Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска
Порой на разных юбилеях, до которых мы такие охотники, они будут сталкиваться с желчным, высохшим человеком с горящим, безумным взглядом. Это фанатичный “разоблачитель” чье усердие было явно не по его разуму, — Владимир Львович Бурцев. Понятно, что жандармы руки ему не протягивали, как, впрочем, и друг другу. Разброд и взаимные обвинения продолжались.
Кровавые дела маньяка с полуинтеллигентным лицом Луканова, казалось, навсегда канули в Лету. Но, как это часто бывает в истории преступности, у него нашелся последователь. 25 июля 1924 года самая крупная русская газета в Париже “Последние новости” опубликовала сенсационную заметку. В ней рассказывалось, что в Восточной Пруссии арестован мясник Ганс Хаарман по кличке “Толстый Ганс”. Этот Ганс был осведомителем политической полиции и имел собственную мясную лавку. Будучи ярым патриотом фатер-ланда, он повесил объявление: “Французам и бельгийцам ничего не продается. Только для немцев!”
Ганс сотрудничал с реваншистскими нелегальными организациями и тайком проводил нелегалов через границу. Но некоторых из них — наиболее молодых — убивал. Их кровь он выпивал, а мясо продавал в своей лавке. Лишь доказанных жертв оказалось двадцать восемь.
Знать, нет такого свинства, которое нельзя было бы превзойти.
ШОК
Алексею Григорьевичу Растворцеву
Страшное преступление было совершено невиданным до того способом. Преступник полагал, что разоблачить его будет невозможно, что это выше сил человеческих. Но против адова зла восстал гений великого сыщика.
В глухом ущелье
Три недели свадебного путешествия промелькнули сладостным мгновением. Аполлинарий Соколов со своей очаровательной супругой побывал в Париже. Молодые бродили по Большим Бульварам, где в антикварном магазине приобрели большую картину великого Шарля Лебрена, выложив кучу франков, поражались величием Пантеона, любовались мельницей Монмартра, отыскивали книжные редкости у букинистов на набережной, входили в заманчиво сверкающие двери фешенебельного ресторана “Максим” на Королевской улице.
Супруги сорили деньгами, вращаясь в вихре развлечений и удовольствий. Казалось, что, очутившись в столице мира, Соколов забыл обо всем на свете и пребывает в состоянии постоянного праздника.
— А не съездить ли по давней привычке на юг, на берег Лазурного моря? — вопросил однажды Соколов, и они отправились вначале в захолустные Канны, затем перебрались в более цивилизованную, наполненную русскими туристами Ниццу.
Сухо шуршали листья пальм, пряно пахло диковинными цветами, и прибой, оставляя темную полосу на желтом песке, накатывался на берег.
Однажды отправились на прогулку в гористую местность, поросшую высоченными соснами и вековыми дубами. День был ясным, розоватый свет спокойно ложился на землю, покрытую густым пахучим ковром хвои.
Соколов, увлекая за собой Мари, как он теперь ласково звал супругу, поднимался по узкой каменистой тропке все выше в горы. Уже давно перестали попадаться группы туристов, которых здесь испокон веку великое множества.
— Посмотрите, Аполлинарий Николаевич, да не сюда, левее, прямо против скалы какой-то дом. Зайдем? — с любопытством сказала Мари.
Соколов охотно согласился:
— С удовольствием! Может, перекусим там, если хозяева окажутся гостеприимными.
Они пошли вверх по тропинке, винтом взбиравшейся к вершине горы.
Мрачное открытие
Каково же было удивление путников, когда они увидали сильно обветшавший пустующий дом. Над входом, колеблемая ветром, на одном гвозде болталась облезлая вывеска
Постоялый двор —СВИДАНИЕ ДРУЗЕЙ
Путники, пораженные нежданным зрелищем, замерли. Соколов потянул за руку Мари:
— Заглянем внутрь? Во всем этом чувствуется какая-то тайна.
Двери и окна дома были распахнуты. Едва путники ступили на скрипучие доски порога, как стая летучих мышей с отвратительным писком вылетела из помещения. Поломанный стол, битые черепки посуды, паутина по углам — полное запустение. У покосившейся каменной печи валялась ржавая лопата со сломанным черенком.
Соколов, вдруг что-то вспомнив, негромко произнес:
— Господи, да это ведь тот самый печально знаменитый постоялый двор, где орудовали супруги-убийцы Роже. Лет десять назад об их “подвигах” писали все судебные хроникеры мира.
Мари с ужасом посмотрела на мужа:
— Вы говорите это серьезно?
Соколов невозмутимо продолжал:
— Вполне серьезно! К примеру, место этой лопаты в каком-нибудь криминалистическом музее. Именно ею тут, в подвале, Роже закопали более десяти трупов. Их преступная тактика весьма напоминает мне печально известного мясника Луканова из Граева.
Мари потянула мужа за руку:
— Ах, пойдемте скорее отсюда! Здесь так мрачно, словно обитают души несчастных жертв.
Они вновь оказались на тропинке, которая, судя по всему, в давние времена была проезжей дорогой. После мрачного постоялого двора, под солнечным вечереющим небом дышалось особенно хорошо.
— Так что это было? — спросила Мари.
Страшная ночь
Соколов, покусывая травинку, неспешно рассказывал:
— Туристов в этих краях, как ты, Мари, знаешь, всегда было много. Некоторые, неприхотливые к удобствам и не располагавшие большими средствами, останавливались порой на постоялом дворе “Свидание друзей”. Но время бежало, и постоялый двор становился менее обитаем. Туристы стали предпочитать другие гостиницы и отели, где было менее экзотично, но более удобно.
К этому времени сменился прежний владелец “Свидания друзей”. Новый — бывший мясник из Нанта, решил несколько оживить свой доход. Он стал убивать богатых туристов, случайно забредших к нему. Жена сделалась доброхотной помощницей. Местная полиция сбилась с ног, но на след преступников напасть не могла. Наконец, пропал крупный негоциант из Марселя — родственник кого-то из правительства. Тогда-то и был из Парижа командирован сюда один из лучших французских сыщиков Бернар, всегда предпочитавший работать в одиночку.
— И он разоблачил супругов-убийц? — нетерпеливо спросила Мари.
— Сейчас узнаешь, моя любопытная прелестница! — улыбнулся Соколов. — Целыми днями Бернар опрашивал местных крестьян, бродил по окрестностям, тщательно обыскивая местность, пытаясь отыскать хоть какие-то следы пропавших. Однажды Бернар забрел на эту гору. Он провел напряженный день, страшно утомился, хотел есть и спать. К собственной радости, наткнулся на постоялый двор “Свидание друзей”. Его встретили хозяева — гориллоподобный молодец Роже и его супруга, чернявая, вертлявая особа лет тридцати пяти, крайне невзрачная и неряшливая.
— Вина дадите? — спросил Бернар.
— Почему только вина? — ответил Роже. — Накормим ужином и постель предложим. У нас тихо, спокойно, так что забудетесь крепким сном.
Бернар согласился. Его действительно сытно накормили.
Вечер сгустил сумерки. Роже провел гостя наверх, в небольшую угловую комнату. Это было что-то вроде чулана, где стояла разного рода хозяйственная утварь и разные тряпки, припасы: два венских стула, колченогий стол, ржавое ведро, кули из-под муки, что-то вроде армяка синего сукна, плисовый картуз, поярковая кучерская шляпа, прочая дрянь.
— Скажите скорее, миленький Аполлинарий Николаевич, что-то случилось с этим Бернаром? — волновалась Мари.
Соколов погладил ее руку:
— Какая ты, крошка, чувствительная, однако! Сейчас узнаешь. Всякая профессия вырабатывает какие-то особенные свойства характера. Все мы, сыщики, занимающиеся вечной погоней за преступниками, с годами заражаемся особого рода недоверчивостью к обстоятельствам, острой наблюдательностью и осторожностью. Вот и Бернар, когда хозяйка застелила ему постель на каком-то узком ларе, пожелала “спокойной ночи” и ушла, внимательней, чем прежде, оглядел комнатушку. К удивлению своему, в углу он увидал вторую, едва приметную дверцу, на которой висел рваный халат. Дверца открывалась внутрь. Бернар — на всякий случай! — пододвинул к дверям стол, а на него поставил ведро. И лишь после этого, задвинув на внутреннюю задвижку и другую дверь, улегся спать.
— Стало быть, следователь боялся, что ночью могут к нему тайком войти? — спросила Мари. — Но разве такое возможно?
— Ах, милая женушка, ты чиста, как ангел, и не понимаешь, что на свете много злых и корыстных людей. Бернар поступил разумно. Ибо среди ночи раздался страшный грохот. Это под напором двери упал стол и загремело ведро. Бернар выхватил из-под подушки револьвер, вскочил на ноги, заорав: “Кто тут? Застрелю!'” Но кругом царили тишина и ночной мрак. Бернар зажег свечу, выглянул в открытую дверцу: вниз вела крутая лесенка и не обнаруживалось ничье присутствие.
