Катерина Врублевская - Дело о рубинах царицы Савской
— А как он в России оказался? — спросил Головнин.
— О! Это долгая история. Началась в древние времена. Слышали вы о иудейском царе Соломоне и царице Савской?
— Николай Иванович, ну вы уж совсем нас за гимназистов-двоечников не принимайте, — хохотнул капитан Мадервакс.
— А то, что красавица-царица была черна лицом, ибо родом происходила из Эфиопии, вам известно?
— Неужели? — удивилась я. — Мне всегда казалось, что она персонаж персидских сказок наподобие "1001 ночи".
— Вот и ошибаетесь, Аполлинария Лазаревна. В ней все было прекрасно: лицо, ум, стать, вот только, злые языки поговаривают, ноги кривоваты и покрытые волосами. Я не буду рассказывать о том, как был очарован царь Соломон умом и красотою царицы, какие загадки они друг-другу задавали, не в том суть. Главное, что царица уехала от него не одна. Спустя несколько месяцев она родила сына и назвала его Менеликом. Это был Менелик I.
— Интересно, как ей удалось покорить царя с такими ногами? — спросил первый помощник Рощин. — Ведь их в постели не спрячешь, а ноги для женщины самое главное.
— Да уж, с такими ногами только в карточные дамы, — подхватил Головнин шутку моряка. Что с них взять? Моряки да охотники никогда особой куртуазностью не отличались.
Аршинов и бровью не повел. Он продолжал свой рассказ:
— Как вам известно, сейчас в Эфиопии правит Менелик II. Думаю, что он не зря взял себе это имя — не верю я в совпадения.
— Ну и что? — довольно бестактно перебил Аршинова Головнин. Скорее всего, столовое вино бросилось ему в голову. — У нас тоже монаршие особы по номерам различаются, никто не возражает.
— Как вам будет угодно, — не по натуре кротко ответил Аршинов. — Вы позволите продолжить?
Но тут в кают-компанию вошел второй помощник и, наклонившись к капитану, что-то сказал. Иван Александрович поднялся из-за стола и произнес:
— Продолжайте, господа, а мне пора. Александрия на горизонте.
Разговор перешел на другое, Аршинов поскучнел, и скомкал свой рассказ. Мои соседи завершили завтрак и поспешили на палубу, чтобы разглядеть приближающийся город.
Александрия вставала перед нами в пенной дымке облаков. В небе летали чайки, изменился воздух — с берега доносились запахи рыбы и дыма. Вскоре я уже слышала пронзительные крики муэдзина, сгонявшего правоверных на молитву.
Нестеров был уже тут как тут со своим фотографическим аппаратом. Он что-то подкручивал, налаживал в странного вида коробке с двумя полусферами.
— Что вы будете снимать, Арсений Михайлович? — спросила я. — Не далековат ли берег?
— Моя «Фотосфера», Аполлинария Лазаревна, самый современный аппарат в нынешнее время. Вот, попробовать решил, а вдруг удастся? Я слышал, что в Александрии можно будет разжиться фотографическими пластинками. Хоть я и взял много, но они кончаются с непостижимой быстротой.
Ко мне неслышными шагами подошел Лев Платонович.
— Мадам Авилова, вы бы не хотели немного прогуляться по городу? С удовольствием составлю вам компанию.
— Разве мы не едем все вместе?
— Да, но мне бы хотелось показать вам особые лавки, с шелками и благовониями.
— Спасибо, месье Головнин, я не расположена сейчас к тратам. А город мне покажет Николай Иванович, он был тут не раз, — мне совершенно не нравилось совершать прогулку в обществе выпившего провожатого.
— Ну, тогда мы с Арсением Михайловичем отправимся запечатлевать виды.
Охотник откланялся и исчез, а я отправилась в каюту надеть дорожное платье.
И остановилась на пороге. Кто-то посещал каюту и рылся в моих вещах. Хотя незваный визитер старался положить все на место, но я знала, что он здесь был: салфетка свешивалась со стола немного криво, одеяло на кровати морщило, а ведь я всегда, по привычке, вбитой еще в женском институте, натягиваю его на кровать, уходя из комнаты. Институтка не должна показывать, что она пользуется постелью.
Вытянув из-под койки саквояж, я обнаружила, что в нем все перевернуто. Даже мои флакончики с разными порошками были притерты не до конца. Все это меня настолько неприятно поразило, что я решила впредь быть более осторожной. Ведь вполне вероятно, что не найдя того, что искали, преступник не остановится, чтобы обыскать меня. Значит, надо постоянно быть рядом с кем-нибудь, кому я доверяю. А кроме Аршинова и арапчонка Али, я никого ранее не знала. Каждый вызывал подозрения.
Достав пергамент, я положила его на дно саквояжа, решив, что второй раз ко мне больше не полезут и, переодевшись, вышла на палубу.
Александрия кишела профессиональными попрошайками. Город оглушил шумом, яркими красками, кричащими мальчишками, предлагавшими всякую всячину: холодный лимонад, восточные сладости, резных верблюдиков.
Мы с Аршиновым бродили по узким улочкам с глинобитными стенами, протянувшимися вглубь от Восточной бухты, прогулялись по антикварным лавочкам во французских садах, полюбовались домами, украшенными машрабией — резными деревянными фонарями на окнах.
Когда же пришло время перекусить, мы нашли прохладную таверну с низкими сводчатыми потолками. Нам тут же принесли мункачину — салат из апельсинов с оливками, бабагануш из баклажан, потом подали острый фасолевый суп, курицу в меду с орехами, а на десерт — кофе в маленьких чашечках и восточные сладости. Я ощущала себя на верху блаженства после пресной корабельной кухни.
— Николай Иванович, а что же дальше было с сыном царицы Савской? — спросила я.
— О, это удивительная история! Сын Соломона вырос весь в папашу — такой же умный и головастый. Царица на него не нарадовалась. И когда Менелику исполнилось шестнадцать — возраст совершеннолетия, она, собрав богатые дары, отправила его к отцу.
Долго шло посольство из страны Куш — так называли Эфиопию, пока не добрались до страны Иудейской. Царю Соломону доложили, что его сын Менелик хочет его видеть, и царь решил испытать его так, как когда-то испытывал его мать. Он приказал одному из слуг надеть роскошные царские одежды и сесть на трон, а сам смешался с толпой придворных.
Менелик Соломонид[13] подошел к трону, но не поклонился, а пристально посмотрел на «царя». Потом отвернулся, поискал глазами, и сразу выделил глазами Соломона, хотя он ни разу в жизни не видел его, да и портретов тоже не было. Сыграло сыновнее чувство. Он поклонился отцу и сказал: "Великий царь, я, сын твой, Менелик, пришел засвидетельствовать тебе свое почтение и передать тебе те дары, что послала моя мать, царица Савская!" Ну, может, он как-то по-другому сказал, но суть была ясна: сын узнал отца. Соломон вышел из толпы царедворцев, обнял сына и пригласил его пожить во дворце, сколько тот пожелает.
Менелик с радостью согласился и остался при дворе. Он был очень любознательным юношей: участвовал в храмовых богослужениях, возносил почести ковчегу Завета, в котором лежали священные скрижали. Он объезжал границы, наблюдал за сбором фиников и гранатов, строительством дорог. Он восхищался мощью государства, расцветающим под неусыпным взором царя, и понимал, как далеко простерлась власть мудрейшего Соломона.
Лишь одно волновало его, воспитанного матерью в религии отца: у царя было 700 жен и 300 наложниц разной веры. Они поклонялись идолам, и не верили в единого бога. Некоторые из идолов были столь омерзительны, что требовали человеческих жертв. Более того, сам царь не гнушался обрядами и проводил их в капищах чужеземных богов вместе со своими женами.
И тогда у Менелика возник план. Он попросил несколько молодых людей, преданных ему, помочь в одном секретном мероприятии. Заручившись их согласием, он пришел к отцу и попросил у царя Соломона разрешения отбыть на родину, к матери, царице Савской. Царь согласился с неудовольствием, уж больно понравился ему смышленый сын, и Менелик принялся собираться в обратный путь. Соломон одарил его богатыми дарами, предоставил свиту и охрану. Менелик попросил, чтобы в его свите были те юноши, которые согласились помочь ему.
В последнюю ночь перед отбытием Менелик сотоварищи пробрались в Святая Святых Храма и украли Ковчег Завета. Они вынесли его через подземный ход, прорытый по приказу Соломона. Царский сын прихватил также шкатулку, которая лежала рядом с ковчегом.
Никто не хватился пропажи, так как в Святая Святых позволительно входить только первосвященнику и только раз в год, так что у Менелика было время добраться до дома. Ковчег он спрятал в Аксуме, в городе на севере Абиссинии, а потом, спустя многие годы, на том месте была построена церковь Святой Марии Сионской. С тех пор стал ковчег абиссинской святыней, хотя никто его не видел и не открывал. Нельзя.
Аршинов замолчал, отпил уже холодного кофе и жестом приказал мальчишке-слуге принести другую чашку.
— А что было в той шкатулке, которую Менелик украл вместе с ковчегом? — спросила я.
