Валентин Лавров - Блуд на крови. Книга первая
Подняв голову, Антип с недоумением увидал, что рама прикрыта неплотно. Послушник черенком лопаты тихонько постучал по стеклу:
— Отец Илларион, что-то ваше окошко… того… В ответ — молчание.
Отбросил Антип лопату, заспешил к келье наставника. Стучал, дергал — дверь как-бы кто изнутри держит. В это время послышался шум, крики:
— Батюшка Государь прибыли!…
С трудом поймал за рукав знакомого монаха:
— Федор, неладно с отцом Илларионом! Подсоби, хочу в окошко заглянуть. Ведь он никогда не запирает келью. И задвижки нет на дверях!
…Изловчился Антип, открыл раму, заглянул вовнутрь и тут же кубарем — отпрянул.
— Страсть какая! — язык Антипа заплетался. — Там… на полу… Все в крови!
…Уже через минут сорок на место происшествия прибыл 28-летний прокурор окружного суда А.Ф.Кони, а еще минут через двадцать, насмерть загоняя лихача, запахнутый в щегольскую бобровую шубу, начальник петербургской сыскной полиции Путилин. Сошлись великие криминалисты.
ПРЕДСКАЗАНИЯ
— Ясно, как Божий день, — говорил Путилин, — что убийца ушел через окно. А мы, Анатолий Федорович, в него войдем. Эй, Антип! На тебе 20 копеек, поезжай скорее на Литейный, против магазина Елисеевых, судебного эксперта Нестерова привезешь. Скажи: срочно!
…Келья Иллариона состояла из двух комнат — спальни и молельни. В последней и было совершено убийство. Монах лежал возле окна в громадной луже застывшей черной крови, натекшей из множества ножевых ран. Путилин насчитал их более пятнадцати — на спине, руках, груди. Глубокий порез был даже на лице. Некогда длинная, курчавящаяся борода была почти полностью вырвана. Ее клочки валялись на полу.
На столе стоял старинный дорожный самовар восьмиугольной формы, и рядом один стакан С недопитым чаем. Зато стульев было два, и они были придвинуты к столу. Путилин вслух прочитал надпись на задней стенке самовара:
— «Тула. Назар Лисицин». Устойчивый самоварчик!
— Покойный любил устойчивость, — согласился Кони. — Ведь он долгие годы плавал на Балтике. Дослужился до чина помощника капитана фрегата «Пересвет». Затем в его душе произошел перелом, он принял монашеский сан и уже ходил на мониторе «Чародейка» — в качестве судового священника.
— Однако! — Путилин с уважением посмотрел на прокурора. — Вы уже успели собрать сведения об убитом. Восторгаюсь вашей расторопностью. Убийца, чтобы оттянуть время обнаружения трупа, связал веревкой ручки дверей — спальни и выходящей в коридор. Крепкий узел сделал!
— Покойный, вижу, очень любил хороший чай! Посмотрите, Иван Дмитриевич, шкафчик набит разного сорта коробочками. Да и на полу возле трупа валяется фунтовая пачка китайского бандерольного…
Путилин наклонился, прочитал:
— «Байховый, номер 11». Редкий и дорогой сорт! Думаю, что именно с этой пачкой убийца явился к своей жертве. Дело было к вечеру, но монах свечу еще не зажигал. Илларион поднялся из-за стола, подошел к свету, шедшему из окна, разорвал бандероль и… получил удар ножом в спину. Вот видите, Анатолий Федорович, в лопатку пришелся…
— Ан, нет! — живо возразил прокурор. — Я не согласен, что монах еще свечу не зажигал. Свеча как раз выгорела дотла, а в чашечку подсвечника почти сверхом налилось крови. Раненый монах держал свечу…
— Ну, конечно же! — язвительно проговорил Путилин. — Он освещал комод, в котором убийца искал деньги своей жертвы. И перейдя на серьезный тон, произнес: видите, преступник все перевернул, дошел до газеты, которой дно застелено, и не приподнял ее. А там и были ценные бумаги на большую сумму.
— Судя по отзывам, отец Илларион был зажиточным человеком. Служа на боевом судне, он получал жалованье золотом. Где оно?
— Ясно — где! Унес убийца. Медику придется проводить вскрытие. Только по состоянию пищи в желудке он установит, сколько суток прошло с момента преступления.
— А по трупным пятнам?
— Убитый потерял слишком много крови и трупные пятна весьма не выражены. — Путилин прошелся по келье, внимательно оглянулся, и, усмехнувшись, произнес: — Час убийства я назвал — вечер, на закате солнца. И произошло оно не далее третьего дня.
— Откуда такая осведомленность? — удивился прокурор.
— Это еще не все! — продолжал Путилин, чуть улыбнувшись. Ему явно нравилось озадачивать этого симпатичного молодого чиновника с университетским образованием, от которого, впрочем, для сыскного дела нет никакого толка. — Убийца — человек высокого роста. Служил на море. Со своей жертвой был знаком еще прежде, но их отношения были неприязненными. Во всяком случае, Илларион не был рад визитеру. У преступника сильный порез на правой руке.
— Вы меня мистифицируете, Иван Дмитриевич! — отмахнулся прокурор. — Ничего подобного вы знать точно не можете.
В это время появился судебный эксперт Нестеров. Он приступил к делу.
…Пройдут годы. А. Ф. Кони будет вспоминать: «Покуда в соборе пели чудные слова заупокойных молитв, в двух шагах от него, в освещенной зимним солнцем келье, происходило вскрытие трупа несчастного… Состояние пищи в желудке дало возможность определить, что покойный был убит два дня назад вечером».
— Ваши предсказания начинают сбываться! — воскликнул прокурор, обращаясь к Путилину. — Невероятно!
В ответ сыщик лишь хмыкнул.
О ПРИСТРАСТИЯХ К ЧАЮ
Начали допрашивать насельников Лавры. Монахи дружно показали, что убитый вел замкнутый образ жизни, лишь изредка принимая у себя Антипа и певчих. Именно Антип показал, что Илларион хранил мешочек с золотыми монетами в комоде. Теперь мешочек исчез.
— Вы, Анатолий Федорович, пока допрашивайте, а я отправлюсь кой-куда…
На Невском проспекте в чайном магазине, расположившемся в доме под № 106, сыщика встретил коренастый человек с обильной бородой и в английском сюртуке хорошей работы. Это был владелец двух десятков магазинов, крупнейший чаеторговец Шляков.
— Алексей Евдокимович, что-то я давно не встречаю в продаже одиннадцатый номер?
— Китайского захотели? — улыбнулся купец. Он полез в шкаф и достал точь-в-точь такую же пачку, как та, что валялась, закапанная кровью, в келье Иллариона. — Возьмите подарка ради! С полицией дружить всегда полезно.
— Спасибо, не откажусь! Вы давно этот сорт получили?
— А мы и не получали. Это мне Чекалин от щедрот своих пять пачек презентовал. Это рядом, в доме № 112-ть по Невскому. Раньше этим сортом и я торговал, и «Цзинь-Лунь», и еще кто-то, а теперь только у Чекалина. Уж очень поставщик цену взвинтил, все больше немцам и англичанам отдает.
…Старика Чекалина, с незапамятных времен знакомого с Путилиным, визит сыщика насторожил. Но узнав, что дело идет об убийстве монаха, сочувственно произнес:
— Рад бы вам, Иван Дмитриевич, помочь, да как? Я ведь за прилавком не стою, а разве приказчики упомнят? Вон сколько народа за день у нас перебывает!
Опросили приказчиков. Те действительно ничего интересного не сообщили. Путилин уже начал натягивать на себя свою роскошную шубу, как Чекалин задумчиво сказал:
— Я, по обычаю, кое-кому в подарок отправил по пять пачек — Шлякову, Буре, служащим Лионского кредита… И заходил ко мне содержатель буфета на железнодорожной станции Любань. Зовут его Вильгельм Дитмар.
— Это который моряк?
— Тоже мне «моряк» — с печки бряк! — улыбнулся Чекалин. — Так, коком плавал, а все про свои подвиги морские травит. Был он у меня дня четыре назад, я ему десять пачек отпустил. Говорит: «Для серьезных пассажиров на заварку пойдет!» Где сейчас? Ей-Богу, не знаю. К себе, поди, в Любань уехал.
В ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОМ БУФЕТЕ
В половине восьмого следующего утра, когда морозный сумрак еще только собирался рассеиваться, поезд номер 41 медленно отполз от петербургской платформы. Во втором классе, откинув голову на высокую кожаную спинку дивана, тихо дремал великий сыщик. Рядом примостились два крепких парня в простонародной одежде — его агенты. План ареста убийцы был нехитр и отрепетирован.
…Точно по расписанию, в 9.30, отмахав 78 верст, шипящий паром и блестящий никелированными частями своего громадного корпуса паровоз затормозил у кирпичного здания станции Любань.
Агенты легко спрыгнули на дебаркадер и устремились в буфет. Как было условлено, Путилин минут десять погулял на привокзальной площади и лишь тогда вошел в дымное помещение буфета. Несмотря на ранний час, просторное помещение было забито людьми разного разбора. Ремесленники, купцы средней руки, отставной чиновник в форменной шинели времен Николая Павловича, труппа актеров — все галдели, хохотали, криками звали половых, угорело носившихся по залу с подносами.
За стойкой величественно возвышался здоровенный белобрысый детина с бесцветными круглыми глазами и выпяченным острым подбородком. Правая рука его была перевязана.
К Путилину подлетел половой в красной косоворотке, расшитой по высокому вороту и подолу белым шелком, перетянутый серебряным кушаком:
