Том Харпер - Рыцари креста
— Хотелось бы знать, что они станут делать, если там будут только земля и камни? — прошептал Сигурд.
— Это чудесное знамение, — продолжил Адемар, — должно воспламенить в наших сердцах Божественный огонь. Кто теперь усомнится в том, что Бог с нами? Да, мы до крайности изнурены и измотаны этим походом, да, со всех сторон нас окружают враги, но Бог — Бог нас не оставил! Мы — его люди, мы — овцы на Его пажитях, и Он не забывает этого. Пусть же каждый военачальник и каждый рыцарь, каждый паломник и каждый слуга вспомнит об этом! Поклянитесь святыми тайнами, что ни один из вас не покинет Антиохии до той поры, пока ее не оставят все остальные! Что бы нас ни ожидало, победа или поражение, мы готовы отдаться Его святой воле!
Вышедший вперед Боэмунд поднял свой меч рукоятью вверх, держа его за клинок.
— Клянусь крестом, святыми тайнами и всеми святыми, что я не покину Антиохии до тех пор, пока мы не победим врага или не погибнем!
Граф Раймунд, явно не желавший отставать от своего соперника, опустился на колени перед своим мечом и изрек:
— Мы — Божье воинство, соединенное с Господом таинством причастия, и потому ни сейчас, ни впредь мы не ослушаемся Его святой воли. — Поднявшись с колен, он обнял Петра Варфоломея за плечи. — Что же касается этого Божьего вестника, то я отведу его в свой лагерь и воздам ему должные почести.
Один за другим военачальники опускались на колени и давали подобные же клятвы, после чего их примеру последовало и все стоявшее на вершине воинство.
— Эти три дня мы посвятим посту и покаянию, — произнес епископ, обводя взглядом коленопреклоненное войско. — Исповедуйте свои грехи, очистите сердца и приготовьте души к блаженной вечности.
Один из священнослужителей произнес:
— Tradiderunt me in manus impiorum, et inter iniquos proiecerunt me.
— Congregati sunt adversum me fortes et sicut gigantes steterunt contra me, — ответило войско.
Мы с Сигурдом решили, что настало время возвращаться на башню.
31
Как и сказал Адемар, следующие три дня мы провели в посте и покаянии. Соблюдать трехдневный пост, объявленный Адемаром, было совсем несложно, ибо в Антиохии не осталось ни крошки еды. Покаянные молитвы нам приходилось совмещать с боями. Кербога снова и снова шел на приступ франкских укреплений, а Боэмунд раз за разом отражал его атаки. Ночью на вершине светились сторожевые костры, а днем над ней клубился дым сжигаемых трупов. Я больше не участвовал в боях и целыми днями мерил стену шагами, время от времени поглядывая на речную долину и понимая при этом, что помощи нам ждать неоткуда.
На третью ночь мы с Сигурдом и Мушидом забрались на верхнюю площадку башни. Оружейник, уходивший невесть куда и появлявшийся невесть откуда, стал нашим частым гостем. Это было одно из немногих мест, где он мог чувствовать себя в безопасности, мне же нравилось проводить время в его компании. Беседуя с ним, я забывал о наших бесконечных тяготах, хотя Анна по-прежнему относилась к нему с недоверием. Я высоко ценил сведения, которые ему удавалось собрать во время странствий.
— Армия Кербоги не столь уж и сильна, — сказал Мушид. — Вот уже неделю он посылает свои войска против Боэмунда. Норманны понесли тяжелые жертвы, но турок погибло еще больше, а город им взять так и не удалось.
— Рано или поздно это все равно произойдет, — заметил Сигурд, пребывавший в подавленном настроении с тех самых пор, как мы вернулись с горы. — С одной стороны нас осаждают турки, с другой — голод. Мы не можем бесконечно воевать на два фронта.
Мушид кивнул.
— Но враги есть и у Кербоги. Первый из них — жажда. Десять тысяч турок стоят лагерем на горе, где нет ни родников, ни речушек. До летнего солнцестояния осталась всего неделя, и каждый новый день у них начинается с битвы. Их силы гаснут день ото дня.
— Наши — тоже.
— Воинство Кербоги слишком хрупко. Эмир Алеппо не станет воевать вместе с эмиром Дамаска, поскольку совсем недавно они были заклятыми врагами. Эмир Дамаска то и дело посматривает назад, поскольку в его южные пределы вторглись египетские Фатимиды. Эмиров Хомса и Менбиза разделяет кровная месть. Сарацины презирают турок, не способных защитить собственные земли. Кербоге, звание которого не столь высоко, как его репутация, приходится запрягать всех этих норовистых скакунов в одну колесницу. Если они по-прежнему будут кусать друг друга и тянуть в разные стороны, колесница эта станет неуправляемой.
— В этом смысле франки ничем не отличаются от исмаилитов, — сказал я. — Бранящиеся правители, завидующие друг другу, и различные народы, разделившиеся внутри себя. Если турок начнет мучить жажда, они всегда смогут утолить ее, отступив к Оронту, мы же не сможем утолить своего голода ничем.
— Никак не могу взять в толк: ты исмаилит, но тебя нисколько не трогает судьба твоих братьев. — Сигурд не испытывал по отношению к Мушиду особой неприязни, но и не доверял ему. Он привык к четкой диспозиции, и присутствие исмаилита, который не являлся врагом, нарушало его душевное спокойствие. — На чьей же ты стороне?
— На стороне войны, — ответила появившаяся из башни Анна. Ее светлое платье было испачкано кровью. — Чем дольше будет длиться эта война, тем больше жизней унесут его мечи.
— Как там твой пациент? — поинтересовался я, поспешив сменить тему разговора. — Он по-прежнему молчит?
Анна села возле меня.
— С его уст за все это время не слетело ни слова. Похоже, он умирает.
— Если бы не ты, его бы уже не было в живых, — вздохнул Сигурд. — Зачем продлевать жизнь этому убийце и еретику, в то время как достойные люди умирают?
Ничего не ответив, Анна заглянула мне в глаза, ища оправдания.
— Господу дорога каждая жизнь, — нехотя ответил я, стараясь скрыть смущение.
Истина, как они, вероятно, понимали и сами, состояла в том, что происходящее находилось не в моей власти. Моя жизнь балансировала на лезвии меча, чья рукоять находилась в руках франков, которым не было до меня дела. Мое спасение и моя гибель стали бы одним из неизбежных следствий их судьбы. Лишь занимаясь расследованием убийства Дрого, я до какой-то степени оставался хозяином положения. Впрочем, возможно, я обманывался и в этом.
— Смотрите! — Мушид неожиданно вскочил на ноги и, как древний кудесник, указал на звезды. — Вы видите эту северную звезду?
Сначала я не видел ничего, кроме созвездий, таких же застывших и безмолвных, как всегда. Но потом, следуя за указующим перстом Мушида, нашел на небосводе новую звезду. Она превосходила своей яркостью все прочие светила и, казалось, росла на глазах.
— Она падает на лагерь Кербоги… — пробормотал Сигурд.
И действительно, эта необычная звезда становилась все ближе, ибо падала с неба на землю подобно Люциферу.
— Вот это да!
Чудесным образом звезда разделилась на три части, напоминавшие своим видом зубцы огромного трезубца, который вот-вот готов был вонзиться в землю. Каждая из этих частей продолжала сиять звездным светом, за ними тянулись небольшие бледные хвосты, похожие на развеваемые ветром плащи.
— Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, — прошептала Анна.
— Триединый Бог готов поразить воинство Кербоги, — сказал Мушид. — Похоже, у вас еще есть надежда.
— А может быть, это скатилась с небесного свода звезда Боэмунда? — возразил Сигурд. — Его погибель явилась с севера.
Мушид улыбнулся.
— Что сказал ангел, возвестивший рождение Иисуса? «Радуйтесь!» Сначала Ваш Бог говорил с вашими крестьянами и священниками, теперь же Он явил Свое новое знамение всем, кто находится сейчас в этом городе, в знак того, что Он вас не оставил. Начинается время чудес!
Я удивленно посмотрел на оружейника. На последних словах его обычно мягкий и вкрадчивый голос стал сильным и глубоким, как будто отражал какую-то глубокую истину. Мушид походил сейчас на пророка или оракула.
— Спасти нас теперь может только чудо, — откликнулся Сигурд.
Анна посмотрела на него непроницаемым взглядом.
— Молитесь о том, чтобы Бог не разгневался, ведь завтра они собираются раскапывать церковь.
Несколько позже, когда все остальные отошли ко сну, я спустился с башни и перешел на другую сторону дороги. Мы заняли один из стоявших возле нее домов — невысокое квадратное строение с небольшим внутренним двориком. Поработав топорами, варяги расширили дверь настолько, что через нее стала спокойно проходить лошадь, что позволило им превратить внутренний дворик в стойло. У нас оставалось всего три костлявые запаршивевшие лошади, но их теплый запах в ночном воздухе согрел мне душу. Когда я проходил мимо стойла, одна из лошадей громко зафыркала.
Сразу за импровизированной конюшней находилась вытянутая комната, обстановка которой давно пошла на дрова. Анна устроила здесь лазарет. Перебросившись парой фраз с охранявшим его варягом, я осторожно вошел в распахнутые двери. Я старался идти как можно осторожней, боясь наступить на раненых, лежавших прямо на полу. Глаза мои давно успели привыкнуть к темноте, и я никого не потревожил.
