Курт Ауст - Судный день
Томас, похоже, крепко заснул, и я, успокоив свою совесть, решил, что он так проспит всю оставшуюся ночь, а Марии моя защита нужна больше.
Перед уходом я, последовав старому совету Томаса, положил перед дверью камешек, чтобы потом проверить, не поднимался ли кто-нибудь в нашу комнату.
Глава 32
Мария открыла дверь и быстро втянула меня внутрь. У меня перехватило дыхание. Я хотел было отвернуться, но девушка держала меня крепко. Она проговорила:
– Я же для тебя стараюсь, дуралей.
В тусклом свете очага ее тело светилось невыразимо прекрасной белизной. Я попытался прикоснуться к Марии, но она рассмеялась и отступила назад, оказавшись возле сложенного в кучу белья. Она стянула с меня мокрую одежду и повесила сушиться у огня. В самом дальнем конце прачечной от стены к стене были протянуты веревки, на которых висело выстиранное белье – в основном простыни и пододеяльники. Они почти касались пола, так что получалась еще одна стена. В щелях – под потолком и в стенах – гулял холодный ветер, и в отблесках огня казалось, будто эта белая стена оживает.
Мария принесла теплое полотенце и насухо вытерла мне спину, а затем заставила меня опуститься на колени и вытерла волосы. Я чувствовал ее руки и жар ее бедер, прижимавшихся к моим плечам и спине. Мое естество налилось кровью и ожило, и я не отваживался посмотреть вниз.
Прильнув к моим губам, Мария слегка подтолкнула меня на лежанку, а сама опустилась рядом. На лицо девушки падала тень, и в отблесках огня я видел лишь округлые формы ее тела. Я провел рукой по ее бедрам, поднимаясь все выше, будто в страхе, что от моего прикосновения она исчезнет. Мои пальцы сдавили ее мягкую кожу, Мария вздохнула, и я испуганно отдернул руку, но она опять положила мою руку себе на бедро, вновь вздохнула и поцеловала меня.
За окном снежная буря укрывала землю снегом, а в прачечной тем временем Мария открывала передо мной новый мир, мир тепла, о котором я доселе не грезил даже в самых смелых мечтах. Она управляла мною и направляла меня, но так бережно и мягко, что лишь много позже я осознал, что той ночью Мария сыграла роль творца, превратив меня из юноши в мужчину. Тогда мне казалось, что небо вот-вот упадет на землю, звезды остановят свой ход по небосклону, а смерть уже пришла навсегда, неожиданно простая и благословенная, но прикосновения девушки возродили во мне жизнь и силу, воскресили надежду: нет, планеты, как ни в чем не бывало, вертятся вокруг солнца, да и само солнце еще не раз взойдет для нас…
Именно тогда, в тот самый момент, я словно начал жить. Начало. Жизнь. Неведомые прежде радость и страсть кипели у меня в груди, руках, губах, чреслах…
Наконец меня сморила легкая сладостная усталость, я задремал, но даже во сне чутко прислушивался к малейшему движению. Пробормотав что-то, Мария заворочалась, я открыл глаза и посмотрел на нее. Она лежала на спине, и отблески пламени кружились на ее лице, – она казалась мне такой мягкой и прекрасной. Мария приоткрыла рот, и между ее розовыми губами, блестящими и слегка припухлыми, я заметил темные гнилые зубы. Мне хотелось поцеловать ее, но это зрелище остановило меня: я словно увидел дьявола, выглядывающего из-за плеча самого Христа! Я никак не мог отогнать это видение и даже протер глаза. Мария проснулась и сонно посмотрела на меня. Видимо, она что-то заподозрила, потому что тотчас сомкнула губы и прикрыла рот рукой.
– Что это ты так смотришь?
– Я только… на твое лицо, Мария – ты такая красивая… – И я наклонился поцеловать ее, стараясь спрятать от нее глаза.
С силой оттолкнув меня, девушка повернулась ко мне спиной. Я нерешительно притронулся к ее бедру, но она сердито стряхнула мою руку и отодвинулась еще дальше.
Я совсем растерялся.
Внезапно Мария легла ко мне вполоборота, прикрывая лицо простыней.
– Значит, наш молодой господин явился сюда защищать меня, – с насмешкой бросила она, – да ведь он и сам не знает от кого! – И фыркнула: —Ха! Наш великий профессор и его маленький помощник, – она похлопала по моим вялым чреслам, и я быстро натянул до пояса простыню, – хотят найти убийцу! Ищут, и рыщут, и задают хитроумные вопросы! Уж они-то лучше знают, как Мария должна относиться к ведьме и ко всем остальным! – Она хрипло рассмеялась. – Но известно ли кому-нибудь, кто убийца? – Ответа она не ждала. – Конечно! Маленькой Марии все известно! Маленькая глупенькая Мария все знает!
Я схватил ее за плечо и попытался развернуть:
– Тебе известно, кто убийца?!
Она яростно отбросила мою руку:
– Отстань! Я спать хочу… – в голосе ее зазвучала усталость, и я решил дождаться, когда девушка сама проснется.
Я стряхнул с себя сон, встал и пошел проверить, не высохла ли одежда. Она оказалась жесткой, но сухой – даже толстый плащ. Только сапоги изнутри были влажноватыми. Засмущавшись, я надел рубаху и штаны. От колких замечаний Марии у меня горели щеки: я все еще чувствовал себя мужчиной, но распиравшая меня ранее гордость в мгновение ока превратилась в тягостную неуверенность.
Внезапно позади меня мелькнула какая-то тень. Я повернулся и увидел прижатое к окну лицо с расплющенным носом и губами и вытаращенными глазами. Незнакомец оглядел комнату, и взгляд его остановился на спящей Марии. Вскрикнув, я метнулся за сапогами – и лицо исчезло. Я с трудом натянул сапоги и набросил на плечи плащ. Мария проснулась, привстала и озадаченно посмотрела на меня. Я откинул крючок на двери, а девушка вновь легла на бок и заснула. Хлопнув дверью, я выбежал и стал пробираться сквозь сугробы. Фонарь я в спешке позабыл, но возвращаться за ним и терять время не хотелось – тогда незнакомца мне уж точно не догнать! Впереди вдруг мелькнул огонек – значит, у беглеца есть фонарь! Я хотел кинуться ему наперерез, но вынужден был отказаться от мысли вернуться на протоптанную дорожку. Пытаясь не сбиться с пути, я шарил рукой по краям сугробов и, выбиваясь из сил, шел по следам, оставленным беглецом. Я даже не задумывался, что буду делать, если догоню его, а в голове моей крутился лишь один вопрос: кого же я увидел? Я пытался найти сходство с кем-то из подозреваемых и других постояльцев, но сплющенное лицо могло быть чье угодно, однако оно не было похоже ни на одно из тех, кого я знал. А в висках у меня стучала единственная мысль: убийца! Это убийца! И скоро я схвачу этого мерзавца!
Вновь блеснул свет фонаря, на этот раз совсем близко, и я, как бык, рванулся через сугробы, задыхаясь от ледяного воздуха, обжигавшего легкие. Он не должен ускользнуть от меня! Фонарь вновь погас, я немного сбавил ход и опять стал искать тропинку. Внезапно плечо пронзила резкая боль: в темноте я наткнулся на угол харчевни. Когда боль немного утихла, я, отдышавшись, пошел вдоль стены, нащупывая ее рукой.
Однако вскоре уперся в очень высокие сугробы, а выбравшись из них, оказался неподалеку от крыльца, на которое поднялся из последних сил.
Оказавшись внутри, я сразу заметил, что кто-то погасил свет, а ведь, когда я выходил, в коридоре было светло. Закрыв дверь, я ждал, пока глаза привыкнут к темноте, и не сразу увидел, а скорее почувствовал, будто слева что-то шевельнулось. Не успел я обернуться, как на голову мне обрушился тяжелый удар, – ноги мои подкосились, я попытался опереться на стену, но стена ускользнула от меня, и я провалился в темную бездну.
В темноте возятся мыши – я слышу, как они перебирают лапками по усыпанному песком полу, попискивают и грызут хлебные крошки. Иногда они смелеют – порой мышь даже запрыгивает ко мне на одеяло, – правда, к моему лицу они никогда не приближаются.
Князь Реджинальд предлагал поставить мышеловку или разложить тут мышиный мор, чтобы избавить меня от этой напасти. Но я отказался. Мыши – мои друзья. У меня остались лишь они и мороз. Бессонные зимние ночи все равно не приносят мне ни отдыха, ни покоя, и мыши тут ни при чем. Их возня подстегивает мои мысли, заставляет вспомнить, что жизнь на земле не ограничивается людьми и нашим человеческим злом.
Мороз же напоминает мне о смерти.
Сейчас князь Реджинальд навещает меня каждый вечер. Говорит, что печется о моем самочувствии. Но я-то вижу его насквозь – подобная забота ему не свойственна. Истинная причина его визитов – моя история. Он присаживается на стул, рассказывает, как прошел день, и спрашивает: “Вы сегодня что-нибудь написали?” Но я только качаю головой.
Вот уже неделю я ничего не писал. Голова моя не желает… Или пальцы.
Я боюсь. Боюсь того, чем продолжится мое повествование, но еще больше боюсь неведомого или, скорее, забытого. Пока я пишу, в моем воображении всплывают обрывки воспоминаний, будто мелкие осколки большой картины. Удивительно: я давно выбросил их из головы, а сейчас они против моей воли рвутся на бумагу. Я знаю, что без них история не будет правдой, но они пугают меня все сильнее и сильнее. В последние дни меня особенно поразили два воспоминания. Притаившись, будто два маленьких демона, они ждали своего часа, чтобы внезапно выскочить и совсем сбить старика с толку.
