Валерий Введенский - Приказчик без головы
– Нет! Он убийца, он! Чуйка мне подсказывает!
– Кто-кто подсказывает? – едва не поперхнулся коньяком Тарусов.
– Чуйка! Интуиция то бишь.
– Да-с, Антон Семенович! За время работы в полиции ваш словарный запас, безусловно, обогатился.
– Не без того, – не расслышав иронии, согласился Выговский.
– И все же – как же вы добились признания? Допрашивали с пристрастием?
– Что вы! – едва не обиделся Антон Семенович.
– Ой ли?
– Пальцем не тронули! В съезжем доме Петербургской части против таких молчунов оружие секретное имеется.
Тарусов чертыхнулся. Неужели фармацевтику какую придумали?
– Вам ли не знать, Дмитрий Данилович! – продолжил Выговский.
– Просветите! – Голосом, не обещавшим ничего хорошего, сказал князь.
– Отец Мефодий там окормляет. И так душеспасительно, что мазуриков до костей пронимает! Мишка Тосненский месяц молчал, где подельник его прячется. А с Мефодием поговорил четверть часа – и все подчистую выложил. Эх! Этого бы батюшку в штат…
– Вы утверждаете, что Муравкин после беседы с попом…
– Да, да! Сам на допрос запросился!
– Поп, поп, толоконный лоб, – постукивая костяшками о столик, проговорил Дмитрий Данилович и выразительно посмотрел на Сашеньку.
Но та разбиралась с петелькой и намек не услышала.
– Что вы такое говорите? – удивился Выговский.
– Так, стихи. Пушкин. Неужели не читали?
– Да я в основном пятнадцатый[10] том…
– Понятно! А кабы Антип не признался? Уперся бы на первоначальных показаниях – передали бы дело в суд?
– Лет пять назад – непременно, теперь – вряд ли. Адвокаты проклятущие в пух и прах разнесут… Ой… Извините!
– Пустяки, продолжайте, я не из обидчивых…
– Как адвокатов в суд допустили, очень сложно стало! Если признаний с уликами нет, одни только подозрения, – отпускаем. Ничего в суде не докажешь!
– А почему доказательств не собрали?
– Каких доказательств?
– Топор, например.
– Топор Антип вместе с телом утопил. Вы разве дело не читали?
– Читал! Потому и вопросов тьма. Согласно показаниям, Муравкин убил и разделал брата дома?
– Так точно!
– Жена помогала?
– Нет! Со слов Антипа, с младенцем к фельдшеру ездила.
– Допустим! Кровь на полу нашли?
– Нет! Замыл, верно…
– Тело Антип когда выносил?
– Ночью! Днем дворник во дворе. И прохожие.
– А жена? Она что же, до поздней ночи у фельдшера была? – Дмитрий Данилович сделал паузу для ответа, но такового не дождался. – Получается, Маруся знала про убийство. Или свидетельница она, или соучастница. И никакой проклятый адвокат…
– Ну я же извинился…
– …не разнес бы вас в пух и прах, если бы вы ее допросили! Я дело внимательно прочитал, аж два раза, а вот показаний Маруси не обнаружил. Почему?
Выговский опустил голову. Его была вина, ему Крутилин поручил опросить супружницу предполагаемого убийцы. Но при задержании с бабой приключилась истерика, а на другой день она испарилась в неизвестном направлении.
– Нету показаний! – сокрушенно признался Антон Семенович. – Не успели. Уехала неизвестно куда. Внезапно!
– Искали? – уточнил Дмитрий Данилович.
– Ну так… Без упорства. Антип-то сознался… А работы много. Ой много… Сегодня еще утопленник всплыл. В Лахте…
– Тоже без головы?
– Да! А вдобавок без кожи и без мышц! Разложился бесповоротно. Все сгнило. Одежда в том числе. Как опознать, ума не приложу… Одна лишь ерундовая зацепка: на левой руке большого пальца не хватает…
– Большого пальца? – воскликнула Сашенька.
Дмитрий Данилович посмотрел на нее с удивлением.
– Но зацепка эта пока никуда не привела, – с охотой стал рассказывать Антон Семенович, стремясь уйти от разговора про исчезнувшую Марусю. – Картотеку пропавших глянули, там разнообразные экземпляры имеются: без двух пальцев, без трех, а вот без одного, да чтоб именно большого, нету. Думаю, не наш скелет, не питерский. Приплыть мог откуда угодно. Из Гельсингфорса[11], к примеру…
– Скелет в прозекторскую на 5-ю линию отвезли? – с надеждой спросила Александра Ильинична.
Дмитрий Данилович еще раз на нее посмотрел. Что это у Сашеньки на уме?
– Куда ж еще? – пожал плечами Антон Семенович. – Все, что непонятно, к Прыжову!
Дмитрий Данилович вспомнил о четырехпалом скелете перед сном:
– Ты Алексея Ивановича хочешь снова в гости позвать?
Сашенька нежно поцеловала мужа в ответ.
– Хорошо! – согласился Диди. – Но послезавтра! На завтра я Владимира Артуровича пригласил.
Владимир Артурович был главным редактором «Столичных новостей».
Глава третья
Утром Александра Ильинична вспомнила про писчие принадлежности и пошла в комнату старшего сына. Дверь была приоткрыта. Доносившийся оттуда разговор премного ее озадачил.
– Обхвати за шею… – сказал Евгений.
– Фи…
– Но…
– Ни за что! Придумай другое, – капризно повелела Таня.
– Какое другое?
– Не знаю! Сам ее обхвати! Ты же спишь и видишь…
– Молчи! Тоже мне, принцесса Дурандот…
– Кто Дурандот? Я?!
– Дети! Не ругайтесь, – прервала намечавшуюся ссору Александра Ильинична. – Что это вы затеяли?
– Ничего! – Татьяна повела плечами и гордо удалилась.
– Может, ты расскажешь? – спросила мать Евгения, когда дочь с шумом хлопнула дверью.
– Нечего мне рассказывать! И некогда. Я читаю! – Сын схватил с полки книгу и, раскрыв ее, плюхнулся на стул, демонстрируя, что крайне занят.
Сашенька вздохнула. Шестнадцать – самый трудный возраст.
– Одолжи-ка мне тетрадку и карандаш.
– Возьмите, маменька, на столе.
Карандаш Сашенька выбрала новомодный, копировальный, еще именуемый химическим (если написанное таким смочить водой, будет полная иллюзия чернильной записи), а тетрадок прихватила две. Утром ее посетила мысль записать вчерашние беседы. Вдруг пригодятся? Память у Александры Ильиничны была хорошей, могла следующим днем дословно пересказать многочасовой разговор за ужином, но почему-то краткосрочной – через месяц уже ничего не вспоминалось.
Придя к себе, княгиня встала за бюро и тщательнейшим образом запечатлела события последних двух дней.
– Александра Ильинична! На ужин что прикажете? – спросила заглянувшая к хозяйке Клавдия Степановна. – Или Дмитрий Данилович гостя в ресторацию поведет?
– Нет, нет! Дома, дома…
Рестораны были Тарусовым не по карману.
Составление меню было мучением для Сашеньки. В родительском доме, где она выросла, пищу подавали простую – каши, студни, пироги, блины, щи, борщи. И вовсе не по бедности. Дед Александры Ильиничны, Игнат Стрельцов, основатель торгового дома, гремевшего на всю Россию, происходил из клинских крестьян. Начал коммерцию с гривенника, закончил, ворочая миллионами, но привычек в еде не поменял. Чем в детстве его мать потчевала, то и подавали у Стрельцовых. А вот князья Тарусовы кушали всегда изысканно. И с размахом! Обед на тридцать персон накрывали, ужин – на пятьдесят. Один повар из Парижа был, другой из Италии. Так, незаметно для себя, имения с состоянием и проели.
Сам Диди на предков, проведших жизнь праздную и никчемную, не походил. Сызмальства его тянуло к книгам и учению, однако семейную страсть к утонченной пище он унаследовал, благо Клавдия Степановна многому научилась как у итальянца, так и у француза. Она же до поры до времени составляла меню. Но из-за разгоревшегося однажды конфликта (о нем чуть позже) стала обременять этим хозяйку.
– Ну и что, что приготовить? – командирским тоном повторила вопрос вредная служанка.
Сашенька поджала губу и назвала первое, что пришло на ум:
– Яйца пашот, телятина под брусничным соусом, а на десерт миндальный торт.
– Ежели пашота желаете, яйца надо наисвежайшие. Из-под куры. Где я их возьму? Пост, разносчики яиц не носят. На базар надобно, а некому!
Сашенька сосчитала до десяти, чтобы не взорваться. Так учил ее дядя…
Дядя! В миру был Андрей Игнатьевич Стрельцов, а ныне отец Мефодий. Вот кто поможет!
Зажав в пальцах карандаш, она победоносно прошлась по комнате, тихонько напевая любимую увертюру к «Травиате».
Поймав извозчика, Сашенька поехала на Большую Пушкарскую.
Знала, что застать дядю непросто, но готова была ждать, сколько придется. Кто, как не он, знал ответ на взволновавший ее вопрос!
Редки в России купеческие династии, большинство их во втором колене прерываются, лишь старообрядцы по суровости веры за семейное дело крепко держатся. Причина проста: основатели торговых домов, пройдя путь с низов, копейкой дорожат и ухарство свое в узде держат, зато их сыновья, с детства огражденные от лишений, тяжкий труд зарабатывания предпочитают более легкому – мотовству. Родительские капиталы кажутся бесконечными, науку коммерции постигают дети из-под палки, еще при жизни родителя успевают наделать долгов, а уж после его смерти быстро проматывают состояние.
