Роберт Харрис - Помпеи
— Хроники гласят, что в год консульства Оптимия лето выдалось в точности таким же, как нынешнее. Долгие жаркие дни, наполненные солнечным светом — «зрелые», как говорят виноделы. — Плиний слегка взболтал вино в бокале и снова понюхал его. — Кто знает? Быть может, двести лет спустя люди будут пить вино урожая нынешнего года и думать — какими мы были? Думать о нашем мастерстве. О нашем мужестве.
Похоже, камнепад усиливался. Где-то затрещало дерево. Послышался грохот бьющейся черепицы. Плиний оглядел своих сотрапезников. Помпониан вздрогнул, испуганно взглянул на потолок и уцепился за руку жены. Ливия напряженно улыбнулась супругу (она всегда была мужественнее собственного мужа). Торкват, нахмурившись, уставился в пол. Акварий, за все время ужина не сказавший ни единого слова, продолжал безмолвствовать. Плиний ощутил прилив теплых чувств по отношению к акварию — человеку науки, отправившемуся в это плавание ради знаний. Такие люди были ему по душе.
— Давайте выпьем за гениальное творение римской инженерной мысли, — предложил адмирал, — за Акву Августу, предупредившую нас обо всем — хоть у нас и не хватило ума понять это предупреждение.
Он поднял свой бокал и взглянул на Аттилия:
— За Акву Августу!
— За Акву Августу!
Они выпили, хотя и не все с равным воодушевлением. «Хорошее вино», — подумал префект, облизнув губы. Превосходное сочетание старого и молодого. В точности, как он сам и этот акварий. А если окажется, что он пил в последний раз в жизни? Что ж, превосходное вино для завершения.
Потом Плиний объявил, что отправляется спать, — и увидел, что остальные приняли его слова за шутку. Но он уверил их, что говорит абсолютно серьезно. Он приучил себя засыпать по собственному желанию — даже сидя в седле, где-нибудь среди стылых германских лесов. А сейчас — это просто игрушки!
— Акварий, если не возражаешь, я обопрусь на твою руку.
И он пожелал всем спокойной ночи.
Аттилий протянул руку адмиралу, а во вторую взял факел. Они вместе вышли в главный двор. За прошедшие годы Плинию не раз доводилось останавливаться в этом доме. И больше всего он любил этот дворик: игру света на розовых камнях, аромат цветов, воркование, несущееся из голубятни, расположенной над террасой. Но теперь двор был погружен в непроглядную тьму и дрожал от рева рушащихся камней. По обе стороны от крытого перехода все было завалено пемзой, и от пыли, поднятой сухими, ломкими камнями, у адмирала разыгралась одышка. Плиний остановился у двери в ту комнату, которую он обычно занимал, и подождал, пока Аттилий расчистит место и сможет открыть дверь. Интересно, а что случилось с птицами? Может, они улетели перед самым началом манифестации и тем самым подали знак — но рядом не случилось авгура, способного истолковать его? Или они так и сидят где-то в темноте, сбившись в кучу, и вздрагивают под ударами пемзы?
— Тебе страшно, Марк Аттилий?
— Да.
— Это хорошо. Чтобы стать храбрым, нужно сперва испытать страх — по определению.
Плиний положил руку на плечо аквария.
— Природа — милосердное божество, — сказал он. — Ее гнев никогда не длится вечно. Пожар угасает. Буря стихает. И это тоже в конце концов пройдет. Вот увидишь. Так что давай пока отдохнем.
Он прошел в небольшую комнату без окон, а Аттилий прикрыл за ним дверь.
Акварий некоторое время постоял, прислонившись к стене и глядя на сыплющуюся пемзу. Вскоре из спальни донесся громкий храп. «Поразительно!» — подумал Аттилий. То ли Плиний так хорошо притворяется, — но в этом Аттилий сомневался, — то ли старик и вправду уснул. В любом случае — поразительно. Акварий посмотрел на небо. Возможно, Плиний прав, и «манифестация», как он упорно продолжал именовать происходящее, начнет стихать. Но пока что этого не произошло. Скорее уж похоже, что неистовство бури усиливается. Аттилий осознал вдруг, что стук падающих камней звучит не так, как раньше, — более резко, — и что земля у него под ногами подрагивает, в точности как раньше, в Помпеях. Акварий осторожно шагнул наружу из-под крыши галереи, опустил факел пониже к земле — и тут же получил такой удар по руке, что едва не выронил факел. Аттилий подобрал только что упавший камень, прижался к стене и принялся рассматривать свой трофей в свете факела.
Эти камни были более темными, чем пемза, падавшая ранее. Они были плотнее и крупнее — как будто несколько обломков спаялись воедино. И они били куда сильнее. Дождь из прежних, пенистых белесых камней был неприятен и мог напугать, но он не причинял сильной боли. А от удара таким камнем человек вполне может свалиться без сознания. Сколько же будет продолжаться этот камнепад?
Аттилий прихватил камень с собой и показал его Торквату.
— Скверное дело, — сказал он. — Пока мы ели, камни сделались тяжелее.
Потом акварий обратился к Помпониану:
— Уважаемый, какие у вас здесь крыши, плоские или островерхие?
— Плоские, — отозвался Помпониан. — Они сделаны террасами — ну, чтобы любоваться с них на залив.
«О, да, — подумал Аттилий, — здешние знаменитые виды!» Быть может, если бы местные жители чуть меньше глазели на море и чуть чаще оборачивались и смотрели на гору у них за спиной, они были бы лучше подготовлены к тому, что произошло.
— А давно ли построен этот дом?
— Он принадлежал моей семье на протяжении нескольких поколений! — с гордостью объявил Помпониан. — А что?
— Здесь небезопасно оставаться. Вес камня увеличивается, а перекрытия здесь старые — рано или поздно балки не выдержат. Нам нужно выбираться наружу.
Торкват взвесил камень на ладони.
— Наружу? Вот под это?
Несколько мгновений все молчали. Затем Помпониан начал причитать, что им конец, что надо им было сразу же принести жертву Юпитеру, как он и предлагал — но его никто не стал слушать!..
— Умолкни! — прикрикнула на него жена. — У нас есть подушки. Подушки и простыни. Мы можем укрыться от камней.
— Где Плиний? — спросил Торкват.
— Спит.
— Похоже, он примирился с мыслью о смерти. Чего стоила вся эта чушь насчет вина! Но я покамест не готов умереть. А ты?
— И я.
Аттилий сам поразился тому, сколь тверд был его ответ. После смерти Сабины он словно утратил способность чувствовать, и если бы тогда ему сказали, что его земной путь близится к концу, его мало бы беспокоило, каким именно образом он прервется. Но теперь это все куда-то делось.
— Тогда давай возвращаться на берег.
Ливия кликнула рабов и велела им собирать подушки и простыни, а Аттилий поспешил во двор. Плиний продолжал храпеть. Аттилий постучался и попытался открыть дверь, но ее снова успело завалить, хоть времени прошло совсем немного. Ему пришлось присесть и разгрести камни, и лишь после этого он распахнул дверь и ввалился в спальню с факелом в руках. Аттилий потряс командующего за плечо. Старик застонал, открыл глаза и тут же сощурился.
— Отстань от меня.
И он попытался перевернуться на другой бок. Аттилий не стал с ним спорить. Он просто подхватил Плиния под мышки и рывком поднял на ноги. Пошатываясь под солидным весом, он поволок протестующего префекта к дверям. И едва лишь они очутились за порогом, как раздался треск и часть крыши обрушилась.
Они накрыли головы подушками, так, чтобы их углы защищали уши, и привязали полосами ткани, надежно закрепив под подбородком. Эти раздувшиеся белые головы придавали людям вид каких-тослепых подземных насекомых. Затем каждый взял факел или лампу, положил руку на плечо впереди-стоящего — только Торкват ни за кого не держался, потому что шел первым; а вместо подушки у него был шлем, — и они двинулись к берегу сквозь каменный ливень.
Вокруг царило буйство стихий: рокот моря, грохот каменной бури, треск ломающихся крыш. Время от времени очередной камень падал Аттилию на голову, и в ушах у аквария начинало звенеть; он не испытывал ничего подобного с тех самых пор, как вышел из детского возраста и учителя перестали отвешивать ему оплеухи. Их словно гнали сквозь строй — как будто боги наградили Вулкана триумфом, и он избрал эту болезненную процедуру, лишающую людей всякого достоинства, чтобы унизить своих пленников. Они продвигались медленно, увязая по колено в слое пемзы. Продвижение их колонны еще больше замедлял префект: Плиний упорно шел вперед, но с каждым шагом дышал все тяжелее. Он держался за Алексиона, а за него держался Аттилий. За акварием шла Ливия, за ней — Помпониан, а уже за ним хвостом тянулись рабы с факелами.
Каменный град смел с дороги беженцев, но внизу, на берегу, виднелся свет. Туда-то Торкват и повел своих спутников. Несколько жителей Стабий и матросы с «Минервы» разломали какую-то разбившуюся лодку и развели костер. Они соорудили рядом с костром некое подобие навеса, при помощи дюжины весел и прочного паруса с либурны. Некоторые беженцы явились сюда молить об укрытии, и теперь несколько сотен человек толпились и толкались, пытаясь спрятаться под навес. Они совершенно не желали делиться навесом с какими-то при-шлыми типами отвратительного вида, и насмешки уже грозили перерасти в потасовку. Но тут Торкват крикнул, что с ним — префект Плиний и что он распнет всякого моряка, который посмеет не подчиниться приказу.
