Макс Коллинз - Двойник
Долговязый загорелый мужчина лет сорока, с обветренным лицом, в панаме, белой рубашке с потеками пота и в бурых мешковатых штанах, сидел на скамейке и поглощал мороженое из стаканчика.
Я вылез из «Аубурна» и, не выключая двигателя, подошел к нему.
– Мест нет, – сказал он, глядя не на меня, а на свое мороженое.
– Мы делали предварительный заказ, – сказал я. Тогда он уже внимательно взглянул на меня.
– Имя?
Я посмотрел на Ма. Она высунулась из автомобиля и сказала:
– Хантер.
Мужчина кивнул, из стаканчика капало на колени. Он не обращал на это внимания.
– Маленькая женщина разместит вас, – сказал он, указывая пальцем на дверь с сеткой.
Я вошел внутрь, там располагались регистрационная стойка и небольшая унылая приемная; единственным украшением этой узкой комнаты была полка с почтовыми открытками. Но никакой маленькой женщины не обнаружил, был только колокольчик, в который я и позвонил.
«Маленькая» женщина появилась из прохода за стойкой левее стенки, на которой висели ключи от комнат. «Маленькая» женщина весила около 210 фунтов и имела рост 5 футов десять дюймов[54]. Она могла преспокойно засунуть «Детское личико» Нельсона в свой карман. На ней было веселенькое сине-белое цветастое платье, но сама женщина выглядела подавленной.
– Никогда не видела вас раньше, – сказала она, глядя на меня озабоченно и строго. Ей было тридцать с небольшим, но держу пари, что многие сказали бы, что ей за сорок. Ее волосы были собраны в уже седеющий пучок, который, казалось, никогда не расчесывали, несколько подбородков, в которых как-то терялось ее красивое лицо, нависали один над другим. У нее были зеленые беспокойные глаза.
– Мы никогда не встречались, мэм.
– Но вы один из них, – сказала она обвиняюще.
– Полагаю, что да. Тяжелый вздох.
– Сколько комнат вам надо?
– Две.
Она сняла с доски позади себя два ключа и вручила их мне, взглянув на меня исподлобья.
– Держитесь подальше от моих Эдди и Кларисы.
– Не понял?
– У меня двое детей, Эдди – семь, Кларисе – восемь. Они считают, что ваш друг Нельсон – необыкновенный. Я больше не хочу, чтобы они восторгались кем-нибудь в вашем роде.
Хотя в действительности я не был уголовником, но обиделся на такое отношение.
– Наши деньги почему-то вас устраивают, – огрызнулся я.
– Это на совести моего мужа. Если бы он сам не отсидел срок, он не относился бы так приветливо к вашей публике, – она так замотала головой, что ее нижняя губа затряслась – то ли она разозлилась, то ли собиралась расплакаться, а может, и то и другое. – Вы доведете его до гибели.
А может, он просто отбудет еще один срок. Он, должно быть, жадный тип, этот любитель мороженого на скамейке; в это время года было много туристов, заполнявших лагеря, вроде этого. Но они должны были платить, возможно, полтора доллара за комнату за ночь. Туристы из моей команды, которые скоро прибудут сюда, заплатят раз в двадцать больше.
Я подвел Ма к ее домику. Каждая белая сборная постройка была разделена на две пронумерованные комнаты. Половина домика, которую я должен был занять с Луизой, была немного дальше. Я начал перетаскивать вещи Ма, а она, не успев войти, немедленно вытянулась на одной из двух кроватей и стала читать журнал «Фотоплей» с Клодеттой Кольберт на обложке. Мне пришлось сделать две ходки, чтобы перетащить все ее барахло. Когда я второй раз вносил ее вещи, она уже заснула и даже храпела, журнал лежал на ее обширной груди. Улыбающееся лицо Клодетт вздымалось и опускалось.
Я решил и сам вздремнуть в своей комнате. В ней тоже стояли две кровати, разделенные несколькими футами, и я рассчитывал не сдвигать их и ночью. Дочь твоего клиента,напомнил я себе. Но мои мысли о происшедшем утром на ферме, однако, указывали, что интересы моего клиента, возможно, не будут соблюдены в этой маленькой, оклеенной красноватыми обоями комнате.
Первым делом я решил воспользоваться туалетом, имевшимся в каждой комнате. Опорожняя свой мочевой пузырь, я размышлял о том, как приятно ощущать себя снова в двадцатом веке – даже если справа от меня в ванне ползает насекомое, здоровенное, как мой большой палец. Я и не подумал уничтожить его. Пусть живет. Я снял брюки и вздремнул.
Разбудил меня стук в дверь. Взглянув на свои часы, я обнаружил, что было около двух часов. Я вытащил свой пистолет из-под подушки и подошел к открытому окну, на котором легко колыхались занавески под слабым летним ветерком. Я выглянул наружу.
Большой высокий мужчина – грудь бочонком, круглолицый, румяный, темноволосый, лет тридцати с небольшим – стоял там без пиджака и в подтяжках. Ручка пистолета сорок пятого калибра торчала у него из-за пояса.
Через несколько секунд я понял, кто это был –очень часто видел его фотографии в газетах.
Чарльз Артур Флойд. «Красавчик».
Он снова постучал.
– Лоуренс? Джимми Лоуренс?
Я приоткрыл дверь так, чтобы руку с пистолетом не было видно.
– Верно, – сказал я, стараясь изо всех сил не выдать себя ни голосом, ни выражением лица, что узнал его. – Кто там?
– Меня зовут Чарли Флойд, – улыбнулся он маленьким, как у купидона, ртом. Его круглое лицо светилось. У него, как у Полли Гамильтон, были щечки яблочком.
– Я слышал о вас много хорошего от наших общих знакомых.
– От кого, например?
Он по-прежнему улыбался, но теперь в его улыбке появилась какая-то настороженность.
– Нельсона, Карписа, ну и других. Откройте. Позвольте мне войти. Вы же видите обе мои руки и мой пистолет. И сами, конечно, навели такой же на меня, так что же вам тревожиться?
Я отступил и открыл дверь, наставив на него свой пистолет.
Он вошел и закрыл за собой дверь. Его темные волосы, разделенные пробором, блестели от бриолина. У него были маленькие карие глазки и большой нос.
– Уберите стреляющую железку, – сказал он, все еще по-дружески улыбаясь.
– Никто не упоминал вашего имени.
– Ну вы-то знаете, кто я.
– Вы «Красавчик» Флойд.
Он вздрогнул.
– Не верьте газетной брехне. Никто меня так не называет, никто, кроме этих тупых задниц из ФБР.
Он протянул руку. Она выглядела, словно телесного цвета рукавица кэтчера[55].
– Мои друзья называют меня Чок. Сокращенно от Чоктоу.
– Чоктоу?
– Так называют мое любимое местное пиво в холмах, откуда я родом. – Он похлопал рукой по своему объемистому животу. – Я питаю к нему слабость, и вот доказательство.
Потом он снова протянул руку, которую я, заткнув свой пистолет себе за пояс, пожал. Это было крепкое рукопожатие, он мог себе позволить носить на себе немного жира, потому что мускулов у него было больше.
Чок присел на край кровати.
– Это я должен быть осторожным, Джим. Ничего, что я называю тебя Джим?
– Нормально. А почему ты должен быть осторожным?
Он пожал плечами.
– Никогда не слышал о тебе до того, как Нельсон позвонил мне сегодня утром. Я пожал плечами.
– Попал в это дело в последнюю минуту, что тут особенного.
Флойд кивнул, поцокал языком.
– Жалко Кэнди Уолкера. Работал с ним несколько раз. Хороший парень. Хотя мило с твоей стороны, что заменил его. Я слышал, ты связан с чикагской компанией.
– Да, можно сказать.
Он ласково указал в мою сторону пальцем.
– Ты не хочешь пойти и позвонить кому-нибудь из своих друзей сейчас, до наступления завтрашнего дня?
– Зачем?
Он медленно покачал головой.
– Фрэнк Нитти не одобрил бы то, что мы собираемся сделать. – Потом он ухмыльнулся, словно озорной мальчишка собственной шутке, отчего его маленький ротик растянулся, а щечки-яблочки стали еще выпуклее, – нет, не одобрил бы.
– А почему?
– Ты еще не знаешь, как обстоят дела, не так ли, Джим? Ладно, чего уж там, узнаешь, для этого достаточно времени. – Он взглянул на карманные часы. – Ты ел?
– Я проспал ланч.
– Вечером мы устроим барбекю[56]. Тот малый, что заправляет заведением, обеспечит кур, и Ма приготовит их для нас. Я слышал, она превосходнаяповариха.
– Ма Баркер? Да.
– Эй, Джим, да сядь же, вот и стул есть, а то ты заставляешь меня нервничать, – сказал он с добродушной улыбкой. Казалось, в нем не было и намека на недоброжелательность. Он не был похож на некоторых коротышек, которые часто размахивают своими автоматами. Ему, как боксеру-профессионалу тяжеловесу, проще было прибить вас, хлопнув, желая удачи, ладонью по спине.
Поэтому я его послушался и сел.
– В Чикаго ты откуда приехал? – спросил он. Я выдал ему стандартную байку Джимми Лоуренса, это заняло какое-то время. Итак, мы уже разговаривали минут пятнадцать. Он выглядел милым и нравился мне. Но я, конечно, понимал, что он выкачивал из меня информацию, проверял, пытался понять, можно ли мне доверять.
Через некоторое время он хлопнул себя по бокам ручищами и встал.
