Танец фавна - Елена Бриолле
– Значит, Кальмет снял вашу статью о премьере 29 мая из-за того, что русские замахнулись на французское культурное наследие и стали претендовать на роль новаторов в искусстве, тогда как они просто союзники в военном альянсе? – спросила Николь.
– Да… – быстро ответил Брюссель и спохватился. – Понимаю… Вы не пришли устраиваться на работу секретарем…
Николь смотрела на театрального критика и молчала.
– Вы журналистка, охотящаяся за скандальным комментарием, я прав? Хм, у вас действительно большой потенциал… Позвольте дать вам один совет: не торопитесь подливать масло в огонь, пока не узнали, кто его зажег. Мы размышляем о многом, но пишем мы об искусстве, а искусство не должно служить политике. Умейте оставаться точкой, когда вокруг вас все расплываются пустыми кругами по воде. Когда Кальмет снял мою статью, я сказал ему то же самое.
Идеи и их интерпретации
В понедельник в главном дворе обувной мануфактуры Dressoir, Pémartin, Pulm & Cie собралось около ста человек. Все члены рабочего синдиката и сочувствующие, которых по случаю общей, заранее организованной забастовки просветили новыми идеями пролетарской борьбы. Все тихо гудели, как пассажиры в ожидании поезда. Ленуар стоял рядом с Рогажем и группой товарищей, с которыми они играли накануне в кости. Его глаза останавливались то на одном, то на другом рабочем в надежде увидеть среди собравшихся подозрительное или знакомое лицо. Но взгляд сыщика продолжал проскальзывать сквозь толпу, как ветерок, никого не задевая.
Для Шарля Морраса, идейного вдохновителя партии «Аксьон франсез», приготовили пюпитр, замещающий в рабочих условиях полноценную трибуну.
– Он скоро должен появиться! – сказал косой Рогаж.
– Ты его раньше когда-нибудь видел? – спросил толстяк.
– Не-а. Только в газетах.
– У него очки и острое вытянутое лицо, – задумчиво проговорил Ленуар.
– Ну, значит, худой, не разъевшийся, как большинство буржуев, – весомо заметил старик.
Рогаж обещал познакомить Ленуара с Землеройкой, если тот появится. Но, похоже, у Землеройки на сегодня были другие планы. С каждой минутой сыщик все больше начинал сомневаться в успехе всей его затеи с переодеваниями. Но вот все рабочие затихли: в воротах показался низенький человек в костюме и очках. Шарль Моррас! Тот самый Моррас, идеи которого были сформулированы столь витиевато, что каждый интерпретировал и выхватывал из них только то, что ему удавалось понять и упростить.
Моррас не стал терять времени. Он поклонился собранию и начал свою речь. Говорил он тихим голосом, как интеллектуал, а не как политик, но его слушали с возрастающим вниманием.
– Когда буржуа говорят о рабочих, они словно пытаются их укорить в том, что они вообще существуют на этом свете. Они говорят: разве жизнь рабочих не стала счастливее, чем была раньше? Разве они не живут более комфортно? Разве у них нет крова над головой и лучшей одежды? Разве они не лучше питаются? Разве они не стали зарабатывать больше? Это правда. Но буржуа забывают, что и они стали жить комфортнее, и они стали лучше есть, зарабатывать и одеваться, что вместе с повышением заработной платы повысилась и стоимость жизни. Почему, когда мы говорим о буржуа или аристократии, мы не говорим, что их жизнь стала комфортнее?
Все собравшиеся зааплодировали. Ленуар продолжал следить за участниками собрания.
– Нет, нельзя обвинять рабочих в том, что методом создания коалиций и забастовок они со своими товарищами борются за увеличение зарплаты. Вас спрашивают: зачем вам высокая зарплата? Но это дело самих рабочих, это ваше дело и ваша борьба. Вы имеете право бороться за повышенную оплату и лучшие условия труда, чтобы отложить деньги на старость, чтобы купить себе обновку или отправить деньги семье. У каждого социального класса своя борьба. Вы тоже живые люди, и это ваша борьба!
– Да! – с чувством крикнул лысый, поднимая вверх кулак. – Долой буржуазию!
– Почему буржуа всегда представляют рабочего лентяем, хулиганом и пьяницей? Почему они не представляют вместо этого нормального рабочего? Не слишком трудолюбивого, но и не лентяя? Рабочего, которому нужны деньги не только на себя, но и на то, чтобы прокормить свою жену и детей? Именно поэтому я призываю вас не останавливаться, но цивилизованно отстаивать свои интересы, а не всецело вручать свою судьбу в руки владельцев фабрик, в руки своих отцов, братьев или мужей. Что значит цивилизованно? Это значит организованно и требуя взаимных обязательств и равных гарантий, а не просто устраивая саботаж и парализуя работу промышленности и нашей нации. Помните, что, когда амбициозные политики призывают вас к беспорядкам, они будут использовать эти беспорядки в своих интересах для вхождения в Национальную Ассамблею и министерства. Мы живем в век республики, в век демократии. Но демократия – режим, который подстрекает к беспорядкам. Это режим, при котором зачинщики беспорядков делают себе карьеры. Любой, кто призывает к забастовкам, будет выбран народом.
На этот раз оваций не последовало. Перед Моррасом стояли профсоюзные, а ведь именно они подстрекали к забастовке и организовали сегодняшнее собрание для приспешников. Заметив свой промах, Шарль Моррас, тем не менее, не изменил себе и продолжил речь в том же духе. Постепенно воодушевление вновь стало возвращаться. Каждый тезис Морраса рабочие поддерживали аплодисментами. Наконец, оратор перешел к главной мысли своего движения.
– Франция – это не тридцать или сорок миллионов жителей, – сказал он. – Это миллиарды умерших людей, которые создали нашу культуру. Вот на чем строится нация. Партия выражает индивидуальную волю, а общую волю народа выражает нация. Партия – это сообщество, а нация – это общество. Именно нация всех объединяет. Нация не имеет отношения к расе, она имеет отношение к обществу. Разрушьте нацию и национальную идею, и вы оголите человека. Он потеряет опору, станет беззащитным и быстро растратит все свои способности. Если патриотизм – это любовь к земле и защита своей земли, то национализм – это любовь к своим отцам и тому, что они создали, это наше наследие!
– Ура! – закричали в публике.
– Но у Германии тоже национализм! И к чему он привел? – спросил один из участников собрания, стоявший к Ленуару спиной. Несмотря на все старания выглядеть незаметно, новая ткань его униформы и перебинтованное ухо сразу обращали на себя внимание.
– Национализм национализму рознь. Если французы ассимилируют достижения человечества, германцы замыкаются в тюрьме национального духа и расовой теории. У нас другой путь, мы открытая нация, которая не боится новых варваров нашего века, потому что верит в силу своих ценностей, – ответил Моррас.
– А как же иностранцы? Их уже много в Париже, они не хотят разделять наши ценности, живут и держатся
