Жан-Франсуа Паро - Человек со свинцовым чревом

Сартин одобрительно кивнул.

— Если вы оказываете мне честь, интересуясь моим мнением, — продолжил Николя, — то вот что беспокоит меня в нашем расследовании. Мы знаем, что самоубийство — это акт, противоречащий божественному закону, это несчастье, которое ляжет позором на уважаемое семейство. Тело, лежащее перед нами, — это тело не простолюдина, не бедняка, которого бесчисленные несчастья довели до крайности. Перед нами знатный человек, хорошо образованный юноша, который отлично знал, как его поступок отразится на судьбе его родителей и близких, и все-таки совершил непоправимое, не оставив своей семье ни единого шанса избежать позора. Не находите ли вы странным, что в письме он не объяснил причин своего поступка? Это совершенно безответственно.

Николя собрал со стола бумаги и протянул их Сартину.

— Имейте в виду, месье, эту новость будет трудно скрыть. Слухи о ней уже прошли в Опере и перекинулись в город. Скоро они дойдут до двора. Конечно же обо всем доложат принцессе, каждый своими словами. Дюжине людей уже обо всем известно: полицейским, слугам виконта и слугам его соседей. Эти слухи никто не в силах остановить, и скоро они вырастут до невероятных размеров… Болтунов хлебом не корми, дай только разнести такую новость…

Месье де Сартин мерил шагами комнату.

— К чему весь этот разговор и какими путями мы сможем выбраться из лабиринта? Что вы предлагаете делать?

— Я думаю, месье, что нам следует без огласки и объяснений причин этого несчастного случая, перевезти тело виконта в Басс-Жеоль, в Шатле, чтобы произвести вскрытие в обстановке полной секретности. Это решение позволит нам выиграть время.

— А спустя несколько дней мы окажемся в центре скандала, который обрастет еще тысячей слухов. И я догадываюсь о той роли, которую вы, несомненно, уготовили для меня: объявить графу Рюиссеку, что я передал тело его сына в анатомический театр. Ради бога, предоставьте мне более убедительные аргументы.

— Я не думаю, месье, что вы не понимаете всей важности моего предложения. Если я настаиваю на вскрытии тела виконта де Рюиссека, то делаю это только для того, чтобы сохранить его доброе имя и честь семьи, ибо я уверен: вскрытие покажет, что он был убит.

II

ПОТЕРЯННОЕ ДИТЯ

Правда — возможно, ты не захочешь ее выслушать; но я и не собираюсь говорить ее сейчас, ничего страшного не случится, если я открою ее тебе в следующий раз.

На это заявление, высказанное спокойным и уверенным тоном, месье де Сартин ответил не сразу. Тень сомнения читалась на его лице. Он глубоко вздохнул, сложил руки и, откашлявшись, наконец заговорил:

— Месье, серьезность вашего заявления могла бы повергнуть меня в совершенное замешательство, и моей первой мыслью, не скрою, было разжаловать вас в штатские. Но тут я вспомнил, что в ваши обязанности входит именно расследование экстраординарных дел. К тому же ваше предположение лишило меня покоя. Как обычно, вы мало что мне объяснили, не осветили своей волшебной лампой истину, которая до поры до времени видна только вам…

— Месье…

— Нет-нет, я вас не слушаю и не собираюсь больше слушать. Вы — комиссар и магистрат, и именно вам я поручаю это дело. Я ухожу, оставляю вас, меня это дело более не интересует! И не пытайтесь втянуть меня в вашу сложную цепь доказательств, в чем вы так преуспели, ведь вы думаете, что знаете все лучше всех. Правы вы или ошибаетесь? В данный момент это неважно. Я покидаю вас и еду в Версаль, чтобы заняться там самыми неотложными делами. Я заранее доложу обо всем месье де Сен-Флорантену, чтобы хоть как-то оградить себя от бури нападок, которую, несомненно, обрушит на меня граф де Рюиссек. Но в этой игре у нас есть один козырь. Мадам Виктория недавно назвала нашего министра дураком; как обычно при дворе, ему об этом доложили, и теперь, обычно скромный и нерешительный, он не упустит случая доставить себе удовольствие, заперев ее сестру Аделаиду и поговорив с королем о здравомыслии. И он не потерпит, если кто-то станет препятствовать ему в исполнении его обязанностей. Нет-нет, не перебивайте меня…

Николя перебил генерал-лейтенанта:

— Вы не застанете месье де Сен-Флорантена в Версале.

— Как это, о ком вы говорите?

— О министре, месье.

— Значит, вы не только единолично принимаете решения по делу о самоубийстве, но и утверждаете, что вам известно, где сейчас находится министр?

— Я ваш ученик, месье, и ваш покорный слуга. Мне известно все, что происходит в Париже; обратное означало бы, что я плохо справляюсь со своими обязанностями, и тогда вы могли бы упрекнуть меня за неведение и малое усердие. Итак, я могу сказать вам, что мадам де Сен-Флорантен этим вечером навещает королеву, ведь она ее любимая наперсница. Что до министра, он выехал из Версаля около трех, под предлогом того, что будет сопровождать мадам Аделаиду в Оперу, на самом же деле он отправился навестить прекрасную Аглаю.

— Прекрасную Аглаю?

— Мари-Мадлен де Кюзак, супругу де Ланжака, его любовницу. В этот час он любезничает с ней в гостинице на улице Ришелье. Следовательно, месье, вам нет необходимости ехать в Версаль.

Месье де Сартин не смог удержаться от смеха:

— Это избавит меня от бессонной ночи!

Николя в последний раз попытался использовать свой шанс.

— Вы не желаете узнать, по какой причине…

— Чем меньше я буду знать, тем лучше для меня в данный момент. Это поставит под сомнение мою способность вести дело, что мне совершенно не нужно. И по правде говоря, странно строить догадки по поводу дела, все обстоятельства которого указывают на самоубийство. Если же нет… О, не радуйтесь, я не верю в то, что это убийство… Я передаю вам расследование, и вы скажете месье де Рюиссеку, что срочное дело при дворе заставило меня покинуть его дворец в спешном порядке и что я полностью полагаюсь на вас. Что ж, расскажите ему эту сказку! Я отправлю к вам инспектора Бурдо. Завтра принесете мне отчет. Будьте точны. Не давайте воли воображению. Я говорю достаточно ясно? Не рубите сук, на котором сидите. Вы вольны закладывать мины сколько вам угодно, но не взрывайте ничего без моего письменного приказа.

— А если граф будет противиться вывозу тела своего сына из дома?

— Вы же магистрат. Прикажите, составьте официальный документ, дайте распоряжения. Позвольте откланяться, месье.

Оставшись один, Николя уселся в кресло, чтобы поразмышлять над настроениями своего шефа. Необходимо было делать скидку на обстоятельства и принимать в расчет тонкую игру генерал-лейтенанта, которую он вел с сильными мира сего, учитывая их желания и тайные замыслы. С королем, месье де Флорантеном, королевской семьей, парламентом, иезуитами, янсенистами, философами и ворами это было нелегко. Вдобавок — тревоги военного времени и боязнь интриг со стороны соседних государств.

Конечно Николя все это понимал, но со временем он перестал быть лишь учеником. Сартин очень часто забывал, что его подопечный был уже комиссаром полиции, а не юным провинциалом, только что приехавшим в Париж из деревни. Он отогнал эту мысль, решив, что несправедливо было бы думать так о человеке, которому он обязан всем. Сейчас важно было лишь найти верное средство, чтобы раскрыть это щекотливое дело.

Сартин был глубоко оскорблен графом де Рюиссеком и был только рад переложить ответственность за это дело на Николя. Он не обсуждал предположения, выдвинутые Николя, лишь потому, что его не интересовали детали. Как говорил Бурдо, «голодному все равно, какого цвета кастрюля». Генерал-лейтенант полиции не занимался кухней следователей. Он помнил о высокой идее своего предназначения и брал в расчет лишь эффективность. Он не вдавался в подробности всех деталей работы своих подчиненных, он ждал доказательств и результатов.

Что до доказательств, их у Николя пока не было. Он решил прислушаться к своей интуиции. Сартин не заметил самого главного противоречия, которое могло поставить под сомнение предположение Николя: комната виконта была закрыта с внутренней стороны и в ней не было ни одного выхода, через который предполагаемый убийца мог бы скрыться.

И все же Николя сожалел, что не успел разъяснить своему шефу главную причину, на которой основывалось его предположение. Причиной этой был вид тела виконта. Его опыт, почерпнутый из разговоров со своим другом Семакгюсом, военным хирургом, и из общения с Сансоном, парижским палачом, был не напрасен.

Николя встал и отправился еще раз осмотреть тело. Никогда еще ему не приходилось видеть такого обезображенного конвульсиями, искаженного лица. А самое главное: состояние тела и раны нисколько не соответствовали тому краткому промежутку времени, который отделял выстрел, услышанный Пикаром, от их прибытия во дворец Рюиссека. И было еще кое-что, что беспокоило Николя, какое-то неясное чувство, мешавшее ему разгадать эту загадку.