Далия Трускиновская - Государевы конюхи
Тут лишь Деревнин остановился и повернулся к Стеньке.
— Ты, чай, ту харю искать пробовал?
— Да зачем? Баловство одно.
— А попробуй! Ты вон в последние дни вместе со мной вертишься, как белка в колесе…
И это было правдой. Когда дьяки Земского приказа додумались, что неплохо бы сверить свидетельские сказки и судные списки обоих приказов, Земского и Разбойного, как раз Стенькина новоявленная грамотность и пригодилась!
Смысл этого был такой: Земский приказ ведал всеми преступлениями в самой Москве, а Разбойный — за ее пределами. Но где сказано, что лихой человек, живя, к примеру, в Ростокине, будет проказить исключительно на Москве или исключительно вне Москвы? Он, подлец, всюду поспеет! И очень может быть, что по делу Земского приказа проходит и уже малой кровью отделался человек, которого отчаянно ищет Разбойный приказ. Или же наоборот.
За последние дни Стенька столько всяких мерзостей выслушал и прочитал — голова пухла. Брали из Разбойного приказа короб за коробом, а сколько в каждом столбцов, одному Богу ведомо. Заодно перебрали их, свили потуже, а порченные мышами предъявили отдельно, добавив при этом, что в Земском-то приказе сам Котофей служит, а в Разбойном прикормить хорошего мышелова то ли пожадничали, то ли поленились.
Деревнин устал поменьше, не ему же короба таскать, но и Гавриле Михайловичу досталось. Но даже к концу трудового дня ясности мышления он не утратил.
Коли удалось бы дознаться, кто стянул харю и привязал ее к дереву, то можно было бы оказать услугу Илье Матвеевичу, стребовав с него какой-либо ответной услуги. И еще — Деревнин не раз слыхивал прозванье Горбовых. Коли предложить Горбовым свои услуги по розыску убийцы, то они, пожалуй, не поскупятся…
— …вертишься, как белка в колесе, жена, чай, забыла, каков с виду. Ступай-ка ты, Степа, домой пораньше, да загляни к тому своему соседу, порасспрашивай. Может, и сообразишь, кому та харя понадобилась. Узнай, для чего или для кого он ее резал, как пропала, все узнай!
Стенька в знак благодарности поклонился и поспешил домой.
Наталья и впрямь его почти не видела. То есть являлся он довольно поздно вечером, на вопросы отвечал невнятно, а однажды вызверился — работа-де срочная, велено подьячих веревками к скамьям-де привязывать, пока не справятся, а мелкие чины одно слышат: «Батогов возжелалось?» Поскольку батоги были делом житейским, а о привязывании подьячих слухи по Москве ходили, Наталья от мужа и отцепилась. Только утром выкидывала ему на стол миски с едой — подавись, мол, постылый!
Явившись в неурочное время, Стенька жены дома не застал и даже несколько тому обрадовался. Он заглянул в печь, нашел еще теплый горшок щей, похлебал прямо из горшка и огородами поспешил к Морковым.
У Морковых зачем-то собрались люди — Стенька увидел на дворе привязанных коней, телегу, кобылой запряженную, а цепной кобель сидел на укороченной веревке и, видать, уже утомился от непрерывного лая. На Стеньку он брехнул так, что земский ярыжка услышал в том брехе живой и внятный человеческий голос:
— Еще и тебя нелегкая принесла!
Он взошел на крыльцо, стукнул дважды в дверь, ему не ответили, он постучал еще и вошел незваный, хотя и о себе предупредивший.
В горнице он обнаружил накрытый стол, за которым чинно сидело морковское семейство, мужики по одну сторону, бабы — по другую.
Старший дедов сын, Ждан, матерый мужик, дослуживавший в стрельцах остатние годы, поднялся ему навстречу.
— Хлеб да соль, люди добрые! — пожелал Стенька, ища глазами деда Савватея.
— Хлеба кушать! — как положено хозяйке, пригласила Алена Кирилловна.
— Заходи, Степан Иванович, — позвал и Ждан Савватеевич Морков. — Что ж ты так-то, не по-соседски? На похороны тебя не докличешься, девять дней без тебя справляем.
— А кто помер-то? — уже предчувствуя беду, спросил Стенька.
— Да батя наш и помер… — Ждан Савватеевич достойно вздохнул.
— Дедушка Савватей, что ли? — очень даже глупо осведомился Стенька.
— Другого бати у нас нет, — отвечал Морков-старший. — Не было, то есть… Вот, похоронили.
— Царствие ему небесное, — сказал, крестясь, Стенька, да таким обреченным голосом, как если бы с дедом все свои надежды на будущее похоронил.
— Да ты присядь, Степан Иванович, — предложила жена Ждана, старшая дедова невестка, Алена Кирилловна, которую после смерти дедовой жены считали в хозяйстве большухой, главной хозяйкой, и перед ней во всех домашних делах отчет держали.
Стенька сел на лавку. Все, все рухнуло!
— Как же это он, а? — спросил в полном отчаянии земский ярыжка. — Как же?..
— Да не огорчайся ты, соседко, — произнесла нараспев Алена Кирилловна. — Всякого бы так до самой смерти дети досмотрели, как мы дедушку Савватея Осиповича! Нас с тобой бы так досмотрели! И лет уж ему было немало. Сколько, Жданушка?
— Мне уж полвека, — сказав это, хозяин пустился в мучительные внутренние вычисления. — Восьмой десяток — уж точно!
— И нам бы до восьмого десятка дожить! — пожелала себе и всем присутствующим хозяйка.
Очевидно, вся жизнь и похороны деда стали на время семейной гордостью и должны были сделаться предметом соседской зависти.
— Дай Бог не меньше, — согласился Стенька. — А ведь я к вам по дельцу…
И с надеждой обвел взором все лица — Ждана, Василия, Герасима, Ивана и самого младшего — Бориса, а также бабьи — Алены, Марфы, Анны, другой Анны и Вассы, младшей из невесток.
— А что за дельце? — спросил Ждан Савватеевич.
— Да дельце-то с виду пустяшное, но важности немалой, — Стенька приосанился, помолчал и, когда увидел, что все слушают его очень внимательно, продолжал: — Помните ли, как по весне у Савватея Осиповича медвежью харю своровали?
— Какую еще харю? — Хозяин в немалом изумлении повернулся к супруге. — Алена! Это что за бредни?
— А я откуда знаю? — Алена сперва уставилась на Стеньку непонимающими глазами, потом же догадалась. — А и точно! Он, царствие ему небесное, ты же знаешь, любил с деревом ковыряться! Тебя не было, ты тогда в Суздаль уезжал, а он и точно медвежью харю резал, и ее совсем уж готовую украли!
— Деревянную? — уточнил Ждан Савватеевич.
— Деревянную, — подтвердила Васса. — И на моих же парнишек напраслину возвели! Будто бы они, Егорка с Матюшкой, утащили! А зачем им тащить? Дед для них-то, поди, и резал!
— Куда им такую здоровенную? — возразила Алена Кирилловна. — Так ты что же, Степан Иванович, ради этой хари в дом, где покойника поминают, заявился?
— Хорош сосед! — поддержал возмущенную бабу Герасим Савватеевич.
И все пятеро братьев так на Стеньку набычились, что хоть хватай шапку да и выметайся за дверь!
— Да Господь с вами! — воскликнул не на шутку перепуганный Стенька.
Все-таки мужики Морковы были здоровенные, недаром всей семьей в стрельцах служили и в Тимофея Полтева полку на хорошем счету были. Как выйдут, бывало, все пятеро, в рудо-желтых кафтанах с зеленым подбоем, в островерхих сочного вишневого цвета шапках, в зеленых сапожках, и пищали у них на плечах игрушечными смотрятся, так и поглядеть радостно!
— Соседушка! — презрительно сказал Ждан Савватеевич. — Женку бы спросил — она-то, я видел, нашим бабам поминки готовить помогала.
— Да мое дело какое? Я человек подневольный! Велели пойти расспросить — я и пошел! — вовремя вспомнил о своей службе Стенька. — Мне подьячий Деревнин, не отобрав сказки о медвежьей харе, и возвращаться не велел!
— Так на кой вам там, в приказе, та харя сдалась?!?
Стенька развел руками — мол, сам не знаю, а начальством велено отобрать сказку! И все вопросы — к ополоумевшему начальству, которое до того уж зажралось, что насчет деревянных медвежьих харь разведывать гонит!
Ждан Морков обвел взором семейство, которому теперь был за старшего.
— Ну, ладно уж, черт с тобой. Спрашивай! — выразил он общее мнение.
— Стало быть, так, — приступил к делу Стенька. — Велено узнать, для чего Савватей Осипович ту харю резал. Для своей ли утехи или с кем срядился? Может, ему за ту харю заплатить обещали?
Семейство разом поглядело на старшую невестку деда, которая одна лишь и умела с ним договориться.
— Да кто ж его знает, с кем он срядился? — удивилась Алена Кирилловна. — Да и кому такой товар нужен? Скоморохам разве! Для ребятишек, поди, и резал.
— Скоморохи по Москве похаживают, — согласился Стенька. — К вам не заглядывали?
— Они теперь открыто не промышляют. Если где и играют, так на богатых дворах, потаенно. А то сам не знаешь! — сказал Ждан Савватеевич.
— Знать-то знаю, а ну как это скоморохи с Савватеем Осиповичем сговорились?
— Да коли и так — как бы мы их от простых людей отличили? — разумно спросил Василий Савватеевич. — Они, чай, по делам ходючи, в обычное платье одеваются и пакляной бороды не привешивают.
