Игорь Пресняков - Чужая земля
Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, безмятежные, молодые и красивые, в серых зыбких сумерках похожие на родных братьев. «Неужели они и в самом деле большие друзья? – подумал Аркадий. – Со мной, например, атаман никогда так не ночевал!»
Он медленно, не торопясь, разглядывал Рябинина, силясь понять, почему вдруг этот незнакомый ему человек столь стремительно ворвался в его жизнь; почему он оказался таким близким и дорогим его атаману; почему именно с этим чужаком будет связана его дальнейшая судьба…
В мозгу Ристальникова вспыхнула разгадка давно мучившего его вопроса: «Наверняка именно Рябинин и был у атамана в день рождения. Оттого Гимназист меня и не пустил! Значит, ближе ему этот Андрей… А я? Разве я Старицкому не друг? Разве он не был для меня всем на свете?» Неудержимая волна жгучей ревности охватила Аркадия. Он попятился от топчана и безвольно упал на свою лавку.
«Всю жизнь я шел за ним… шел бес… беспрекословно, верил в него…» – зарывшись с головой в одеяло, невнятно бормотал юноша. Горячие слезы душили его. Аркадий перевернулся на спину и беззвучно зарыдал.
Он с болью вспоминал, как Профессор за глаза называл его «атамановым сынком»; как уважительно, в угоду опять же Гимназисту, держался с ним грозный Федька Фролов; да и сам Старицкий не раз снисходительно прощал за глупые выходки…
«Да если бы не я! – вскакивая с постели и размашисто растирая по лицу слезы, чуть не закричал Аркадий. – Если бы не я – не быть ему атаманом!» – заключил он.
Выплаканная едкая злость ушла. Ристальников постарался взять себя в руки, присел на краешек топчана и мысленно заговорил со Старицким: «Кто как не я, дорогой Георгий Станиславович, подал тебе идею воспользоваться случаем и подчинить нам Фрола? Не я ли, тогда еще мальчишка, сумел направить тебя?.. Эх ты, атаман! Другом, братом, даже сыном меня называл; говорил, что доверяешь мне, как никому, – Аркадий сокрушенно покачал головой. – Предал ты нашу дружбу… и меня предал… А ведь был ты мне роднее всех! Дороже отца с матерью, ближе братьев. Какой же я все-таки идиот, что не разгадал твоей лжи! Кровью, преступлением связал себя с тобой».
Ристальников покосился на Андрея:
«Не друг он тебе, атаман, пойми! Не знаю уж, каким был Рябинин раньше, но теперь… Теперь он враг тебе, враг всем нам… Своя у него, особая дружба. Недаром блатные шушукались, будто завелась в ГПУ новая змея, лютая, осторожная, с хитрым расчетом. Невдомек тебе, что именно „товарищ Рябинин» убил Федьку; он, злодей, расправился с Геней! Не говорил я тебе, Георгий Станиславович, думал, что ты знаешь об этих слухах. А что получилось: та самая гадина, которая похоронила лучшую в мире шайку, – и есть первый друг?! Не предполагал я, атаман, что ты такой простодушный… По-своему Рябинин, конечно, молодец – еще бы! – такое дельце сумел провернуть. Только вот куда приведет он нас? Одному ему и ведомо… Но зачем, зачем, атаман, ты растоптал нашу дружбу?»
Аркадий в отчаянии обхватил голову руками:
«Похоже, я упустил что-то важное… В чем-то не разобрался… Что-то недодумал… Да и что я делал все это время? Жил красиво, с вызовом. Как же, мальчишка, молоко на губах не обсохло – а посмотрите-ка на меня! Чем я хуже вас? Куда там – лучше! И сильнее, и способнее, и умнее.
Я могу пренебречь вашими мелочными страстями и дурацкими предрассудками… Почти полубог… А в результате лишь одно мирило меня с людьми, хоть как-то оправдывало бестолковое существование – мой атаман. Верил я в него, в наше общее дело, каким бы оно ни являлось; верил в дружбу с сильным неординарным человеком.
А что остается теперь?»
Аркадий беспомощно огляделся по сторонам. Полутемная изба показалась ему зловещей. Он почувствовал себя подло обманутым и одиноким. Утренняя прохлада леденила босые ноги, Ристальников мелко задрожал. Пожалуй, впервые в жизни он почувствовал себя маленьким и жалким. Ему очень захотелось найти чьи-нибудь сочувствующие глаза, хоть какое-либо утешение. «А ведь никого нет! – рассмеялся он горьким беззвучным смехом. – Никого! – озираясь по сторонам, с отчаянным восторгом повторил Аркадий. – Да завопи я… пусть даже на весь белый свет – кто меня поймет? Кому нужен… Кому нужен полоумный, разочарованный человек… – вор и убийца?.. Именно – вор и убийца… У которого, если и имелось в душе что-то возвышенное, так оно уже рассыпалось в прах…»
Аркадий посмотрел на Георгия и Андрея, как смотрят со стороны праздные прохожие – с пустым, ни к чему не обязывающим любопытством. Старицкий словно почувствовал сквозь сон этот взгляд, лениво поморщился и подвинулся ближе к Рябинину.
«А вдруг они и в самом деле верные друзья? – отрешенно спросил себя Аркадий. – Кто их разберет? О детстве и юности атамана мне почти не известно… Ясно одно: я им – помеха. Помеха во всем, – Ристальников с мрачным упрямством покивал головой. – Да, помеха… А может, я и раньше был им помехой? – в груди у него мучительно заныло. – Неужели – о нет!.. – я стою между ними?!»
Аркадий лихорадочно вспомнил все, что знал о прошлом Георгия Старицкого: «Блестящий, храбрый офицер, кавалер боевых наград… Сражался за Родину и на германской, и у Корнилова… Штурмовал Екатеринодар, был ранен под Орлом… Боже мой!!! Я – та злосчастная причина, что помешала ему погибнуть за Отчизну, принять славную смерть героя! Я сбил его с пути, увлек преступной романтикой, превратил в… – Мертвящий ужас пронзил юношу. – Ведь он пытается… хочет нормальной жизни… Друга нашел…
А я… я тяну его в прошлое… Значит, не Рябинин – злодей… Именно я – последний… связываю его с нашим темным миром… Я – первый его соратник, правая рука… Что же я наделал?»
Ристальников сжал кулаки и закусил губу. Кровь побежала по подбородку, но он не замечал ее, не чувствовал боли.
– Я все исправлю! – решительно прошептал Аркадий. – Если у меня что-то еще и осталось – так это понятие о чести и дружбе.
Он вернулся к лавке, сосредоточенно оделся, застегнул все пуговицы черной шелковой косоворотки, расправив складки и подтянув ремень. Аркадий разложил по карманам свои обычные безделушки: часы, носовой платок, верный револьвер. Затем он причесал волосы, глубоко, по-военному надвинул на глаза кепи; не глядя на Старицкого, коротко козырнул и вышел из избы.
* * *Никита очнулся от легкого толчка.
– Что, пора? – негромко спросил он.
– Да вроде того, брезжит… – шепнул в ответ Еремеич и кивнул куда-то в сторону. – Я не об этом… Собрался уж вас тормошить, гляжу: парень ваш, Аркадий который, первым выскочил да резвенько так, туда вон, за сосну, – шасть!
– По нужде, должно быть… – Никита коротко зевнул.
Еремеич недоверчиво прищурился:
– Одетым по всей форме? И даже в картузе и с револьвером? Кабы чего… не того! Лицо у него уж чересчур…
Из-за сосны неподалеку раздался глухой выстрел.
– Господи помилуй! – охнул Еремеич и перекрестился.
* * *Сухой, слишком хорошо знакомый звук вмиг оборвал сны. Рябинин и Старицкий разом сели на топчане. Словно по команде, каждый нащупал в изголовье пистолет и прислушался.
– Ой, горе! – донесся со двора протяжный голос Еремеича.
В дверях застучали сапоги.
– Горе-то, вста… – не закончил хозяин, натолкнувшись на два вороненых ствола. – Да идите же! – нетерпеливо отмахнулся он.
…Первым они увидели Никиту. Он стоял у сосны, опустив голову на грудь, упорно глядя куда-то вниз. Там, привалившись спиной к стволу, неподвижно сидел Аркадий. В широко открытых глазах плыли розовые отблески зари. Он выглядел спокойным и умиротворенным, кончики губ чуть улыбались.
Старицкий наклонился над ним.
– Не надо, атаман, я проверял, – остановил его Никита. – Кончился Аркаша; без мучений – прямо в сердце.
Георгий нетерпеливо мотнул головой, сдавленно выругался и пошел прочь, не разбирая дороги. Андрей растерянно смотрел на его крепкие босые пятки, на болтающиеся тесемки полувоенных бриджей…
– Как же теперь, а? – прикрывая покойнику глаза, вздохнул Никита.
– Выкопайте могилу! – встрепенулся Андрей и крикнул в сторону избы: – Еремеич! Неси-ка кирку с лопатой, да поживей.
Покуда хозяин с Никитой долбили тяжелую каменистую землю, Рябинин плотно запеленал тело Ристальникова в рогожу и крепко перевязал бечевкой.
Старицкий вернулся, когда тело уже опустили в могилу. Никита испытующе покосился на атамана. Тот молчал, уставившись на грязную рогожу на дне ямы. По бледному напряженному лицу Георгия то и дело пробегала судорога, на шее и висках вздулись тугие жилы.
Простояв так несколько минут, Старицкий нагнулся, захватил горсть земли, бросил в могилу и решительно направился к избе.
– Мальчишка! – еле слышно прошептал он и у самой двери громче добавил: – Закапывайте, нечего ждать.
Никита пошатнулся, как-то беспомощно и суетливо переступил ногами по парной земле. Он вспыхнул и, пряча глаза, пробурчал:
