Тереза Бреслин - Печать Медичи
— Да, — сказал Паоло. — Рыцарь воюет с честью и сражается за правое дело!
Ну вот: мой друг Паоло еще не расстался с мальчишескими мечтами о боевой славе.
Шарль д'Анвилль вздохнул.
— Увы, — сказал он. — Мой опыт говорит мне о том, что честный бой случается редко. Люди воюют из алчности, а не ради славы. Но даже честный бой — это грязное и кровавое дело.
Я подумал о фреске моего хозяина — о той самой, где он изобразил битву при Ангьяри. Перед моим мысленным взором встала центральная сцена — сражение за знамя. Я снова увидел людей, участвующих в сражении, их напряженные фигуры, лица воинов, искаженные предсмертными муками.
— В честной войне люди сражаются честно и благородно! — упорствовал Паоло.
— И все равно война ужасна, — возразил Шарль. — Хотя мы и победили под Аньяделло, нам просто повезло. Я был в кавалерии, под началом синьора Шомона — Шарля д'Амбуаза. И мы знали, что противник, двигаясь в нашу сторону, разделился на два крыла. Первый венецианский командующий занял позицию на гряде холмов над деревней. Мы получили приказ атаковать противника — то есть брать эти холмы — и не смогли прорвать его ряды. Шел сильный дождь, наши лошади по колено увязали в грязи. Потом подошел король с остатками французской армии, и началась кровавая битва.
Мы убили более четырех тысяч венецианцев и разбили их кавалерию. Когда об этом стало известно второму командующему венецианцев, его наемники попросту разбежались. — Шарль серьезно взглянул на Паоло. — Если бы эти двое командующих смогли объединить свои усилия, мы наверняка проиграли бы сражение.
— Но все равно это была великая победа! — воскликнул Паоло. — Сколько человек было убито за один раз!
— Для каждого из погибших его смерть была единственной, — мягко ответил Шарль.
— Вы привели за наш стол уникального человека, — заметил на это дядя. — Француза, который говорит нечто здравое!
Шарль склонил голову:
— Приму это за комплимент, сударь.
— Принимайте как хотите, — коротко ответил дядя Элизабетты и встал из-за стола. — А мне надо идти и работать.
От неловкости за дядю Элизабетта понурилась, но Шарль сделал вид, что ничего не заметил, и обратился к Паоло:
— Не хочу вас огорчать, но считаю своим долгом честно предупредить: жизнь солдата очень тяжела. Солдат всегда может быть убит или ранен.
Трезвый взгляд Шарля на войну не смог сбить пыл юноши.
— Но ведь вы сам были ранены и выжили, — сказал он. — Это была тяжелая рана?
Шарль встал.
— Вижу, что мне остается лишь продемонстрировать свои боевые награды, — с улыбкой произнес он и задрал рубашку.
Огромный рваный шрам рассекал живот. На фоне загорелого тела он казался неестественно белым.
Элизабетта прикрыла рот ладонью.
— Мое боевое ранение обычно производит сильное впечатление на дам! — подмигнул мне Шарль.
Я понял, что он сделал это нарочно — для того, чтобы отвлечь Элизабетту и заставить ее забыть о дядиной грубости.
— Швейцарский наемник хотел выпотрошить меня своей пикой, — сказал он весело. — Внутренности уже полезли наружу! Мне пришлось запихивать их обратно руками и держаться за живот, вопя о помощи. Если бы меня не услышал мой кузен, граф де Селин, который привел своего личного хирурга, я бы отдал концы прямо на поле боя.
— Это было больно? — спросила Элизабетта.
— Ужасно больно, — признался он. — Все то время, пока меня зашивали, я орал, как младенец.
Меня передернуло, когда я попытался себе это представить. Я вспомнил, как в одну из ночей, проведенных нами в покойницкой Санта-Мария-Нуова во Флоренции, маэстро извлек для исследования огромные блестящие кольца кишечника, которые прежде лежали свернутыми в человеческом теле. Должно быть, тот, кто атаковал Шарля, пронзил стенку желудка, но не сам кишечник. Ведь иначе Шарль не мог бы есть сегодня с таким аппетитом. Хотя одно из вскрытий, сделанных хозяином, показало, что человек смог прожить несколько лет и с поврежденным кишечником. В любом случае, раз хирург графа де Селина сумел залатать Шарля, он был первоклассным мастером своего дела.
Тут Бальдассаре, который также присутствовал за обеденным столом, тактично кашлянул, и Шарль поспешно одернул рубашку и сел.
— Извините меня, — сказал он. — Я слишком увлекся своими подвигами.
Я помог Элизабетте убрать со стола, и мы немного поговорили, оставшись в кухне вдвоем. Наш приезд и разговоры словно зажгли свет в ее глазах, и теперь она мило щебетала, рассказывая мне о разросшемся палисаднике, за которым начала ухаживать еще в прошлый мой приезд на Пасху.
Снаружи слышался звон мечей. Несмотря на послеполуденную жару, Паоло уговорил Шарля дать ему урок фехтования и обучить некоторым приемам. Помимо меча его интересовало также использование кинжала в ближнем бою.
— А помнишь, Маттео, — спросила меня вдруг Элизабетта, — как ты однажды наставил кинжал на Паоло?
— Помню.
Теперь она смотрела на меня куда более взрослыми и мудрыми глазами, чем тогда, когда все это случилось.
— И ты ведь отлично умел обращаться с кинжалом, да?
Это был не вопрос — скорее, утверждение.
И я то ли кивнул, то ли пожал плечами.
— Когда скитаешься по дорогам, — ответил я, — надо уметь защищать себя.
— Ты скитался по дорогам?
У меня кровь в жилах застыла. Как я мог проговориться! Я пытался собраться с мыслями, чтобы найти объяснение, которое могло как-то связать только что вырвавшиеся у меня слова с тем, что я уже рассказывал о себе в Переле.
— Ну, — протянул я, — когда я впервые убежал от дяди, мне пришлось пройти много миль пешком, прежде чем удалось найти работу. — Я постарался перевести разговор на другую тему: — А ты как сама? Как ты себя чувствуешь здесь, у дяди? Уже не так несчастна, как поначалу?
— Да, здесь не так уж плохо, — согласилась Элизабетта. — У него тяжелый характер, но с ним вполне можно ладить, если подходить к нему ласково. Паоло для этого слишком горд и к тому же не любит крестьянский труд. Он все еще мечтает о том, чтобы взяться за оружие и отомстить за нашу семью.
— Но кому он будет мстить? — удивился я. — Те люди наверняка давно уже рассеялись кто куда, а может, они все уже и убиты.
— Паоло теперь думает, что они работали не на Чезаре Борджа, а на кого-то другого. Например, они могут быть звеном, ведущим к Медичи. Помнишь того монаха в Аверно, что укрыл нас, когда за нами охотились? Помнишь ту ночь?
Я кивнул. Живот у меня свело спазмом. Ту ночь, когда мы прятались среди покойников, жертв чумы! Ну как я мог забыть?
— Так вот, тот монах написал своей сестре в Мельте, а она написала мне сюда и кое-что сообщила. В общем, она узнала, что за нами охотились бандиты, главарем которых был некий Сандино.
Сандино!
Меня резко затошнило. Это имя, произнесенное вслух в жаркий летний день нежным голосом Элизабетты, повергло мою душу в ужас.
— Этот человек, Сандино, — продолжала она, — убийца и шпион. Монах просил свою сестру передать мне, что это мерзавец, который продает услуги тем, кто предлагает большую цену. Это вероломный двойной агент.
— Так откуда же нам знать, на кого именно он работал, когда напал со своими людьми на Перелу? — спросил я ее.
— Ты знаешь этого доброго монаха из Аверно, отца Бенедикта, лучше, чем я, — ответила Элизабетта. — Его репутация такова, что я могу верить ему на слово. А он сказал, что, по его мнению, в момент нападения на Перелу Сандино находился на службе у Борджа.
— Хотя это не имеет никакого смысла, — быстро произнес я, надеясь сбить ее с толку; — Ведь Перела была оплотом Борджа. Моему хозяину было поручено проверить фортификационную мощь крепости. Чезаре Борджа хотел укрепить крепость, а не разрушить ее.
— Что-то могло заставить его изменить планы, — ответила Элизабетта, подумав немного. — Но крепость-то они не разрушили. Они искали в ней что-то другое.
Из-за спазма в горле я не мог произнести ни слова.
— Но кто может знать, что на уме у Чезаре Борджа? — продолжила Элизабетта.
— Действительно, кто? — сумел я выдавить из себя. — Однако Чезаре Борджа мертв. Он был убит год назад в Наварре. Так что Паоло уже некому мстить.
Элизабетта повернулась и внимательно посмотрела на меня.
— Наверняка ты знаешь, Маттео, что теперь Паоло обвиняет во всех наших бедах Папу. Все мысли брата заняты отмщением Ватикану, причем отмщением любым способом. Паоло не успокоится, пока не добьется своего.
Глава 50
Шарлю нужно было скорее возвращаться в казармы и отрапортовать старшему офицеру, но меня Элизабетта уговорила остаться еще хоть ненадолго.
Я вышел во двор проводить Шарля, который вместе с конюхом собирался в Милан.
Француз снова склонил голову к руке Элизабетты.
