Танец мертвого сердца - Вероника Конорева

Пролог. Середина XVII века

Глаза открывать совершенно не хотелось, даже не смотря на то, что, что-то падает на лицо, вернее даже не падает, а судя по ощущениям, мягко ложится, но все ровно как-то странно мешает. Рука дернулась до неожиданности быстро, мысли только стоило скользнуть на задворках сознания, и вот уже все, пальцы стряхивают с лица «снежинки». Слово долго не могло всплыть в памяти, вроде крутится на кончике языка, а сорваться никак не может. Это чертовски раздражало черноволосую девушку, лежавшую в сугробе, словно в мягкой перине, а снег продолжал ложиться на ее бледное, почти белое лицо. Кончики пальцев ощущали каждый лучик, каждый изгиб снежинки, что запуталась в сомкнутых ресницах. «Сон» вихрем пронеслось в ее голове, от этого она непроизвольно потянулась и зевнула, все еще не открывая глаза. Тем более «Тут» было так уютно. Но где это «Тут»?

Странные шутки творит наше сознание, мы редко называем самих себя по имени, только когда представляемся кому-то. Можем точно знать, что, что-то вызывает холод, а что-то обжигающе горячее, и никогда не поймем, что мы что-то забыли, пока не вспомним это, или обстоятельства не заставят нас задуматься об этом.

Вот и сейчас, снег и не думал прекращать мягко ложиться на лицо девушки, не смотря на то, что она уже, можно считать проснулась. Наверное, это и заставило ее окончательно открыть свои черные как сама ночь глаза. Тонкие лучи лунного света, пробивающиеся сквозь густые ветки хвойного леса, казались ей чем-то нереальным, будто она одним взглядом могла разложить этот луч на спектральные составляющие, и снежинки… так игриво переливающиеся в этих волшебных лучах. Она действительно видела каждый их завиток, видела каждую грань этого хрустального великолепия, не чувствуя холода от слова "совсем", даже не смотря на то, что сознание просто вопило, что должно быть иначе. Девушка села и осмотрелась, при этом очень резко собрав снег в ладонь. Настолько резко, что стоило только об этом подумать, снег уже был в руке. При каждом движении пальцев миллион снежинок разом ломались, издавая непередаваемый звук, напоминающий и звон битого стекла, и хруст сухих веток, и скрежет очень прочного металла. В горле ужасно першило, хотелось то ли пить, то ли есть, то ли наоборот избавить организм от того что было съедено ранее. Наверное интуитивно, скорей всего это было где-то глубоко в ее памяти, девушка попыталась откашляться, но к ее глубочайшему сожалению, жжение в горле ни только не прошло, а даже наоборот усилилось. Тогда, решив что ей все же хочется пить, она снова схватила горсть снега, попутно удивляясь тому, что по-прежнему не чувствует его холода. Жадно хватая снег своими губами, чувствуя, как он противно ломается, и хрустит на зубах, теша себя надеждой хотя бы чуть-чуть утолить эту ужасную жажду, она тут же начала плеваться. На ее вкус снег был ужасен, даже больше того он был отвратителен на вкус, но так прекрасен по ощущениям его близости.

Не осознавая себя, она все же пыталась вспомнить как оказалась тут, вспомнить хоть что-то до того, как открыла глаза, но не получалось вспомнить даже собственного имени. А жажда, теперь даже не скребла, рвала горло на части, и с каждым новым вздохом становилась просто всепоглощающей. Девушка встала, и то ли что бы отвлечься от мыслей о жажде, то ли что бы найти новый способ вспомнить хоть что-нибудь, осмотрела свою одежду. На ней было платье из плотной ткани изумрудного цвета с роскошной вышивкой серебряно-золотыми нитями и завышенной талией. Широкая атласная лента заменяла пояс, а в витиеватом декольте покоился квадратный кулон из малахита с изображением серебряного дракона. На обратной стороне кулона каллиграфическими завитками покоилась серебряная надпись, то ли имя, то ли просто слово — «Аидел». Но даже оно ничего не пробуждало в памяти. Оставив рассматривать кулон Айда провела пальцами по своим длинным, и столь же черным как и глаза, волосам, разделяя волнистые локоны на тонкие пряди. Легкий ветер, заблудившийся среди деревьев трепал их кончики, и девушка сделала глубокий вдох.

Именно в этот момент она уловила в воздухе нотки удивительного запаха, обволакивающего сознание сладостной волной и заставляющего забыть все другие мучающие вопросы и мысли, вновь выделив только одну — «жажду». Ее рот наполнился слюной, и боль, терзающая горло, стала совершенно нестерпимой. Айда не понимала, как она может двигаться так быстро, она бежала, практически не касаясь земли, даже можно сказать летела в ту сторону, откуда чувствовался этот, будоражащий сознание, запах. Уже спустя мгновение она стояла на небольшой поляне и смотрела как пятеро волков раздирают тушу молодого оленя. Волки, почуяв присутствие чужака отвлеклись от трапезы, с рыком и оскалом двинувшись в сторону девушки.

Айда не видела как ее и без того темные глаза стали еще темнее, как на ее лице появились полосы, напоминающие почерневшие вены, как ее рот искривился в оскале голодного зверя. Она вообще будет смутно помнить то, что произошло потом, лишь некоторые обрывки яркими вспышками все же будут всплывать иногда в ее памяти или снах. Вот с ее губ срывается рык, именно рык, по-другому тот утробный звук, что исходил из самого ее нутра, не назвать. Вот она ловко впивается своими хрупкими пальчиками в шкуру напавшего волка, заставив его, и скулить, и рычать одновременно, а затем швыряет его в дерево, с одного удара перебив псу хребет. Вот еще один, почти вцепился ей в руку, но она каким-то невероятным движением ломает ему шею, а его нижняя челюсть летит в сторону. А потом провал… Она запомнит лишь приятные ощущения чего-то теплого, сладко-соленого, медленно обволакивающего ее горло. Запомнит, как под воздействием этого вкуса жажда отступила, а теплое ощущение заполнило весь ее внутренний мир, заставляя улыбаться.

Но вот сознание снова стало брать вверх, ее руки все в крови, пышная юбка платья разорвана на лоскуты, а поляна перед ней, покрыта телами волков и отчасти съеденного оленя. Все тела животных были не просто истерзаны, они были полностью обескровлены. А она сама слегка облизывает свои губы, попутно задевая кончиком языка удлинившиеся клыки. В панике Айда схватила горсть снега и попыталась оттереть кровь животных со своих бледных рук. Но снег тающий, больше от еще не остывшей крови, а не от теплых прикосновений, совершенно не хотел очищать руки. Паника всецело завладела разумом, с виду столь хрупкой девушки. Страх от того, что она