Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска
— Вот тебе по морде, вот по ушам! А вот и по нежному месту, э-эх! Другой раз будешь друзей выдавать? В бассейн тебя бросить — для охлаждения? Куда побежал?!
Вырвавшись наконец, Жеребцов в помятой и мокрой одежде выскочил в раздевальню. За ним лениво проследовал Соколов:
— Где тут Кошко? Что случилось?
Секретный разговор
Сыщики прошли в кабинку Соколова. Начальник сыска изложил суть дела, достал фото Генриетты. Соколов хмыкнул:
— Хороша! Черты лица — классические, а выражение... Неприступна, видать, холодна, ну, айсберг! Пусть тут, возле зеркала, постоит.
— Это лицо следует запомнить, — согласился Кошко. — Пригодится.
— Пойду обмоюсь! — сказал Соколов. — Эй, Савватей, возьми у Жеребцова одежду, прикажи, чтоб привели в порядок — высушили, прогладили. И принеси пива мне, а господам сыщикам итальянской марсалы.
— Пива — “Калинкин”, как обычно? Сей секунд, Аполлинарий Николаич!
Савватей принес “Калинкина” и марсалу, поставил закуску, с любопытством взглянул на фото красавицы и побежал свежими простынями встречать разомлевшего от пара и мытья Соколова.
— Ваш пот — наши старания! — улыбнулся угодливо
Савватей. — Очень разгорячены, знать, дух нынче крепкий в парилке. С легкого пару без всякого угару поздравить честь имею! Садитесь, ваше превосходительство, на мягкий диванчик, членам отдых дайте. — И опять бельмо уставил на красавицу.
...Когда сыщики собрались уходить, Савватей вдруг горячо зашептал что-то Соколову. Тот слушал, удивленно подняв брови, переспросил и протянул пространщику без меры богатые чаевые — десять рублей.
— Какая купеческая щедрость! — удивленно хмыкнул Кошко. — За какие заслуги?
— Да Савватей шепнул мне, что проигрался в лото и крепко нуждается, — отшутился Соколов и посмотрел на Кошко хитрым глазом.
Печальная находка
В тот же день сыщики, пригласив с собою фон Гутберга, покатили на автомобиле к нему в имение. Допрос прислуги ничего нового не дал. Все хвалили красоту и превосходные качества Генриетты. Соколов, пригласив в помощь нескольких селян и местных полицейских, начал тщательный осмотр местности.
В речушке, в густой тени ивняка из-под размытого берега выглядывала рука. Труп вытащили на берег. Соколов сразу узнал Генриетту. Тело приобрело сероватобеловатый цвет, открытые глаза мутно уставили зрачки в небо, волосы прилипли ко лбу жалкими прядками.
— Взгляни, Аркадий Францевич, — ткнул Соколов пальцем, — на шее четкие следы пальцев — Генриетту задушили, прежде чем спрятали в воде.
Недалеко от трупа, возле кустов орешника, была сильно примята трава, обломаны ветки. Видимо, здесь и произошло убийство.
Жеребцов указал на четкие следы:
— Вот, уходят в сторону проезжего тракта. Очевидно, убийца, сделав свое черное дело, поспешил скрыться. Но неясны мотивы преступления: полностью отсутствуют какие-либо попытки изнасилования, нет и признаков ограбления — с пальца не сняли два дорогих кольца с бриллиантами.
Кошко задумчиво качал головой: “Сложное дело!”, народ возмущался: “Безвинного ангела убили, куда полиция смотрит!”, а безутешный фон Гутберг горько рыдал над трупом любимой.
И лишь Соколов, покусывая травинку, равнодушно и спокойно поглядывал на происходящее. Весь его вид говорил: “Тут дело ясное!”
Труп под присмотром Ирошникова отправили на телеге в морг.
— Что ты, Аполлинарий Николаевич, думаешь об этом? — нетерпеливо спрашивал Кошко.
Соколов чуть улыбнулся:
— Моя нянька, когда я еще жил в Хомутовском тупике, учила: “О важном деле никогда никому не говори наперед, а то вся сила в слова уйдет!” Так что пока помолчу.
Под звуки Листа
В Москву сыщики вернулись за полночь. Кошко отправился домой, а Соколов, прихватив с собой Жеребцова, поехал на Остоженку, к Зачатьевскому монастырю.
Жеребцов, утомившийся за день, привалившись головой на сиденье, громко похрапывал. Ночное небо было усыпано холодными льдинками звезд.
Остановились у двухэтажного кирпичного дома в Нижнем Лесном переулке. На втором этаже в двух окнах зеленовато светились окна. Арка была загорожена коваными воротами и изнутри закрыта на большой висячий замок.
Соколов чертыхнулся, с силой рванул заграждение. Во дворе затявкала собака. И тут же появился дворник — рослый мужик с громадной белой бородой. Вплотную подойдя к заграждению, бородатый вежливо поинтересовался:
— Вам, простите за извинение, кого надоть?
— Ирину Францевну Шварц! — рявкнул Соколов. — Отворяй!
— Как доложить, ваши степенства, прикажете? Может, карточки визитные передать изволите? Без доклада я не имею прав отворять...
Соколов просунул ручищу сквозь прутья ограды и рванул на себя бородатого:
— Отворяй, пока голову тебе, своднику, не оторвал! И не вздумай пикнуть!
Трясущимися от страха руками бородач открыл замок. Соколов спросил:
— Квартира мадам на втором этаже?
— Да-с, по этой лесенке. Там гости..
Поднялись по чистой, освещенной электричеством лестнице. Ступени были застелены ковровой дорожкой. За дверями раздавались звуки вальса Листа — кто-то прекрасно играл на рояле. Жеребцов подтолкнул вперед бородатого:
— Позвони, скажи: “Гости пришли, тут визитные карточки...”
Едва дверь осторожно приоткрылась, Жеребцов вставил в щель ботинок и крепко нажал мощным плечом. Пред сыщиками предстала пожилая дама в бархатном платье цвета, который во времена Екатерины называли “цветом бедра испуганной нимфы”, с глубоким вырезом, открывавшим старческие, но тщательно ухоженные плечи и грудь. Остатки волос были собраны в пучок и украшены бриллиантовой фероньеркой. Дама испуганно, часто дыша, с немецким акцентом сказала:
— Что есть такой? Почему вы врываться в мой дом?
Соколов отвечал ей по-немецки:
— Мы — сыскная полиция. Вам придется отвечать как содержательнице притона. И не исключено, что вы оказались замешанной в убийстве. Полная откровенность — единственное, что поможет вам, мадам Шварц, избежать сурового климата Сибири. Кто у вас в гостиной?
Оказалось, что за роялем сидел пианист, чье имя гремело в столицах мира. Рядом с пианистом восседала довольно юная особа, супруга богатейшего купца. В спальне обнаружили еще пару: бывший министр и член Государственного совета принимал ласки супруги знаменитого писателя, "властителя дум передовой интеллигенции", как пышно и безвкусно именовали его журналисты.
Тут же был составлен, вопреки протестам и угрозам мужчин, протокол. Всех, кроме хозяйки, отпустили. Мадам Шварц была доставлена в сыскную полицию.
Развлечения
Следствие шло быстрым ходом. Оно дало потрясающие результаты. Выяснилось, что клиентками мадам Шварц были исключительно дамы высшего света, материально преуспевавшие, — жены известных государственных мужей первостатейных купцов, деятелен культуры. Всего следствию стали известны имена девятнадцати проституток. Впрочем, таковыми они себя дружно не считали, полагая, что такой термин применим лишь к несчастным существам, населяющим дома терпимости. Их общей точкой зрения было: “Это мы делали ради острых ощущений!” Однако прелестницы получали дорогие подарки, а порой брали наличными или, как выразилась жена писателя, “гонорары”.
Легкомыслие этих особ дошло до того, что они согласились для альбома, служившего своеобразной “книгой заказов”, сняться в обнаженном виде и в позах совершенно непристойных. (Этот альбом пользовался на суде повышенным интересом присяжных.)
Пикантность ситуации заключалась в том, что любовники порой были знакомы с мужьями своих наложниц. Это обстоятельство “особенно щекотало нервы”. За полтора года до наших событий случилась трагедия. Крупный министерский чиновник вдруг узнал, что с недавнего времени его горячо любимая супруга вошла в штат мадам Шварц. И хотя он сам считал для себя возможным посещать ее заведение, но позора не перенес и застрелился.
Мадам стала с особой осмотрительностью сводить пары. Но в таком сложном и ответственном деле, видать, всего не предусмотришь. Старый приятель Гутберга, товарищ (заместитель) киевского губернатора, навещавший притон, нечаянно узнал, что супруга барона обслуживает клиентов. Киевлянин с бароном встретились на бегах. Узнав новость, барон рассвирепел. Не дождавшись окончания заездов, он понесся к себе в имение. Так случилось, что с Генриеттой он встретился в парке. После недолгих разбирательств барон руками задушил жену, а труп спрятал в воду возле берега.
Из домашних его никто не видел. Он быстро вернулся в Москву и до зари заливал свое горе в ресторане. Теплилась надежда, что все сойдет. Но вмешался случай.
Признание
