Мастер Чэнь - Любимый жеребенок дома Маниахов
— А, — сказал я. — Ну, конечно. Что там, где не видит глаз? Да, да…
И вздохнул, наконец, полной грудью. И улыбнулся.
Все правильно. С ней все будет хорошо.
— Лекарисса ждет, — заволновалась Анна. — Там больные. Я приду к вам завтра, не скучай.
И, подобрав накидку, быстро двинулась вниз по крутому холму.
Зимой, вспомнил я, ветер с моря будет пронизывать до костей. Но зимой вкуснее рыба, и горячее вино.
Завешенные шелком носилки снова показались внизу, у подножья холма. Только сейчас их тащили уже трое, четвертый слуга не держался за жердину, а шествовал отдельно, нагруженный покупками, завернутыми в ткани. Для дамы бесчестье прогуливаться в сопровождении всего двух рабов, вспомнил я, пытаясь улыбаться.
Рука в кольцах, как и в прошлый раз, мелькнула между занавесями, и носилки остановились. Нога в сандалии нащупала землю, маленькая женщина выскользнула из них и, устремив на меня золотистые глаза, начала подниматься по ступеням.
— Она все рассказала, наконец-то? — спросила Зои, глядя на меня сверху вниз. — Вообще все, и про Синоп тоже? Вижу, что да. Здравствуй, мой светлоглазый варвар. И не грусти. На самом деле ты счастливее всех на свете.
— Опять спланированная операция? — поинтересовался я, глядя на ее носилки.
— Ну, какая там операция? Девочка просто боялась до смерти, пока я не обещала, что буду рядом и поднимусь к тебе, как только все закончится. За тебя она боялась, между прочим. И за себя. Она ведь готовилась к этому разговору всю жизнь, не забывай.
— Ты все знала с самого начала, — проговорил я, вспоминая. — Когда я сказал, что у меня нет детей — и ты посмотрела на меня…
— Но, дорогой мой, это было просто смешно! Я поняла, что здесь надо разобраться. Но все до единого в нашем отряде не были слепы, все-таки. Она держит плечи, как ты, ставит ноги, как ты. А то, что у людей есть еще лицо, тебе известно? Всем было яснее ясного, что ты путешествовал с дочерью. Я понимаю, что мужчины это делают редко, но… Чаще смотри в зеркало. Улыбайся себе.
— И Феоктистос, значит, был твердо уверен…
— Ты тоже мог быть твердо кое в чем уверен. Феоктистос на пять шагов бы к ней не подошел, зная, что я все время рядом. И не подходил. Мы с ней говорили и говорили о том, какой ты замечательный человек, и какой слепой. А кто такой Феоктистос, простите пожалуйста? Даже если бы у меня не было такого брата, пусть и троюродного, как наш триумфатор, то все протоспафарии, сенаторы, логофеты если не сами учились у меня, то их дети или дети друзей. Твоя девочка никуда бы не делась. Но как же она ругалась, что ты ничего не понимаешь, у святого Павла за такие слова бы поставили на колени на горох, наверное.
Тишина, чайки возвращаются. Пока что — медные облака и живое небо октября над морем. А потом — лед на воде и пенные тусклые волны зимы. И серые пахнущие дымом туманы над Золотым Рогом, сияющий громадный шар солнца за холмами, куполами и кипарисами города. Ласточки понесутся над головой стаями, и придет весна.
— А что ты будешь делать весной? — вдруг прозвенел над ухом голос Зои. — Зимой я знаю, как развлечь героя и иноземного принца. Ведь будут Брумалии, а потом и календы. А между ними Рождество. Ты знаешь, что тут будет твориться, по всем улицам? Мужчины переоденутся женщинами, а женщины — мужчинами. И все будут в масках. Начнут бродить от дома к дому с песнями и плясками, стучаться в двери, напрашиваться на пиршества у незнакомых людей. А во дворце мои «зеленые» устроят готские игры, это вообще сказка, они уже готовятся. Император будет швырять серебро в толпу — тебе не пора немного разбогатеть?
— Только и остается.
— Очень хочется переодеться в мужчину, но как тебе совсем другая идея — если я научу тебя плавать?
— Что?
— У меня своя баня, в ней бассейн, с подогретой водой. Мне эта идея кажется интересной, а во время Брумалий можно все, особенно если поздно ночью. А зачем учиться плавать — видишь ли, тут есть одна история. Когда придет весна, корабли смогут выйти из гаваней. И можно отправиться вдоль берегов, от острова к острову, и знаешь ли ты, какая вода в маленьких бухтах, где нет никаких людей вокруг? Как иранская бирюза. Мы плавали бы там голые, как боги. Сколько угодно, всю дорогу до одного очень необычного места.
Я посмотрел на нее.
— У меня сегодня день, когда очень хочется делать подарки, хотя не вполне получается. А если я подарю тебе корабль, моя дорогая сенатрисса? Всего-то цена пары хороших лошадей. Десять евнухов-моряков, чтобы не мешали, как насчет этого? Евнухи бывают моряками?
— Тебе не удастся пошвырять деньгами в этот день, иноземный принц. Как насчет прогулки от острова к острову на борту императорского дромона?
— Так, — сказал я, и сел очень прямо. — Одно очень необычное место, ты говоришь. Хорошо продуманная операция.
— Они захватили Равенну, — тихо и серьезно сказала Зои, чуть морщась. — Константин разрывается между восточной границей и фракийской, где что-то надо делать с булгарами. И уже никаких сил не остается на западные земли империи, где и живут-то уже давно одни варвары, готы, герулы, еще кто-то… Равенна была последней нашей точкой опоры.
— Кто из этих готов захватил вашу Равенну?
— Лангобарды, если тебе это хоть что-то говорит. Мне — немногое.
— Так, и очень интересное место…
— Вода. Последнее, что остается. Земля уже вся у лангобардов, а вот южнее Равенны — там есть такая лагуна. Отмели. Дома строят буквально в воде. Много поселков, странные названия: Маламокко, Мурано, Риальто… Мы это все вместе называем так: Вениче.
— И что я там буду делать, в этой вашей Вениче?
— Есть рыбу, мой дорогой! Когда ты говоришь о рыбе, меня терзает голод. Ты сможешь там ловить ее рукой с террасы. За хвост.
— Отлично, а ты…
— Что может делать женщина? Там будет какой-нибудь мужчина с бородой, с серьезным поручением — поговорить о торговле, например. Ну, а мои разговоры серьезными никак быть не могут, что такое женщина, в сущности… Просто хочется кое-что понять. Посмотреть кое-кому в глаза, разобраться, что это за люди. Они ведь ромэи, пусть только на словах. Посмотреть, кто ими может и хочет командовать. Вообще, понять, что там станет — город на воде? Или что-то другое? Лучше женщины тут никого быть не может.
— А я, значит, буду есть рыбу…
— Говорить о шелке, ведь оттуда корабли могут пойти к варварам на запад, они очень хорошо относятся к шелку…
— Внимательно смотреть по сторонам, понимать, кто есть кто, общаться с колдуньями и ведьмами…
— О, ведьмы, ведьмы из Вениче! Наверняка плечи как теплый бархат, и непременно дерзки и насмешливы. Ну, и — моложе, и лучше меня. Но если встречу, то тебя обязательно познакомлю с парочкой. Поедем, мой светлоглазый варвар. Надо лишь дождаться весны.
— Конечно. Конечно, поедем.
ПАМЯТЬ ЮСТИНИАНЫ: СПАСИБО ПОМОГАВШИМ МНЕ СДЕЛАТЬ ЭТУ КНИГУ
Востоковед, специалист по Китаю и Юго-Восточной Азии, пишущий об империи, и близко не похожей на Азию, империи, где жители в описываемый период считали Китай сказкой — это, конечно, авантюра. Но какая! Какое редкое удовольствие — вгрызться, пусть за жалкие два года, хоть в малую часть истории Византии (жители которой, кстати, не знали такого слова — Византия, они называли себя римлянами, а свое государство — Римом, Римской империей, да оно этой империей и было).
Проблема с этой страной в том, что книг о ней написано тонны. В любом приличном книжном магазине, от Нью-Йорка до Гонконга, вы найдете минимум полку новых изданий об этом государстве, тень которого и сегодня тревожит чувства (и, кстати, совесть) многих народов.
Но где бы я взял такие сокровища, как сборник о византийской магии, или о еде и вине, или… Это все, и множество умных советов, мне досталось из рук Михаила Грацианского, директора Русского исторического института, возможно, лучшего сегодня в России византиста-медиевиста. Ему — мои огромные благодарности.
Грацианский, однако, не только не стоял за моим плечом (книгу все-таки писал я сам), он не смог прочитать рукопись перед выходом: на Историческом факультете МГУ была сессия. Поэтому, уважаемые византисты, ошибки здесь есть. Непривычная для меня ситуация, но в этот раз, в этой книге — точно есть. Одни имена чего стоят. Сергиус или Сергиос? Я понимаю, что испытывает профессионал, натыкаясь на такие вещи. Это все равно как если бы кто-то посторонний залез в мои азиатские сады и не мог бы даже нормально выговорить или написать имя такого человека, как Нзян Чжунчжэн. А это, все-таки, один из героев моего предыдущего романа, более известный миру как генералиссимус Чан Кайши.
Поэтому мне остается только одно: признаться в склонности к хулиганству, заранее попросить прощения. И привести здесь классическую фразу насчет того, что даже при отличном консультанте за ошибки несет ответственность автор.
