Георгий Метельский - Тайфун над пограничной заставой

— Успел все-таки...

На крыльце он отряхнул шинель, шапку, обмел веником сапоги и вошел в казарму.

— А, явился, гуляка! — старшина сразу набросился на Костюковского. — А ну дыхни!

Костюковский в ответ ухмыльнулся и вынул из-за пазухи котенка. Котенок открыл глаза, потянулся и зевнул, показывая розовый рот с острыми белыми зубками.

— А это еще что такое? — крикнул старшина, увидев котенка.

— Гиппопотам, — ответил Костюковский вежливо.— Вы, наверное, никогда не видели такого страшного зверя, товарищ старшина?

— Как ты со мной разговариваешь! А ну дыхни!.. Сколько раз я тебе должон приказывать?

— Приказывают, товарищ старшина, вежливо, на «вы», а на «ты» гавкают. Вроде гиппопотамов.

— Ах так! Вот сейчас я твого гипотама, или как его там... — старшина попытался схватить котенка, но Костюковский увернулся.

— Не трогайте! — в его голосе послышалась угроза.

— А вот и трону! Вышибу из тебя дурь... А ну-ка марш к капитану! Он тебя быстро в чувство приведет.

В этот момент открылась дверь канцелярии и показался начальник заставы. Костюковский вытянулся и, держа в левой руке котенка, правой отдал честь.

— Товарищ капитан, рядовой Костюковский явился из увольнения в город.

— Вольно.

— Товарищ капитан, он со мной в пререкания вступил, — начал было старшина, но начальник заставы прервал его.

— Я все слышал.

— Так он же, товарищ капитан...

— Повторяю, я все слышал... Вы свободны, старшина.

...Прошло несколько дней. Костюковский исправно нес службу, не выкидывал никаких фокусов, и начальник заставы подумал, что человек начал исправляться, что произошел какой-то душевный перелом и дальше все пойдет хорошо.

И вдруг...

В канцелярию вбежал испуганный дежурный по заставе.

— Товарищ капитан! Костюковский по двору за старшиной с колом гоняется. Сержант Петраускас с солдатами пытались его утихомирить, так он на них тоже... Около стога.

Начальник заставы схватил шапку и без шинели выбежал из казармы.

Стог сена стоял в дальнем углу двора и предназначался для двух лошадей и коровы, которые были на заставе. Внезапно налетевший ночью шквальный ветер изрядно потрепал стог и теперь его увязывали веревками.

Завидя начальника заставы, старшина трусцой побежал ему навстречу.

— Товарищ капитан! Так дальше не можёт продолжаться. Этот бандит на меня с колом бросился.

— Причина? — спросил начальник заставы.

— Да какая там причина! — старшина махнул рукой. — Вы что, не знаете Костюковского?

— Знаю. И все же, что вызвало у него такую реакцию?

— Работал спустя рукава. Ну, я на него и цикнул... По-мужски. Послал его, куда следует.

— Ладно. Сейчас разберусь.

Стог уже привели в порядок, увязали. Несколько солдат сгребали граблями остатки сена. Начальник заставы поискал глазами Костюковского, не нашел и спросил.

— Где он?

— За стогом сидит.

— Осторожней, товарищ капитан, а то он еще и на вас кинется, — предупредил старшина. Он был малого роста, крепкий, собраный, смотрел на людей исподлобья и почти всегда подозрительно. В личной жизни ему не повезло, жена от него сбежала с демобилизованным солдатом, с той поры он ожесточился и стал грозой для всех, кто был ниже его чином.

Костюковский лежал около стога на припорошенном сеном снегу, уткнувшись лицом в землю. Плечи его конвульсивно вздрагивали. Рядом валялась шапка и кол, очевидно тот, с которым он гонялся за старшиной.

— Встать! — приказал начальник заставы.

Костюковский не изменил позы. Подошли солдаты и остановились в некотором отдалении.

— Встать, тебе говорят, — повторил начальник заставы. — Ну, чего нюни распустил? — сказал он уже помягче.

— Я его убью... — повышалось в ответ.

— Не говори глупостей. Вставай! Еще простудишься.

Костюковский поднял голову и искоса, снизу вверх посмотрел на начальника заставы. На его лице не было привычной маски деланного равнодушия, нахальства, высокомерия, сейчас оно выглядело только жалким.

— Поднимайся и пойдем ко мне. Только сначала приведи себя в порядок. Вера Петровна не любит плаксунов.

Старшина недовольно хмыкнул.

— Напрасно вы с ним цацкаетесь, товарищ капитан, — сказал он хмуро.

Костюковский поднялся, отряхнул шинель и надел шапку.

— На расправу поведете? — спросил он.

— Пошли, пошли. Там видно будет.

В голосе начальника заставы Костюковский не уловил ни угрозы, ни насмешки и покорно пошел за капитаном к стоявшему чуть в сторонке от казармы дому, где жили офицеры и старшина.

— Привел гостя, Вера Петровна, — сказал начальник заставы жене, пропуская вперед Костюковского.

— Это хорошо. Я гостей люблю... Раздевайся, проходи, — обратилась она к солдату.

Тут полагалось что-либо ответить, сказать хотя бы «спасибо», но Костюковский ничего не сказал и понуро вошел в комнату. В доме было тепло и уютно. На подоконниках цвела герань, в углу висела клетка с канарейкой, на стенах — семейные фотографии и какая-то старинная, возможно трофейная, картина в тяжелой раме.

— Ну, Костюковский, садись и рассказывай. Только начистоту. Хватит тебе притворяться, строить из себя этакого сверхчеловека. Старо и неумно... Так что у тебя вышло со старшиной?

Костюковский долго молчал, опустив лохматую голову на грудь.

— Он меня обложил... Тут ваша жена, а то я бы сказал как. А я своей матери не знал. Она под поезд попала, когда мне два года было.

Начальник заставы вздохнул.

— Понятно, Костюковский... Старшина, конечно, неправ. Но и ты хорош! Погнаться с колом!

«Трудный солдат» невесело улыбнулся.

— Счастье его, что он бегать быстро умеет. А то б...

— Это, скорей, твое счастье.

— А что мое? — он нервно пожал плечами. — Все равно моя жизнь уже пропащая.

— Опять глупости говоришь, Валерий, — начальник заставы впервые назвал его неофициально, по имени. — Расскажи о себе.

Вера Петровна тихонько поставила на стол два стакана с чаем, конфеты, вазочку с домашним печеньем. Но ни Костюковский, ни капитан не притронулись ни к чему этому. Костюковский рассказывал, капитан слушал... Когда не стало матери, он попал в дом ребенка в маленьком городке Брянской области. Потом в детдом, откуда сбежал вместе с троими такими же, как и он, шкетами. Начались скитания по стране, площадки товарных вагонов, песни тоненьким голоском в переполненных электричках, кражи, чтоб как-нибудь прокормиться. Наконец, колония для малолетних преступников, откуда его выпустили досрочно за примерное поведение и отличные успехи в школе. Затем завод — один, другой, пятый, десятый... Его либо увольняли за хулиганство, прогулы, пьянки, либо давали возможность уйти самому «по собственному желанию». Два года проработал в геологической партии на Тазовском полуострове, в тундре, где чуть было не образумился, если бы не несчастная любовь к одной геологине — жене начальника отряда, молодой, красивой до ослепления. С ее мужем он подрался, после чего его, естественно, отправили на материк первым же самолетом. Тут и подошел призывной возраст...

— Вся моя жизнь шла как-то шиворот навыворот, не той дорожкой, что надо...

— Что да, то да, — согласился начальник заставы. — Но, как говорит моя Вера Петровна, у тебя еще все впереди.

— Где уж там все впереди. Третий десяток отсчитываю.

Капитан улыбнулся.

— В общем, — старик. И жизнь подходит к концу. Так, что ли?

Костюковский согласно кивнул в ответ.

— Не могу себя переломить, товарищ капитан. Чуть что не по мне, словно вожжа под хвост попадает. Верховодить привык на гражданке. А тут все на подчинении держится. «Разрешите, пройти?», «Разрешите встать?», «Разрешите чихнуть?»

— Чего это вы чай не пьете, совсем остыл, — сказала Вера Петровна. — Сейчас я сменю на горячий.

С этих пор Костюковский стал наведываться на квартиру начальника заставы: то притащит Вере Петровне вязанку дров, то воды из колодца, то заведет домой вывалявшегося в снегу шестилетнего Петьку или принесет ему котенка.

Котенок остался на заставе. Старшина требовал, чтобы его утопили («Будет гадить, где попало»), но капитан распорядился иначе.

— Раз принес человек из такой дали, пускай котенок живет.

На других заставах, где работал Березов, всегда жили коты и не только ловили мышей, но и служили утехой для солдат. Так получилось и здесь. Теперь начальник заставы частенько видел, как Костюковский, едва выдавалась у него свободная минута, играл с котенком, приговаривая при этом что-то ласковое, и его грубое, насупленное лицо светлело. В заветной тетради, которую вел капитан, появилась еще одна запись на левой половине листа, отведенного Костюковскому.

Несколько дней спустя начальник заставы вместе со старшиной составлял план охраны границы на следующие сутки.