Дэвид Дикинсон - Ад в тихой обители
Пальцы жаждавшего схватить блокнот и карандаш Патрика Батлера барабанили по столу. Энн Герберт была на грани обморока. Губы леди Люси в такт частому дыханию беззвучно пели арию из «Мессии». Джонни Фицджеральд уже четверть часа не подливал себе вина. За окном в полуночной тиши раздавалось мрачное совиное уханье.
— Понятно, Фрэнсис, — кивнул Джонни. — Самое время нашему архиепископу и прочим нашим министрам употребить власть. И прихлопнуть эти тени старых монастырей.
— Не так все просто, Джонни. — Пауэрскорт медленно обвел глазами четверых своих слушателей. — Вряд ли это выход. Мне представляется вполне возможным, что люди, сплоченные мечтой о возрождении католичества, не имеют никакого отношения к убийствам — и эти злодейства потрясают их так же, как и нас. В конце концов, хоть и маловероятно, комптонским убийцей может оказаться кто-то совсем другой. Неплохо бы, конечно, строго изолировать несколько явных для меня заговорщиков, но доказательств нет.
Пауэрскорт вдруг заметил, что Энн Герберт вот-вот лишится чувств. Не стоило, наверное, приглашать ее на вечер со столь страшными разоблачениями.
— Пожалуй, на сегодня достаточно, — улыбнулся он леди Люси. — Я собирался, друзья, просить вашего совета, но уж в другой раз. Закончу призывом дружно молиться, дабы никто из причастных к плану религиозного переворота не передумал до кануна Пасхи.
— Ладно, помолимся, Фрэнсис, — сказал Джонни, — только давай попросим Боженьку, чтоб эти заблудшие раскаялись и остались добрыми англиканцами.
— Не надо, — возразил Пауэрскорт. — Всякий несогласный будет убит, как предыдущие комптонские жертвы. Католиком или англиканцем, но лучше быть живым, чем мертвым.
На следующее утро Пауэрскорт отправился на встречу со старшим инспектором полиции. Покачиваясь в седле, он мысленно сочинял письма епископу Эксетера, окружному судье, секретарю архиепископа. «Простите, если содержание этого письма покажется вам весьма необычным…» Нет, не годится. «Несмотря на странное содержание этого письма, я заверяю вас, что пишу его в полном душевном здравии…» Еще хуже. Лишь начни уговаривать, что ты не сумасшедший, тебя наверняка сочтут умалишенным. Правильнее просто придерживаться фактов. Однако сухой перечень вообще не произведет впечатления… Впрочем, одно письмо Пауэрскорт перед завтраком уже написал и отослал. Доложил нанявшей его миссис Августе Кокборн (в настоящее время проживавшей на маленькой вилле под Флоренцией), что с прискорбием вынужден подтвердить справедливость ее подозрений относительно насильственной смерти брата. Обойдясь без подробностей, он обещал вскоре написать еще и назвать наконец имя убийцы. Оставалось надеться, что итальянская почта верна традициям своей неспешности.
Старший инспектор Йейтс сидел в маленьком дальнем кабинете полиции, занятый чтением стопки рапортов и пометками в разлинованном гроссбухе: выяснялись алиби всех обитателей соборной территории. Пауэрскорт уже обсуждал с инспектором убийство Джона Юстаса. Теперь он рассказал ему о готовящемся на Пасху массовом обращении в католичество. Йейтс был ошеломлен:
— Помилуй, Господи, сэр, вы уверены? Это же церковный раскол!
Пауэрскорт изложил свои соображения, поведал о секретных визитах здешних каноников на мессы, о связях высоких духовных персон собора с покойным кардиналом Ньюменом. Передал и свой разговор с доктором Блэкстафом.
— Насколько вся эта штука законна? — задумался старший инспектор, которому за годы учебы и долгой практики так и не удалось освоить необозримую массу парламентских решений, постановлений и примечаний к резолюциям.
— Думаю, незаконна, — сказал Пауэрскорт. — Но Бог знает, в каком парламентском указе это найдешь. До утверждения официального равноправия католиков запрещалось служить мессы в англиканских церквях, хотя не знаю, действует ли запрет по сей день. И потом, в настоящий момент ничего преступного не происходит. Нельзя же арестовать людей по подозрению, что они сделают нечто дурное через неделю.
— Вы полагаете, именно это толкнуло на убийства?
— Полной уверенности нет, — честно признался Пауэрскорт. — Быть может, заговорщиков-католиков убийца возмущает, как и нас. Меня страшит, что, едва мы начнем расспросы насчет пасхального торжества, палач вновь примется за свое. Боюсь, такой вариант неизбежен. Я уже говорил вам, это не обычный убийца, его ведет безумная страсть, не понятная простым смертным. — Пауэрскорт помолчал и продолжил: — Вам не хуже меня, старший инспектор, известны главные житейские мотивы убийц. Деньги, выгода, ненависть, ревность, месть. Но здесь так просто не определить. Хотя ингредиенты мести и ненависти очевидны.
— Мне кажется, — сказал Йейтс, — это какое-то одновременно и уголовное убийство, и то, которое бывает на войне. Ведь тысячи и миллионы людей поубивали в битвах за веру, так ведь?
Перед мысленным взором Пауэрскорта пронеслись картины лютой бойни христиан в римском Колизее, сцены средневековых чисток и погромов, повальное избиение катаров[54] в их пиренейских крепостях и резня на арене Вероны, разрушительный ураган европейских религиозных войн XVI века, и далее, и далее…
— Вы правы, старший инспектор, — согласился Пауэрскорт. — Такое впечатление, что, поутихнув на пару столетий, в Комптоне вновь разгорелась война за веру.
— Лично вам, леди Пауэрскорт. — Дворецкий подал довольно мятый конверт с надписью шатким детским почерком: «Ферфилд-парк. Для леди Пауэрскорт».
— А кто это принес, Маккена? — вскрывая послание, спросила леди Люси.
— Не знаю, мадам. Я нашел письмо в прихожей, его просто подсунули под дверь.
«Дорогая леди Пауэрскорт, — читала Люси, отпустив дворецкого, слова, написанные крупными кривоватыми буквами. — Пожалуйста, приходите сегодня в собор в половине шестого. Мы будем ждать вас возле хоров. Певчие Уильям и Филип».
Леди Люси обрадовалась. Ее звали те два милых мальчугана, с которыми ей удалось несколько раз поговорить на репетициях «Мессии». Возможно, она наконец узнает, чем запуганы бедные дети. Никогда ей не приходилось видеть столь грустно-сиротливую стайку малышей. Она взглянула на часы: почти полпятого. Подождать Фрэнсиса, который с минуты на минуту должен вернуться от инспектора Йейтса? Муж очень встревожен ее настойчивым стремлением докопаться до причин страха, гнетущего здешних юных хористов, он постоянно твердит, как это опасно. И он конечно же захочет сопровождать ее на эту встречу. Ох, эти маленькие певчие, ради которых весь ее нынешний церковный вокальный энтузиазм! Такие робкие — как трудно было познакомиться с ними! Они наверняка смутятся и в присутствии чужого мужчины не промолвят ни слова. Нацарапав коротенькую записку, леди Люси сообщила, что срочно ненадолго едет в Комптон, не уточнив, куда именно.
На обратном пути в Ферфилд-парк Пауэрскорт обдумывал первый абзац своего письма личному секретарю премьер-министра. Обращаться к самому главе правительства не стоило. Роузбери рассказал, что изнемогший под бременем государственных забот премьер-министр утратил даже свой былой особый интерес к делам Форин-офиса[55] и ослабел настолько, что постоянно засыпает на заседаниях кабинета. Единственный, к кому имело смысл обратиться, — его сподвижник, знающий, куда канули все политические оппоненты премьер-министра, его личный секретарь Шонберг Макдоннел.
Вернувшись в усадьбу, Пауэрскорт сразу прошел в кабинет и сел сочинять послание. Не увиденная, не прочитанная записка леди Люси оставалась лежать в гостиной.
«В связи с вызвавшей некие подозрения смертью канцлера кафедрального собора в Комптоне, на западе Англии, меня как детектива пригласили выяснить все обстоятельства данного дела. — Тональность рапорта напомнила Пауэрскорту армейские будни, и он осторожно перешел к неприятным сообщениям. — Обнаружив в ходе расследования глубоко законспирированный заговор, грозящий вызвать гражданскую смуту, я считаю своим долгом изложить вам детали ситуации…»
Так, ну теперь хотя бы любопытство заставит дочитать это письмо.
«…Меньше всего хотелось бы подчеркивать свои заслуги, однако позвольте напомнить об опыте моей долголетней и небесполезной службы стране и короне».
Повторяя про себя пассаж хоральной «Общей аллилуйи», леди Люси вошла в собор. Величественный интерьер был пронизан многоцветно сияющими сквозь витражные окна лучами вечернего солнца. Вглядываясь в полутьму хоров, леди Люси пожалела, что концертные исполнения «Мессии» проходят не здесь. Здание казалось абсолютно пустынным. Ни шороха, ни звука. Мальчики, вероятно, запаздывают или прячутся где-то, чтобы сделать ей сюрприз. Из приоткрытой в углу хоров двери сеялся слабый свет. Должно быть, дети прячутся там. Подойдя к этой двери, она заглянула и увидела спуск в крипту, погребальную часовню.
