И Паркер - Адская ширма
Акитада смотрел на продолговатый кусок бумаги так, словно это было нечто раскаленное и огнедышащее. Он восторжествовал над ее волей, силой вынудил ее нарушить слово, данное Кодзиро, но вкус этой победы был горше пепла в остывшей жаровне. Отказаться же от своих суждений он тоже не мог. Этот человек в тюрьме был попросту неровня и не пара его сестре. Он раздумывал так долго, что рука Ёсико задрожала и письмо выскользнуло у нее из пальцев. Он поймал его на лету и убрал к себе в рукав.
— Конечно, передам, — хрипло сказал он. — Я… мне очень жаль, Ёсико, но он уже знает об этом, потому что я ему это уже сказал. Я бы хотел, чтобы все было по-другому. Ты должна понять…
Она без единого слова поклонилась и вышла.
Акитада достал из рукава письмо. Оно было не запечатано. Легкий, изящный почерк Ёсико выдавал руку женщины благородной и образованной. Как мало он, оказывается, знал о сестре! Ему сейчас вспомнилось, как он обещал ей помочь выйти замуж за человека, отвергнутого матушкой. Какое глупое обещание, данное из любви к младшей сестренке, несколько лет назад соединившей их с Тамако! Ему стало не по себе, и, положив письмо на стол, он принялся расхаживать по комнате.
Она вдруг показалась ему слишком тесной, стены словно давили на него, усиливая головную боль. Он распахнул ставни и вышел в сад. Снег растаял, и ему было видно рыбок под толщей воды в крошечном прудике. Когда он наклонился собрать с поверхности сухие листья, прямо к руке его метнулся карп. Он пожалел, что ему нечем их покормить, только смотрел, как они тыкаются ему в пальцы своими жадными ротиками. Эти прикосновения нагнали на него какую-то щемящую тоску. Вот и отец, наверное, так же стоял когда-то здесь, одинокий и отстранившийся от всех, кто его окружал.
Когда он вернулся в кабинет, так и не избавившись от головной боли, его там уже ждали Тора и Гэнба. Поглощенный своими мыслями, он не сразу заметил, что они уселись подальше друг от друга.
— Пришли доложить, господин, — натянуто сообщил Тора.
— Ах, ну да, актеры… Вы нашли их?
— Нашли, господин, — ответили оба хором. Только Гэнба прибавил: — Они упражняются в одном тренировочном зале у реки. Мне повезло, и я познакомился с его владелицей.
Тора неприлично закряхтел.
— Да бросьте вы говорить об этой чокнутой тетке! Ничего-то она не знает, зато одна из девчонок Уэмона обещала встретиться со мной сегодня вечерком. — Тора улыбнулся, поглаживая усы. — Попытаюсь разнюхать что-нибудь про их ведущего актера Дандзюро. Уж больно он подозрительный тип.
Акитада переводил взгляд с одного на другого, пытаясь вникнуть в смысл их речей. Постепенно он заметил между ними что-то неладное. Они старательно избегали смотреть в сторону друг друга. И это такие-то неразлучные друзья! Что же могло произойти между ними? Он поймал на себе выжидательный взгляд Торы и припомнил его последние слова.
— Д-да… А что значит «подозрительный»?
Тора подробно поведал о событиях дня вплоть до своей стычки с Дандзюро. Умолчал он только о суровом испытании, выпавшем на его долю в виде боя на палках, да о своих шашнях в темном переулке.
— Теперь вы понимаете, что все они словно воды в рот набрали, когда я пытался задавать вопросы, — подытожил он. — А все потому, что он вообразил, будто я из полиции. И это, естественно, навело меня на мысль, что ему есть что скрывать.
— Он принял тебя за полицейского? — удивился Акитада. — С чего бы это?
Тора покраснел.
— Понятия не имею. Может, сказал я чего.
— Что же ты мог сказать? — не отступал Акитада.
— Вообще-то он слишком уж пыжился передо мной, уж так раздувал щеки — дескать, он такой-сякой великий Дандзюро, а я рвань подзаборная, к тому же оскорбившая его жену.
— Такое правда было, — вставил Гэнба.
— Да заткнись ты! — огрызнулся Тора. — Тебя там не было. Ты в это время так обхаживал эту жирную корову, что и думать про работу забыл.
Гэнба свирепо вылупился на него.
— Да? А кто первым нашел это место? Я нашел! И я добиваюсь результатов безо всяких там стычек и ссор и не увиваюсь за всеми девчонками подряд.
Акитаде надоели эти препирательства.
— А ну-ка сейчас же перестаньте оба! Свои разногласия можете уладить потом. Лучше скажите, какие вам удалось добыть факты, которые связывают этих людей с убийством госпожи Нагаока.
Оба покачали головой.
— Что же, так-таки и ничего?
— Ну… — пожал плечами Тора, — они были в том монастыре, и еще вот Дандзюро боится полиции. Конечно, это…
— И ради этого ты отнимал у меня время? — напустился на него Акитада. — Да актеры и безо всякого убийства боятся полиции.
— Ага! — воскликнул Тора с победоносным видом. — Как раз это я и сказал тому парню! Сказал ему, что в силу опыта давно уже не верю всяким там актерам и акробатам. Почти все они ворье да шлюхи — почитай, все девять из десяти.
— Враки! — рявкнул на него Гэнба. — А ты дурак, что сам выдал себя! Конечно, они не станут разговаривать с тобой после этого. Я пожил побольше твоего и актеров повидал побольше. Они сторонятся полиции, потому что та цепляется к ним. Большинство из них такие же порядочные люди, как мы с тобой. Нет, даже порядочнее тебя, потому что они не станут смотреть свысока на человека только потому, что он крестьянин или обувных дел мастер. Вот госпожа Вишневый Цвет не стала же смотреть на тебя свысока из-за того, что ты дезертир. Она поняла это сразу, как только ты открыл свою пасть и начал втирать ей, что ты был солдатом, как тот малый, что направил тебя к ней. Благородные люди никогда не подтрунивают над своими знакомыми. Это делают только простолюдины, а госпожа Вишневый Цвет не простолюдинка. Тора скривился.
— Потому что когда-то переспала с каким-то титулованным жирным ублюдком? Да этим может похвастаться добрая половина шлюх из веселого квартала. К тому же эта тетка, возможно, врет. Ты только посмотри на нее! Ну кто захочет переспать с такой?! Здоровая, как медведь, и лысая, как яйцо. Такая ведь и раздавить может телесами. Любой мужик в штаны наложит со страху, как только представит эту тушу на себе, вздумай она порезвиться сверху.
Акитада, у которого никак не унималась головная боль, приложил обе руки к ушам.
— Ах ты похотливый ублюдок! — взревел Гэнба, побагровев от ярости, и вскочил, сжимая кулаки.
Тора тоже взметнулся с места и оскалился в белозубой улыбке.
— Еще раз назовешь меня так, и ты покойник.
— Ну хватит! — прогремел Акитада, вставая между ними. Морщась от нового прилива боли, он закрыл глаза и ждал, когда она утихнет. Открыв глаза, он увидел, как Тора с Гэнбой недоуменно уставились на него. — А ну-ка сядьте оба! — приказал он и поспешил вернуться на свою подушку.
Они повиновались. Смерив обоих холодным взглядом, Акитада сказал:
— Ну вот что. Тора, если ты ведешь себя на людях так же скверно, как только что здесь, то я не вижу в тебе проку. Не то что проку, я вижу от тебя один только вред.
Тора побледнел.
— А ты, Гэнба, похоже, слишком увлекся своим знакомством с какой-то особой с сомнительным прошлым, и это знакомство встало на пути нашего расследования.
Гэнба покраснел и поник головой.
— Поскольку ни один из вас больше не заслуживает доверия, вы отныне будете заниматься домашним хозяйством.
— Но, господин! — возмутились оба в голос.
— Ну пожалуйста, хозяин! Ведь я обещал этой акробаточке встретиться сегодня вечером, — напомнил Тора.
Эти слова оказались последней каплей.
— Убирайся! — рявкнул Акитада сквозь зубы, вонзив в Тору такой свирепый взгляд, что тот вздрогнул. — Убирайся с глаз моих долой! Только и умеешь, что увиваться за девками! Отправляйся чистить конюшни. Быть может, это занятие поможет тебе вспомнить, где твое настоящее место в этом доме.
Они, понурившись, ушли, а Акитада прямо обмяк, сидя на своей подушке и растерянно разглядывая нервно стиснутые руки. Медленно расцепив их, он увидел, как дрожат у него пальцы. Сердце бешено колотилось, и каждый удар болезненно отдавался в голове. Все-таки он потерял самообладание и вышел из себя. И нечего искать оправдание в том, что у него выдался нелегкий день.
Он попытался заняться бумажной работой, сосредоточиться на счетах и цифрах, но проклятые, скопом навалившиеся неудачи никак не шли из головы.
Торино пренебрежение к актерам было сродни его собственному презрению к торговцам и их сословию. Высказав свое отношение, Тора испортил свою крепкую дружбу с Гэнбой, а сам Акитада разрушил нежную привязанность, которую питала к нему младшая сестра. Эта безмолвная бледная молодая женщина, что подчинялась теперь его приказам, больше не смотрела на него с верой и обожанием. В ее глазах он видел только смирение и страх.
Часы тянулись один за другим. Сэймэй бесшумно вошел с ужином на подносе и подкинул в жаровню свежих горячих углей. Но ни тепло, ни пища не радовали и не согревали Акитаду. Он отодвинул в сторону поднос, раскатал постель и попытался забыться — удрать от тягостных и болезненных мыслей об ответственности, возложенной на его плечи мужа и главы семьи.
