Елена Руденко - Незримого Начала Тень
— Весьма скучное деревенское общество, — пожала плечами дама, — после смерти графа домочадцы стали невыносимы! Не сочтите меня бессердечной, я прекрасно понимаю их горе… — запнувшись, она покачала головой, — но зачем быть ханжою, ни у кого из них не чувствовалась скорбь!
Роговцева с раздражением щелкнула пальцами, любопытная привычка выражения чувств.
— Неужто даже юная Лизанька, боготворившая опекуна? — постарался я придать своему голосу изумление.
Дама усмехнулась.
— Право, вы же сами понимаете, какая скорбь возможна у столь наивной особы, попавшей под власть детской влюбленности… — взгляд собеседницы не позволил мне возразить, красавица давала мне понять, что не потерпит лицедейства. — Лизаньке все равно, на какой объект обратить свою пылкую любовь… Глупые детские слезы!
В голосе Роговцевой звучало презрение.
— Полагаете, что у Конова нет надежды? — продолжал я, опасаясь возмущения собеседницы, вызванного моей неискренностью.
На сей раз дама не заметила моей игры.
— Не могу знать, — пожала она плечами, — юным барышням быстро надоедает страдание от безответной любви, и они решаются на роман с более сговорчивым кавалером…
Собеседница рассмеялась, не смущаясь двусмысленности своих слов.
— Позвольте узнать, какое впечатление производил на вас господин Федулин? — вернулся я к теме разговора о домочадцах. — Вы находили его таким же скучным?
— Увы, — вздохнула дама, — его речи были способны усыпить любого…
— Любопытно, что вы столь любезно составили ему компанию за кофе, — мысль прозвучала бесцеремонно, и я приготовился к новой волне возмущения.
Нет, светская особа промолчала, лишь усмехнулась, взглянув исподлобья.
— Ох, мой друг, — вздохнула Роговцева, — какой мне резон травить чудака Федулина? Впрочем, вы не ответите…
Она махнула рукою.
— Позвольте следующий вопрос, возможно, покажется вам странным, — произнес я, поймав во взгляде подозреваемой насмешку, явно говорящую, что более странного, чем сказано, она вряд ли услышит. — Вам известно о гибели сельской ведуньи?
Дама замерла, пытаясь унять участившиеся дыхание.
— Ужасно! — произнесла она натянуто. — Ведь я накануне говорила с этой девушкой… На прогулке в обществе поклонника я встретила ее… Она не испугалась и бойко подошла ко мне, предложив погадать, не требуя платы за свои труды… Позвольте умолчать о той чепухе, которую наговорило несчастное дитя…
Невозмутимая особа едва сдерживала слезы.
— Вам жаль ворожею? — вновь мой тон звучал искренне.
Но собеседница вновь раскусила меня.
— Вербин, умоляю! — воскликнула она, всплеснув руками. — Говорите прямо! Вы насквозь видите меня и понимаете, что дело не в жалости… У нас состоялся личный разговор, который не дает мне покоя…
— Вы полагаете, что разговор связан со смертью девушки? — прямо спросил я. — Тогда почему скрываете?
— Не могу сказать, — надменная особа взмолилась. — Прошу вас…
Нетрудно было понять, что дама не станет откровенничать даже под пытками. Оставалось только теряться в догадках и надеяться на внезапное благоразумие скрытной особы.
* * *Пожалуй, самый сложный разговор, как я и опасался, состоялся с Лизанькой. Барышня испугано смотрела на меня, будто загнанный зверек.
— Не сочтите меня безумной! — воскликнула она, закрывая лицо руками.
— Смею вас заверить, что подобные мысли ни разу не посещали меня! — спешно произнес я.
— Мы прокляты! — собравшись с духом, произнесла юная барышня, пристально глядя мне в глаза, дабы понять, восприняты ли ее слова в серьез.
Мое лицо выражало заинтересованность, молодая собеседница оказалась не столь прозорливой как Роговцева, привыкшая к маскам светскости.
— Виною всему та деревенская ведьма! — Лизанька сжала губы. — Она прокляла нас, и ее злобный призрак будет мстить!
Скрыть изумление не удалось, но собеседница приняла мою гримасу удивления за проявление интереса.
— Граф частенько встречал эту колдунью и разговаривал с нею… Она говорила, что может беседовать с его умершей женою! Ведьма!
Глаза Лизаньки гневно сверкнули. Признаюсь, не ожидал, что столь юное беззащитное создание таит в себе столько злобы.
— Выходит, ворожея сдружилась с графом? — попытался я унять пыл юной барышни.
Лизанька нехотя кивнула.
— Не могу тогда понять, зачем призраку ведуньи проклинать графа и его семейство? — продолжал я, понимая, что девушка многое скрывает.
В чем причина подобной уверенности? Почему столько ненависти к несчастной убитой? Теперь Лизанька уже не казалась ангельским созданием, я представил, как она нажимает курок пистолета или подсыпает яд…
— Она злобная, — произнесла барышня, удивляясь, что не понимаю столь простой истины.
Никак не могу сдерживать чувство досады, когда подозреваемые смотрят на меня как на глупца.
— Позвольте, мадемуазель, — возразил я твердо, — на свете умирает множество злобных людей, но весьма трудно отыскать среди них тех, кто мстит после смерти своим врагам!
Суровый голос напугал собеседницу, и она разрыдалась.
— Вы знали о встречах ведуньи и графа? — поинтересовался я, не намереваясь унимать слезы собеседницы.
Возможно, я слишком жестокий сыщик, которому наплевать на людские чувства. Не умею проявлять жалость в моменты, когда меня пытаются обвести вокруг пальца.
— Да, не стану лгать, что знала о каждой их встрече, — кивнула девица, утирая слезы, — но я пыталась отговорить графа, а он лишь отмахивался от всех моих стараний…
Неужто виною всему простая ревность? Но откуда столь странные мысли о проклятии?
— Вы полагаете, ведунья прокляла графа? — повторил я вопрос.
— Разумеется! — воскликнула Лизанька. — Ведь граф убил эту ведьму….
Услышанное поразило меня, я ожидал услышать от барышни любую новость, но не настолько необычную.
— Позвольте узнать, чем вызвано ваше мнение? — стоило с большим трудом сохранить хладнокровие.
— Умоляю, сохраните мои слова в тайне! — воскликнула барышня, заламывая руки.
— Мадемуазель, не в моих интересах предавать огласке ваши слова, — ответил я спокойно, готовясь услышать самый невероятный рассказ.
Однако собеседница весьма обманула мои ожидания.
— В этот день граф ездил встречаться с ней, — дрожащим голоском произнесла Лизанька, — он вернулся поздно, а его лицо выражало горе и ужас, еще сильнее, чем в день смерти жены… Я бросилась к нему, но граф, отстранив меня, отправился к себе в комнату, бормоча: "неужто я способен на злодейство?"… На следующий день разнеслась весть о смерти ведьмы…
Барышня смолкла вопросительно глядя на меня.
— Прошу вас, не осуждайте графа, он мертв, к чему напрасная огласка! — прошептала она, закрывая лицо руками.
Слишком много слез. Да, мне прекрасно понятны чувства людей, потерявших близких, но иногда выражения эмоций чрезмерны и, возможно, не искренни.
— Вновь уверяю вас, сказанное останется в тайне, — повторил я, не сумев скрыть усталость в голосе.
Выходит, мысль о том, что граф убил ворожею, пришла на ум испуганной девице. Разумеется, она не стала свидетелем сцены убийства, а я было подумал… Тьфу, глупец! Но что могли бы значить слова Белосельского о злодействе? Возможно, Лизанька не ошиблась в догадках…
— Спешу заметить, мадемуазель, что ваши предположения могут отказаться поспешными, — заметил я, — пока не стоит обвинять графа в преступлении…
Потухшие глаза Лизаньки засияли.
— Вы полагаете, что граф невиновен? — оживилась она, одарив меня робкой улыбкой. — Неужто, напрасно заподозрила его в преступлении?
— Увы, подозрения вполне объяснимы, — спешно добавил я дабы предотвратить возможно новый поток рыданий. — Но пока рано делать окончательные выводы…
— Благодарю, что подарили мне надежду в невиновности графа! — воскликнула барышня.
Она явно испытала ко мне искреннее расположение, если это не было искусством лицедея.
— Позвольте узнать, почему вы столь уверены в проклятии? — поинтересовался я.
Вдруг кто-то запугал барышню.
— Мне пришло несколько анонимных писем, — ответила девушка, вновь помрачнев от грустных мыслей, — автор письма говорил о призраке ведьмы, которая будет преследовать весь наш род…
— Любопытно, разрешите взглянуть на письма? — попросил я.
Лизанька вновь оживилась, встретив понимание. Барышня явно опасалась моего недоверия, что я приму ее слова за истерию. Она выпорхнула из комнаты, дабы поскорее принести мне доказательства своих слов. Вскорости юная особа вернулась, на милом личике читалось недоумение и страх.
— Письма пропали! — воскликнула она. — Я положила их в шкатулку… Кто-то выкрал письма! Неужто она?
