Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска
Соколов не находил себе покоя. Он перечитал всю литературу об утопленниках, допытывался у известных патологоанатомов о признаках удушья вследствие насильственного утопления. Но главное — мучительно размышлял: можно ли утопить человека, не оставив признаков насилия?
Но толку от всего этого не было, и чувствовал себя сыщик оскорбленным: получалось, что какая-то мразь может его запросто дурить. В канун того дня, когда торжествующий вдовец должен был явиться на Лубянку за страховкой, Соколов спал плохо. Кошмары мучили его. Вдруг привиделось, что улыбающаяся Мари принимает ванну, наполненную чем-то красным, словно кровью. К ней стремительно подошел с перекошенным от злобы лицом Шитиков, схватил Мари за ноги и резко дернул на себя, та ушла с головой под воду и больше на поверхности не появлялась.
Соколов поднялся с постели. Сердце его бешено колотилось. Проснулась и Мари, зажгла ночную лампу. Соколов рассказал ей ужасное сновидение. Мари немного подумала и вдруг, вскочив босыми ногами на ковер, обняла мужа и сказала:
— Может, это как у Бернара — вещий сон?
Она побежала в ванную, и Соколов услыхал, как тугой струей хлещет вода. Потом Мари произнесла:
— Все готово, попробуем!
Соколов вошел в ванную комнату с твердым убеждением: сейчас наступит решение загадки. Мари перекрестилась и легла в воду. Соколов резко дернул жену за ноги. Она ушла с головой под воду, не подавая признаков жизни. Соколов поспешил выхватить ее из ванны, положил на ковровую дорожку, пытаясь привести в чувство. Минут десять, обмирая от ужаса, он бился за ее жизнь. Наконец Мари с трудом вздохнула, приоткрыла глаза. Соколов плакал от радости — и за спасенную жизнь любимой, и за разгаданную тайну необычного преступления.
— Да, именно таким образом Шитиков отправил на тот свет свою супругу! — говорил на другой день Соколов.
Сыщики слушали его и от удивления качали головами: история эта им казалась неправдоподобной.
Малолетний убийца
Но вскоре они были вынуждены поверить в необычное. Когда пришедший за страховкой Шитиков был арестован, он рассказал следующее. Детство провел недалеко от городка Чугуева, что в Харьковской губернии. Летом мальчишки целыми днями бултыхались в реке Северный Донец.
Однажды Шитиков, ему тогда шел одиннадцатый год играя на реке, дернул соседского семилетнего мальчика за ноги. Тот в мгновение ока захлебнулся, и его утянуло на дно. Малолетний Шитиков никому об этом не рассказал, и смерть мальчишки объяснили несчастным случаем.
Прошел год. Шишкова так и подмывало повторить на ком-нибудь страшный опыт. Его терзал вопрос: всякий ли утонет, если резко дернуть за обе ноги сразу?
На этот раз жертвой стала восьмилетняя девочка: едва гадкий мальчишка дернул на себя, она, как и в предыдущем случае, потеряла сознание и на поверхности более не появилась.
Женившись не по любви, а по расчету, Шитиков решил враз стать обладателем громадного капитала. С этой целью он застраховал жену и убедил ее составить завещание в его пользу.
В злополучный день он налил в ванну воды и, словно играя, рывком дернул на себя Анну за ноги. Та ушла под воду, сразу потеряв сознание.
После этого он как ни в чем не бывало вышел из дому, поговорил с дворником, рассказав ему выдумку о том, что
“Аннушка лежит на кушетке и просит арбуз”. В это время женщина уже лежала мертвой в ванне. Но, на взгляд Шишкова, он имел “железное доказательство” собственной невиновности.
В то время мировая криминалистика подобных случаев убийств не знала. И преступление могло бы сойти с рук, если бы на голову Шитикова не опустился меч возмездия в лице Аполлинария Соколова.
Эпилог
Раскрытие убийства Анны Шишковой вызвало острый интерес в среде российских криминалистов. Что касается судебных медиков, то оно заставило крепко задуматься над возникшей проблемой: убийство подобным образом не оставляло следов на теле жертвы и состояние тогдашней науки не позволяло отличить это утопление от ненасильственного.
Доктор Григорий Павловский давно дружил с академиком Павловым. Павловский и Соколов однажды направились в гости к знаменитому ученому — нарочно приехали в Петербург.
Тот устроил им радушную встречу, пригласил в свой загородный дом, заказал праздничный ужин.
Выслушав гостей, Иван Петрович сказал:
— Можно предположить, что нервы глазного яблока и лицевые нервы имеют особую связь с дыхательным и сосудодвигательным центрами. Энергичное раздражение этих зон может вызвать внезапную смерть. В нашем случае быстрое проникновение воды в рот и в нос вызвало шоковое состояние и моментальную потерю сознания.
Когда прощались, знаменитый физиолог и Нобелевский лауреат с чувством пожал руку сыщику:
— Вы, Аполлинарий Николаевич, сами того не подозревая, сделали первые шаги в весьма таинственную область нервной регуляции человеческого организма. Дело за нами, за учеными!
(Замечу: теперь разработана надежная методика распознавания подобного убийства).
Суд над Шитиковым вызвал оживление в публике: к зданию Сената в Кремле собирались тысячные толпы. Адвокат Смирнитский в заключительном слове сказал нечто неожиданное:
— В наше трагическое безвременье убийство на Руси стало явлением вполне заурядным, обыденным. Причин такому печальному явлению много, и в первую очередь назову очевидную — падение нравственности. Перестали бояться Бога, перестали бояться греха. Что такое зазрение совести, многим нынче совершенно неизвестно. С подобным явлением следует бороться беспощадно, бороться всем миром, всеми доступными средствами, в том числе карательными. Если чувство добра не сумели ребенку привить домашние, то суду остается наказывать порок.
Но, господа присяжные заседатели, господа судьи, преступник, стоящий сейчас перед вами и страшно сожалеющий о содеянном, это не ординарный преступник, я сказал бы, особого высшего порядка. Именно Шитикову общество стала невольным должником: его злодейство по отношению к собственной супруге (к тому же беременной!) дало толчок к открытиям в науке — ив криминалистике, и в физиологии... Это мы признать обязаны!
И далее, основываясь на таком странном доводе, Смирнитский просил у суда снисхождения к “бескровному убийце ". Суд приговорил Шитикова к десяти с половиной годам каторги.
ВАВИЛОНСКИЕ БЛУДНИЦЫ
Своими скандальными подробностями этот процесс затмил все, что когда-либо рождалось в мрачном подполье уголовной России. Творение великого М. Казакова в стенах Кремля — здание Судебных установлений окружала многотысячная толпа любопытных. Дело слушалось окружным судом. В Митрофаньевский зал, славившийся своей изящной отделкой, допускались лишь те, кто имел именной пропуск за подписью градоначальника генерал-майора А. А. Адрианова. Расшитые золотом мундиры, изящные фраки, тысячные платья — вся знатная столица до предела заполнила партер и хоры. Пикантные подробности дела наиболее стыдливых дам заставляли опускать глаза, дочерей на процесс не брали.
Высокий покровитель
Переполох начался в субботу ранним утром. Едва Кошко прибыл в сыск, как ему позвонил генерал-майор Ефимович, московский полицмейстер:
— Аркадий Францевич, только что у меня была встреча с самим... — и полицмейстер назвал одного из великих князей. — У его старинного знакомца барона фон Гутберга пропала жена. Барон не просил высокого покровительства, просто поведал свою беду в частной беседе. Великий князь счел необходимым принять участие в деле — он служил с бароном в одном полку — и выразил желание, чтобы поиски пропавшей поручить самому Соколову. Незамедлительно действуйте. Нынче же вечером прошу доложить мне о ходе следствия! Барон живет в Мансуровском переулке. Я звонил ему, он вас ждет. Надеюсь на ваш успех!
Кошко повесил на рычаг трубку, чертыхнулся:
— Нам не хватало сбежавших жен отыскивать!
Он протелефонил домой Соколову, но заспанный голос горничной ответил:
— Барина дома нету! Куда уехал? Не говорил о том.
Нет, в Мытищи барин не собирались.
Кошко нервно расхаживал по кабинету. Сыщики вообще не любят работать “на подхвате”, предпочитая вести дело с самого начала. К Соколову это особенно относилось.
“Однако делать нечего! — размышлял Кошко. — Когда объявится Соколов? Единому Богу известно”.
Тяжело вздохнув, он приказал Галкину:
— Заводи авто! Едем в Мансуровский.
Таинственное исчезновение
Фон Гутберг занимал второй этаж большого доходного дома. Ливрейный швейцар почтительно открыл тяжелые дубовые двери. Молодой лакей без доклада — видимо, сыщика ждали — проводил Кошко в кабинет. Фон Гутберг был облачен в просторный шелковый с синими полосками шлафор. Увидав Кошко, он поднялся из-за рабочего стола с перильцами, за которыми лежал ворох деловых бумаг, и сделал несколько шагов навстречу. Чуть поколебавшись (ведь перед ним стоял всего лишь сыщик!), протянул руку для приветствия.
