Валентин Лавров - Железная хватка графа Соколова
Генриетта подняла на Соколова свои громадные, небесного цвета глазищи:
— О чем вы мечтаете?
— О том, чтобы завтра утром пойти с вами, фрейлейн, в королевский парк, осмотреть величественные мраморные саркофаги, напоминающие человечеству о бренности всего земного.
Генриетта с удовольствием поддержала:
— А я с большим удовольствием свожу вас на Королевскую фарфоровую фабрику. Еще в 1761 году ее основал Фридрих Великий. Там вас приятно поразит редчайшая керамическая коллекция.
Резидента Альберта, бесплодно пытавшегося выяснить, куда делся хвост, начали терзать тяжелые догадки. Более того, он испытал те же чувства, что и министр Макаров в Петербурге: «Скорее бы от греха подальше сплавить неукротимого человека. Пожалуй, следует его отправить с ближайшим поездом!» Вслух произнес:
— Эти прекрасные надежды вам придется оставить — до следующей встречи! Завтра утром, в одиннадцать часов, мы простимся. Я посажу вас на поезд до Кракова. Оттуда доберетесь до Поронина. С собой возьмете этот кожаный баул. Мы, немцы, пользуемся именно такими. Внутри найдете все обещанные вам вещи — от старых билетов до семейных фото.
— А чек на тридцать миллионов марок там?
— Фальшивый чек, — поправил резидент. — Но пока Ленин догадается об этом, вы будете далеко от него. Так что его подлинность не должна вас тревожить. Приятной вам ночи, «супруги»!
Счастливые воспоминания
Известный исследователь биографических глубин графа Соколова утверждал: «Работавшая на российскую разведку осторожная и удачливая Генриетта дожила едва ли не до Мафусаиловых лет — она умерла лишь в начале восьмидесятых годов. И даже в самом преклонном возрасте Генриетта вспоминала с необычным восторгом ночь, проведенную с гением сыска. При этом глаза старушки горели молодым огнем».
Современники могут при желании гордиться, наивно полагая себя достойными наследниками мужских подвигов знаменитого графа, а мы вернемся к нашим героям.
* * *На другое утро, снабженный всеми документами и бумажками настоящего берлинца, Соколов двигался через Краков в Поронино.
Что касается Ленина, заканчивавшего свой летний сезон в курортной деревушке, то он никак не ожидал увидать Штакельберга-Соколова, которого считал покойником. Прежде Цигель всегда заказы исполнял качественно и в срок.
Резидент Альберт сумел удовлетворить свое любопытство по поводу исчезнувшего хвоста. Через несколько дней после отъезда Соколова разделы уголовной хроники опубликовали краткое сообщение:
«При расчистке канализационного колодца в Шарлоттенбурге рабочими было обнаружено мужское тело. Сотрудники уголовно-сыскной полиции Берлина по отпечаткам пальцев установили: это труп печально известного рецидивиста, трижды судимого Цигеля. Смерть наступила в результате утопления, однако на теле погибшего не обнаружили следов борьбы. Каким образом Цигель попал в колодец, и кто накрыл колодец крышкой? Это — загадка, которую полиции еще предстоит разрешить».
Рядом с трупом нашли паспорт на имя Карла Биркгана из Пернова. Газеты утверждали: «Видимо, с этим
паспортом опасный преступник и убийца проник на территорию Германии из России, где он скрывался от правосудия».
Резидент Альберт, прочитав заметки, лишь покачал головой:
— Ах, эти русские! До чего ж они рисковые...
* * *Что касается Соколова, в это время ему было уже не до чтения газет. Его жизнь, как никогда, накренилась в опасную сторону.
ГЕНИЙ ИЛЬИЧА
Лежа на кожаном диване купе железнодорожного вагона, Соколов пытался представить свою встречу с Лениным. Он знал о Ленине, об особенностях его характера, о пристрастиях и антипатиях, о его окружении довольно много — все то, что можно было почерпнуть из полицейского архива. И перебирал возможные варианты событий, с которыми может столкнуться. Гений сыска придумывал достойные и победные выходы из самых сложных положений. Слишком важным было дело, чтобы его провалить.
Но то, что случилось в действительности, ни сам Соколов, ни его петербургские начальники предусмотреть не могли.
Под звон бокалов
Пассажирский поезд остановился на маленькой станции с вывеской на немецком языке: PORONIN. Соколов, держа в руках кожаный баул, полученный от резидента Альберта, вышел на пустынный перрон. Часы показывали половину восьмого вечера. На станции было тихо и малолюдно. Лишь кондуктор с красным фонарем брел вдоль состава да сцепщики лениво стучали молоточками на длинных ручках по колесам, проверяли: как бухты — не оплавились, не разбились?
Этот стук разлетался на всю округу: в мире царила та особая тишина, какая бывает лишь в горах. Пахло парным молоком, навозом, упревшей кашей и печным дымом — запахом деревни. Где-то плакал ребенок, протяжно и сильно мычала недоеная корова.
Из-за угла, малость пошатываясь, появилась оборванная фигура — средних лет мужичок с топориком за поясом. Нетвердым курсом он направился к Соколову, приложил ладонь к немыслимому картузу и что-то затараторил на странной языковой смеси — мадьярского и немецкого.
Соколов уже знал, что Ленин почти каждый вечер проводит в самом замечательном и посещаемом местном заведении — трактире. Он приказал:
— Хватай баул и топай к трактиру.
Мадьяр обрадовался:
— Руссиш? Революсионер?
Соколов удивился: «И впрямь здесь целый российский заговорщицкий штаб, если местная рвань в каждом прибывшем предполагает русского смутьяна!» Вслух произнес:
— Я немец! Иди быстро и не разговаривай.
Трактир стоял недалеко от станции, в самом начале деревни. Это было приземистое здание, сложенное из толстых, почерневших от солнца и дождя бревен. Внутри царило оживление — в табачном дыму гуляла многочисленная публика.
За стойкой действовал полный чувства собственного достоинства и с объемистым чревом кельнер в клетчатой жилетке и с длинной прядью волос, кокетливо закрывавшей обширную плешь.
Соколов, желая справиться о ночлеге, направился к кельнеру. Вдруг он увидал рыжего человечка в пролетарской кепчонке, с клочкастыми усиками и жидкой бороденкой. Рыжий привалился плечом к стойке и потягивал водку из рюмки. Он что-то оживленно рассказывал невзрачному человеку с длинными, плохо чесанными волосами и мрачным выражением лица.
Все взоры с любопытством уперлись в вошедшего.
Десять пфеннигов
Глаза рыжего и Соколова встретились. Между ними словно пробежала искра. Они сразу узнали друг друга. Лицо рыжего облилось смертельной бледностью, сухонькие пальчики мелко задрожали. Он вскочил с табурета.
Соколов подошел к рыжему, внимательно заглянул в его лицо, словно сравнивая с полицейской фотографией. Идентификация прошла успешно. Гений сыска вежливо приподнял шляпу, по-немецки произнес:
— Рад видеть вас, герр Ленин!
Ленин ожидал прибытия с вечерним берлинским поездом Цигеля. Этот Цигель должен был принести новость: «Штакельберг ликвидирован!» Но вместо убийцы явился тот, кого Ленин уже представлял трупом.
Аппарат для принятия мгновенных решений работал четко: «Цигель акцию не провел? Как вести себя? Самым естественным и дружелюбным образом. А где Цигель? Сбежал с “трупными” деньгами? В любом случае с него следует содрать эту тысячу марок, что за “мокруху” получил. И вообще, такое легкомыслие в делах серьезных недопустимо. Надо приказать, чтобы этого дерьмового Цигеля разыскали и “замочили”, без всяких разборок и выслушивания оправданий. Репутация “мясника” должна быть безупречной».
Ленин малость успокоился. Первоначальное замешательство сменилось любопытством. Ленин снизу вверх глядел на Соколова. Гения сыска поразили его глаза: неестественно широко расставленные, с монгольским разрезом, с желтыми яблоками. Ленин сполз с высокого табурета. Он обеими ладонями обхватил ручищу Соколова, затряс ее, быстро заговорил по-немецки:
— Господин Штакельберг? Очень, очень рад видеть вас. Как доехали? Гм-гм! Заждался вас. Уже недолго осталось наслаждаться местной природой. Осень, к счастью, стоит удивительно теплой, но скоро здесь снег выпадет. Зимой здесь скучно, гм-гм. Можете звать меня Володей. — Положил руку на плечо своего мрачного соседа. — Вы знакомы? Александр Гельфанд.
Память Соколова напряженно заработала. И не подвела. С биографией этого человека он знакомился. Соколов, усмехнувшись, ответил:
— Известный журналист, печатающийся под псевдонимом Парвус. Видный член германской социал-демократической партии. В свое время совершил героический поступок — бежал из сибирской каторги. Злые языки, правда, утверждали, что это было сделано не без помощи российской охранки.
