Кэндис Робб - Аптекарская роза
— Но ему следовало это предвидеть.
— Поэтому, я думаю, Николас решил, что через тебя искупит свой грех.
— И это, по-твоему, должно служить мне утешением?
— Нет. Утешаться тут нечем.
Люси сделала большой глоток бренди.
— Рассказывай все остальное.
— Мне хотелось бы избавить тебя от подробностей, но после того, что случилось сегодня, наверное, мне следует начать с Николаса и Ансельма.
Люси слушала молча, пока он рассказывал об отношениях ее мужа с Ансельмом в аббатской школе.
— Это многое объясняет в поведении Ансельма, — сказала она, когда он умолк. — Что еще ты узнал?
Она увидела по взгляду Оуэна, что ее спокойная реакция прибавила ему уверенности. Дальнейший рассказ дался ему легче. Он поведал ей о подозрениях Дигби и о том, что сообщила ему Магда Дигби. Наступил рассвет, а они все еще сидели на кухне.
— Deus juva me, — прошептала она, когда Арчер смолк, договорив. — Моя жизнь разрушена.
Оуэн промолчал.
— Моя мать… — Даже если Женщина с Реки права и Николас действительно без всякого умысла потворствовал слабости ее матери, все равно он виноват. — Мой любящий муж дал моей матери средство убить себя. Его нельзя было переводить в мастера. Каким образом удалось замять дело?
Оуэн пожал плечами.
— Не знаю. Возможно, тетя Филиппа просветит нас.
— Тетя Филиппа убеждала меня выйти за Николаса. Всячески подталкивала. — Люси поднялась и, подойдя к двери в сад, открыла ее, впустив внутрь слабый утренний свет. — Кто она мне — друг или враг? — прошептала Люси, обхватив себя руками. — Она ведь может сегодня приехать. Я собиралась первым делом приготовить для нее постель.
— Тебе нужно немного поспать.
Люси резко обернулась. Как он слеп.
— Лечь рядом с тем чужим человеком и думать о том, что ты мне рассказал? Да я бы с ума сошла. Не знаю, то ли мне ненавидеть его, то ли жалеть.
— Я обязательно выясню все, что смогу, ради тебя.
— Ты имеешь в виду, ради архиепископа.
Оуэн поднялся и, подойдя к ней, взял ее за руки.
— Повторяю, ради тебя, Люси. — Она невольно взглянула ему в лицо, без повязки, непривычное. Шрам побагровел. Под здоровым глазом пролегли тени. Он был измучен не меньше, чем она. — Сумеешь простить меня? Сумеешь когда-нибудь мне поверить?
— Не знаю. Помоги мне добраться до сути этой проклятой истории, Оуэн, и тогда мы посмотрим. Но ведь твое будущее зависит от его светлости? Я, пожалуй, начну подыскивать нового ученика. Ладно. Работа отвлечет меня.
Она вышла из кухни.
* * *Наверху она проверила, как Николас. По привычке. Веки его дрогнули, и он открыл глаза.
— Люси? Ты ранена?
— Пустяки. — Она наклонилась, чтобы посмотреть, нет ли у него жара.
Он дотронулся до ее лица, она отпрянула.
— Люси!
Убийца мамы. Ей захотелось причинить ему боль.
— Это Ансельм затеял пожар, ты разве не знал? Он назвал меня дьяволицей. Ведьмой. Блудницей. Этот огонь предназначался мне, Николас. Я должна была в нем сгореть. После этого он ни с кем бы тебя не делил.
— Он безумец. Что он тебе наговорил?
— Ты называешь его безумцем? Но ведь он твой друг, Николас.
— Это было давно, Люси.
— Вот как? С недавнего времени он стал самым желанным гостем. С тех самых пор, как ты отравил Джеффри.
— Нет! — прошипел Николас.
Люси отошла от изголовья кровати. Ее тошнило от его лжи.
— Даже сейчас ты не хочешь сказать мне правду?
— Это не то, что ты думаешь.
— Ты отравил его, Николас. Использовал мастерство, дарованное тебе Господом, чтобы убить Джеффри Монтейна. Он был хороший человек. Благородный. Он любил мою мать. А ты? Неужели ты ревновал к нему?
— Люси, умоляю тебя. Она была моим другом, не более того.
— И поэтому ты ее убил?
— Я не… Я сделал то, о чем она просила.
— А она просила тебя убить Джеффри?
— Я поступил так ради тебя.
— Ради меня? Ты проклял себя ради меня? Ты так говоришь, словно ожидаешь моей благодарности. Я никогда не желала Джеффри смерти. Это не он убил мою маму.
— Ты обвиняешь меня?
— Да.
— Кто тебе об этом рассказал?
— Это был твой долг, Николас, твой.
— Я… виноват лишь в том, что не подумал как следует. Я был очень молод. Но я старался загладить перед тобой вину. Лавка. Скоро ты станешь мастером аптекарем. Никто не смог бы тебе помешать. Кроме Монтейна. Если бы он рассказал кому-то о том, что я совершил… Умоляю, Люси.
Он отказывался отвечать за свой поступок.
— Поспи, Николас. Оставь меня в покое.
— Я люблю тебя, Люси. Я сделал это ради тебя. Но признаться… я не мог.
Ради нее. Он в самом деле был уверен, что убил ради нее. Она вся дрожала, когда выходила из комнаты.
В соседней крошечной комнате, служившей некогда детской Николасу, где потом так недолго прожил Мартин, она приготовила постель для тети Филиппы, а вторую для себя.
21
ДАР
Помощник Ансельма немедленно вскочил, когда появился архидиакон, собиравшийся заняться каким-то делом, перед тем как отслужить мессу.
— Его светлость архиепископ хочет вас видеть.
— Его светлость?
— Он просил вас прийти немедленно.
— В его дом или в приемную?
— В приемную.
Ансельм заторопился. Нечасто в последние дни его вызывали к архиепископу. Он даже подумал, не прослышал ли его светлость о пожаре. Маловероятно. Единственный свидетель погиб. А если бы даже Торсби и узнал что-то, то неужели не одобрил бы? Они ведь с ним в конце концов оба пастыри своей паствы. И он устранил волчицу, грозившую одному из их дражайших агнцев.
Йоханнес проводил его к архиепископу.
Джон Торсби не поднялся из кресла, чтобы поприветствовать Ансельма, а просто указал ему на стул перед своим столом, за которым изучал документы.
— Ваша светлость, для меня большая честь…
— Я позвал вас не для того, чтобы выслушивать любезности. Мне нужно, чтобы вы отправились выполнить одно мое поручение.
Значит, его вызвали не из-за пожара.
— За пределами города, ваша светлость?
— В Дареме.
Он был польщен, что понадобился вдруг архиепископу. Но Дарем! Сейчас это невозможно. Он должен быть рядом с Николасом, когда нужен ему больше всего.
— Прошу простить меня, ваша светлость. Заболел один мой хороший друг. Боюсь, он находится на смертном одре. Мне бы очень не хотелось покидать его именно сейчас.
— Вы говорите о Николасе Уилтоне?
Ансельм удивился, что Торсби сразу догадался, о ком речь. Это ему польстило. Приятно все-таки, что архиепископ настолько интересуется его особой.
— Это мой давнишний друг. И он сейчас очень одинок.
— Я знаю о вашей дружбе. И понимаю, что вам трудно расстаться с Уилтоном. Но вряд ли можно считать его одиноким. Уилтон находится в хороших руках, а вы мне нужны в Дареме. Сэр Джон Далвили раздумывает о том, чтобы передать в фонд собора значительную сумму. Мы должны проявить к нему уважение и поддержать, рассказав об уже сделанных подобных дарах. Я доверяю эту миссию вам, архидиакон. Это большая честь. Или вы хотите, чтобы я пожалел о своем доверии к вам?
— Нет, ваша светлость. Я понимаю, какая это честь, и очень вам благодарен, но нельзя ли подождать с отъездом?
— Нет, нельзя. Мне нужно, чтобы вы отправились в путь сегодня же. Как только соберетесь.
— Но я служу мессу…
— Я все устроил.
Ансельм поклонился. Он знал, когда лучше не настаивать.
— Я вас не подведу, ваша светлость.
— Отлично. — Торсби поднялся. — Отдайте своему помощнику необходимые распоряжения на ближайшие пять-шесть дней. Йоханнес сообщит вам подробности и даст рекомендательные письма.
Когда Ансельм вышел из приемной архиепископа, с Йоханнесом беседовал пронырливый Оуэн Арчер. Говорили они очень тихо, так что Ансельм не расслышал слов, а как только его заметили, то сразу замолчали.
— Архидиакон, — сказал Йоханнес, — прошу вас, присядьте, а я пока доложу его светлости о капитане Арчере.
Секретарь проскользнул в другую комнату. Ансельм почувствовал на себе взгляд проходимца.
— Вы сегодня рано, Арчер.
— Провел бессонную ночь.
Ансельм заметил, что Арчер смотрит хоть и одним глазом, но весьма недружелюбно. Возможно, Господь лишил его второго глаза в наказание за такой дерзкий взгляд.
— Плохо спали? Нездоровится?
— Нет.
Вернулся Йоханнес.
— Его светлость готов вас принять незамедлительно, капитан Арчер.
* * *Торсби поднялся при виде Оуэна.
— Йоханнес рассказал мне, что был пожар.
— Ваш архидиакон постарался услать миссис Уилтон к праотцам, ваша светлость. Если б я не оказался случайно у окна, а потом не взломал дверь в сарай, Ансельма бы ждал успех.
