Георгий Метельский - Тайфун над пограничной заставой
— А Костюковского куда денем? — спросил старшина. — Дадим выходной, чтобы с котеночком поигрался?
Капитан поморщился.
— Костюковского назначим дежурным по заставе.
— Дежурным? Костюковского? — мохнатые брови старшины поползли кверху. — Ох, и лихо, Владимир Александрович!.. Он нам с вами знаете что натворит?
— Ладно, старшина. Попытка — не пытка, — капитан взглянул на часы. — Однако пора проводить боевой расчет.
Начальник заставы мог не прислушиваться к раздавшемуся за дверьми топоту ног, негромким голосам, отрывистым словам команды. Чутьем, выработанным за долгие годы службы, он безошибочно определил, когда закончилось построение, вышел в коридор, выслушал рапорт дежурного по заставе и привычно, как это проделывал тысячи раз, стал подводить итоги работы за прошедшие сутки нарушений государственной границы на охраняемом участке зафиксировано не было службу все наряды несли в основном правильно, за исключением рядового Иванова, который плохо маскировался, и ефрейтора Кадзюлиса, который вел по телефону разговоры неслужебного характера.
До последнего времени в этом перечне неизменно фигурировала фамилия рядового Костюковского, но вот уже больше недели капитану не было необходимости ее называть. «Трудный солдат» стоял правофланговым, деревянно вытянувшись, с отсутствующим выражением на лице.
Начальник заставы раскрыл план охраны границы и объявил, кто когда заступает в наряд.
— Дежурный по заставе — рядовой Костюковский, — закончил капитан.
Костюковский вздрогнул, и капитан встретился с его растерянным недоумевающим взглядом. В строю тоже произошло едва уловимое движение. Стараясь это сделать незаметно, многие скосили глаза в сторону, где стоял правофланговый. Дежурных по заставе обычно назначали из сержантского состава или же из самых дисциплинированных солдат.
— Вопросы есть? — спросил капитан. — Нету? Вольно! Разойдись...
Через некоторое время в канцелярию вошли Костюковский и ефрейтор Царев с широкой красной повязкой на рукаве.
Начальник заставы встал.
— Товарищ капитан! Ефрейтор Царев дежурство по заставе сдал.
— Товарищ капитан! Рядовой Костюковский дежурство по заставе принял.
— Разрешите идти?
Царев вышел, а Костюковский задержался. Он хотел сказать капитану, что не подведет, будет стараться, но раздумал и только благодарно посмотрел на него.
Если бы капитан Березов служил «на гражданке» или даже в каких-либо других войсках, он мог бы сейчас, справив все дела, спокойно уйти домой к жене и детям. Но на заставе это не получалось. Наступала ночь — самое тревожное на границе время суток. И к тому же сегодня по заставе дежурил «трудный солдат».
Комната дежурного находилась рядом с канцелярией, и начальник заставы через приоткрытую дверь слышал, как Костюковский отвечал по телефону «соседу справа», принимал сигнал о штормовом предупреждении и передавал его на границу. Видел, как он провожал и встречал наряды. И уже под утро, возвращаясь с проверки службы пограничников и услышав четкий доклад Костюковского, спросил его.
— Как дежурится?
— Нормально, товарищ капитан, — улыбнулся тот в ответ.
Наступила весна. Отговорили ручьи. Просохли пограничные тропы.
За это время заметно подрос котенок, которого на заставе не мудрствуя лукаво назвали Васькой. Среди пограничников не было, пожалуй, ни одного (за исключением старшины), кто бы при всяком удобном случае не ласкал Ваську. Кот тоже был ласков со всеми, терся головой о сапоги и мурлыкал, когда его гладили.
Но больше всех Васька привязался к Костюковскому. Если «трудный солдат» стоял в строю — во время боевого расчета, когда заставу поднимали «в ружье», или когда Костюковский уходил в наряд и возвращался с границы, кот Васька обязательно появлялся в коридоре и, усевшись в сторонке перед строем, смотрел на него круглыми желтыми глазами. Если же «трудного солдата» в строю не было, кот Васька лениво проходил мимо. Он хорошо знал койку Костюковского и, обнаружив там ее хозяина, прыгал к нему на одеяло или же становился на задние лапы и заглядывал в лицо.
И что, наконец, было самым удивительным, кот Васька угадывал, когда Костюковский должен вернуться с наряда.
Первый раз это случилось ранним апрельским утром. Капитан ночью проверял, как несут службу наряды на границе, и с одним из нарядов вместе с Костюковским, Ивановым и ефрейтором Царевым возвращался домой, на заставу.
Когда наряд миновал рощицу, откуда уже рукой подать до заставы, капитан посмотрел вперед (он всегда любовался с этого места открывшимся видом на море) и увидел, что на пригретом солнцем валуне сидит кот Васька и смотрит в их сторону.
Васька тоже заметил наряд, спрыгнул с валуна и весело бросился навстречу людям, безошибочно нашел среди них Костюковского и потерся головой о его сапоги.
— Ай да Васька! Во дает! — радостно воскликнул Царев.
Начальник заставы посмотрел на Костюковского и увидел на его лице широченную, от уха до уха, улыбку.
«А старшина все мне бубнит, что из этого парня ни в какую не сделать человека. Вот чудак!» — подумал капитан и тоже улыбнулся.
Особенный народ
За день до того, как пойти на призывной пункт, Николай Афанасьев подал районному военкому заявление — просил направить его служить в пограничные войска. Военком сказал, что следовало бы писать по военному — не заявление, а рапорт, но это не имеет значения и просьбу допризывника Афанасьева он постарается удовлетворить.
Начитавшись книг про диверсантов, Николай мечтал о заставе, лучше именной, а не обычной, и расположенной не в городе, а где-нибудь далеко в горах, например на «крыше мира». Контрольно-следовая полоса. Пограничные столбы с гербами двух государств... В мечтах он уже видел себя героем, задержавшим нарушителя, который пробирался к нам из-за кордона, как он, рядовой Афанасьев (нет, уже сержант Афанасьев), первым обнаружил след и как потом бежал, задыхаясь, за человеком, пытавшимся уйти в тыл, как остановил его грозным окриком «Стой! Стрелять буду!», как первым все же выстрелил тот, но промахнулся... Быть убитым в схватке Николаю, понятно, не хотелось.
На деле все оказалось другим. Команду, куда он попал, повезли не на «крышу мира», а на восток через всю страну. Поезд шел долго, больше недели, пока не уперся в океан. На привокзальной площади стоял закрытый брезентовым тентом грузовик, и Николай сел на последнюю скамейку, чтобы лучше видеть новые места. Был ранний темный вечер с полной луной на чистом высоком небе.
Часа через четыре на горизонте показался город. Машина шла по краю бухты, обрамленной серебряной подковой городских фонарей и прожекторами, освещающими пакгаузы и причалы. Внутри этой подковы, отражаясь в дрожащей, как бы лакированной воде, стояли, сияя иллюминаторами, огромные океанские суда, оранжевые буксиры, катера. К бухте амфитеатром сбегали скалистые серые сопки, чуть припорошенные легким снежком, в узкие промежутки между ними чуть кверху взбегали дома, и вся эта картина напоминала формой полумесяц с отходящими от него лучиками коротких улиц.
Машина остановилась на окраине города у железных ворот с двумя пятиконечными красными звездами на створках.
— Вот мы и прибыли на свой КПП, — сказал сопровождавший команду капитан Кучеренко, выходя из кабины.
КПП означало — контрольно-пропускной пункт.
С того дня минул почти год. Николай давно свыкся с тем, что ему не пришлось служить на заставе, о чем он мечтал дома. Он привык к своей роте, к своим командирам и к своим обязанностям, службе, как говорили пограничники, — встречать из рейса и провожать в рейс наши и чужие пароходы.
Он вырос вдали от моря, в небольшом рабочем поселке, и здесь, в портовом городе с огромной гаванью, где у пирсов и на рейде стояли суда под флагами разных государств, все ему было внове и все интересно. И уже перестало казаться странным, что вот тут, на том причале, где он нес службу, у трапов, спущенных с иностранных пароходов, тоже проходила государственная граница Советского Союза и что эту границу, как и всякую другую, отделяющую нашу страну от соседней, надо охранять не менее тщательно, чем на суше.
...Сейчас он готовился идти в наряд и в комнате быта приводил себя в порядок: надраил щеткой и без того блестящие ботинки, снял какую-то соринку с гимнастерки, побрился и, прежде чем надеть свою зеленую фуражку, тщательно причесался перед зеркалом. Рядом с зеркалом висел красочный плакат, озаглавленный «Образцы фасонов коротких причесок», и Николай лишний раз убедился, что ни в чем не нарушает норму.
