесть пенсов, сэр.
– Пенни, идиот.
– Хорошо, сэр.
– Держи. Пойдемте, Артемий Иванович.
Ричардсон огромным ключом открыл дверь и впустил их в темный коридор.
– Поднимайтесь на второй этаж, сэр, там живет моя мать, – сказал англичанин.
Они поднялись по грязной лестнице наверх, где их встретила пожилая женщина.
– То вы – мать? – спросил Фаберовский.
– Да, сэр. Прошу вот сюда, к окошку.
Она показала на закопченное лестничное окно во двор, на стекле которого в густом слое сажи носами предыдущих зрителей был протерт глазок.
– Нет, мадам, так не пойдет, – сказал поляк. – Вот вам еще полпенни, и вы откроете нам его настежь.
Миссис Ричардсон согласилась и ее внук Томас распахнул никогда раньше не открывавшееся окно. Артемий Иванович рванулся вперед и, оттолкнув поляка и миссис Ричардсон, высунулся наружу и стал ворочать головой, как филин на суку.
– Ну, что там? – спросил поляк, тщетно пытаясь найти хоть какой-нибудь просвет между Владимировым и оконной рамой.
– Кучи говна-с, разделенные заборами.
Артемий Иванович посторонился и поляк, придерживая очки, осторожно выглянул в окно. Он увидел длинное узкое пространство, отделенное от улицы домами и нарезанное заборами на мелкие дворики. Из окон в соседних домах тоже высовывались рожи.
Двор дома 29, в отличие от других дворов, был начисто лишен растительности. Он был грязен, захламлен отходами картона и единственной его достопримечательностью являлось отхожее место.
– Вот и доверяй собственным жертвам, – сказал поляк. – Отсюда двор виден как на ладони. Мы не можем пока быть уверены в том, что Урода никто не видел. Мадам, где лежало тело?
– У забора слева от двери, – ответила миссис Ричардсон. – Мой сын заходил сюда починить замок сегодня ночью и забыл во дворе свой фартук. Вы представляете себе, сэр, этот грубый и вечно пьяный инспектор Чандлер из участка забрал его фартук. А фартук был кожаный, сэр! И теперь Джону не в чем идти на работу. А все из-за этих проклятых жидов.
– Спасибо, мэм, – сказал поляк. – Вот вам два пенса и проводите нас к месту, где лежало тело.
Они спустились вниз и вышли во двор. Запах гниющего картона и протухшего клея вперемешку с ароматами нужника ударил им в нос.
– Что бы пан сделал, замайхровав [9] тут человека? – спросил Фаберовский, с опаской посматривая на зверские рожи, торчащие из окон.
– Перелез бы через забор в соседний двор, чтобы запутать следы-с.
– Переход пана через этот забор вошел бы в местный фольклор и поколения бабушек рассказывали бы своим внукам о ночном землетрясении на Ханбери-стрит, поломавшем разом загородки и едва не развалившем дома разом на всей улице. Но, пожалуй, убийца мог вполне отступать именно паньским способом, особенно если он ничего не соображал после содеянного. На месте соседей я нашел бы в своем дворе его следы, тогда они тоже могли бы брать деньги с ротозеев.
Что-то просвистело сверху над самыми их головами и шлепнулось оземь, разлетевшись брызгами.
– Что это? – спросил Артемий Иванович. – Гадость какая.
– Гнилое яблоко. Тут не очень любят джентльменов, которых пропускает полиция. Пану тут больше ничего не потребно? Тогда пойдемте.
Они покинули гостеприимную хозяйку, настороженно следившую за каждым их движением, и вышли на улицу. Толпа была еще больше возбуждена, а со стороны Коммершл-стрит раздавались яростные крики.
Пока они стояли у дверей, с другой стороны по Ханбери-стрит приблизилось шумное шествие. Бушевавшая толпа окружила несколько констеблей, ведущих в участок со страхом озиравшегося вокруг Скуибби. Добежав до Дейл-стрит, вор сам отдался в руки полиции, посчитав это за меньшее зло по сравнению с расправой, которая грозила ему от толпы, принявшей его за убийцу с Ханбери-стрит.
